Фюльжанс знал, что я не смирился. Из-за меня он постоянно убегал, ускользал как змей. Но дело не кончено, Данглар. Фюльжанс вылез из могилы и убил в девятый раз в Шильтигеме. Это его рука, я знаю. Три удара в линию. Я должен съездить туда, проверить замеры, но уверен – длина линии не будет превышать шестнадцати и девяти десятых сантиметра. Шило было новым. Задержанный – бездомный алкоголик, потерявший память. Все сходится.
– И все-таки, – поморщился Данглар, – вместе с Шильтигемом мы имеем серию убийств, растянувшуюся на пятьдесят четыре года. Ничего подобного нет в анналах криминалистики.
– Трезубец – это тоже нечто невиданное. Исчадье ада. Чудовище. Не знаю, как вас убедить. Вы ведь его не знали.
– И все-таки, – повторил Данглар. – Он остановился в восемьдесят третьем и продолжил двадцать лет спустя? Бессмыслица.
– Почему вы решили, что он не убивал все это время?
– Вы сами сказали, что отслеживали события. И двадцать лет было тихо.
– Потому что я остановился в восемьдесят седьмом году. Я преследовал его четырнадцать лет, а не тридцать.
Данглар удивленно поднял голову:
– Почему? Устали? Или на вас оказывали давление?
Адамберг поднялся, походил по комнате, склонив голову к раненой руке, вернулся к столу и наклонился к своему заместителю:
– Потому что в восемьдесят седьмом году он умер.
– Что?
– Умер. Судья Фюльжанс умер шестнадцать лет назад, в Ришелье, в собственном доме. Девятнадцатого ноября восемьдесят седьмого года.
– Господи,вы уверены?
– Разумеется. Я узнал из газет и был на его похоронах. Видел, как гроб опускали в могилу, как земля приняла это чудовище. В тот черный день я утратил надежду оправдать брата. Судья ускользнул от меня навсегда.
Наступила долгая тишина. Данглар не знал, что делать. Он был совершенно ошеломлен и механическим жестом выравнивал стопку папок.
– Давайте, Данглар, выскажите свое предположение. Смелее.
– Шильтигем, – прошептал Данглар.
– Вот именно, Шильтигем. Судья восстал из ада, и у меня снова есть шанс. Понимаете? Мне повезло. И на сей раз я удачу не упущу.
– Если я правильно понял, – осторожно начал Данглар, – у него не было ни ученика, ни сына, ни имитатора?
– Никого. Ни жены, ни детей. Судья – одинокий хищник. Шильтигем – это его рук дело, подражатель тут ни при чем.
Тревога лишила капитана дара речи. Он колебался, но в конце концов решил взять мягкостью.
– Последнее убийство вас подкосило. Это всего лишь ужасное совпадение.
– Нет, Данглар, нет.
– Комиссар, – спокойно произнес Данглар, – судья умер шестнадцать лет назад. Превратился в прах и тлен.
– Да мне до этого и дела нет! Значение имеет только девушка из Шильтигема.
– Черт возьми, – вскинулся Данглар, – да о чем вы? Полагаете, что судья восстал из мертвых?
– Я верю фактам. Это он, удача ко мне вернулась. Кстати, мне были знамения.
– Какие «знамения»?
– Знаки, сигналы тревоги. Официантка в баре, плакат, кнопки.
Данглар вскочил, придя в ужас.
– Черт возьми, какие «знаки»? Вы стали мистиком? За чем вы гонитесь, комиссар? За призраком? За привидением? За живым мертвецом? И где он живет? В вашем мозгу?
– Я гонюсь за Трезубцем. Который совсем недавно жил недалеко от Шильтигема.
– Он умер! Он мертв! – закричал Данглар. Под встревоженным взглядом капитана Адамберг начал осторожно, по одной, складывать папки в портфельчик.
– Разве смерть может погубить дьявола, Данглар?
Он схватил свою куртку, махнул на прощанье здоровой рукой и ушел.
Данглар был убит. Он упал на стул и глотнул пива. Адамберг пропал, его поглотило безумие. Кнопки, официантка в баре, плакат и живой мертвец. Дело зашло гораздо дальше, чем он думал. Комиссар пропал, погиб, унесен злым ветром.
Он спал всего несколько часов и опоздал на работу. На столе лежала записка от Адамберга: он уехал в Страсбург утренним поездом. Вернется завтра. Данглар подумал о майоре Трабельмане и понадеялся на его терпение.
Стоявший на дальнем конце платформы Страсбургского вокзала майор Трабельман был грубым крепышом с военной стрижкой. Лицо майора показалось Адамбергу жестким и веселым. Вряд ли такой человек согласится открыть дело по столь сомнительным документам. Трабельман пожал ему руку и безо всякой на то причины издал короткий смешок. Говорил он четко и громко.
– Боевая рана? – спросил он, кивнув на руку Адамберга.
– Задержание вышло суматошное, – подтвердил Адамберг.
– Сколько у вас их всего?
– Арестов?
– Шрамов.
– Четыре.
– А у меня семь. Не родился еще полицейский, который побьет меня по этому показателю. – Трабельман снова рассмеялся. – Детские воспоминания, комиссар?
Адамберг улыбнулся и кивнул на сумку:
– Все здесь. Вот только я не уверен, что они вам понравятся.
– Выслушать вас я все-таки могу, – ответил майор, открывая дверцу машины. – Я всегда любил сказки.
– Даже страшные?
– А разве бывают другие? – спросил Трабельман, трогаясь с места. – Волк в «Красной Шапочке», убийство детей в «Белоснежке», великан в «Мальчике-с-пальчик».
Он остановился на красный свет и снова хмыкнул.
– Убийства, повсюду убийства, – бросил он. – А Синяя Борода – отчаянный серийный убийца. Больше всего в этой сказочке мне всегда нравилось чертово несмываемое пятно крови на ключе. Его отмывали и счищали, а оно проступало как доказательство вины. Я часто о нем вспоминаю, когда упускаю преступника. Тогда я говорю себе: давай, малыш, беги, пятно вернется, и я тебя найду. У вас не так?
– История, которую я привез, чем-то похожа на сказку о Синей Бороде. В ней есть три пятна крови, их стирают, а они все время возвращаются. Но только для того, кто хочет их увидеть, как в сказках.
– Я должен проехать через Райхштет, забрать одного из моих бригадиров, так что нам придется покататься. Может, начнете рассказывать? Жил-был человек…
– Он жил один, в своих владениях, с двумя собаками, – сказал Адамберг.
– Хорошее начало, комиссар, мне нравится, – в четвертый раз хохотнул Трабельман.
Припарковавшись на маленькой стоянке Райхштета, майор заговорил серьезно:
– В вашей истории много убедительного, не стану спорить. Но если молодую Винд убил ваш человек – я говорю «если», – получается, что он уже полвека гуляет по свету со своим трезубцем-трансформером. Отдаете себе в этом отчет? Сколько ему было лет, когда он начал, ваш судья – Синяя Борода? В младших классах?
Слова другие, но смысл возражений тот же.
– Да нет.
– Итак, комиссар, в каком году он родился?
– Не знаю, – решил уклониться Адамберг, – и мне ничего не известно о его семье.
– Получается, он далеко не мальчик, правда? Между семьюдесятью и восемьюдесятью, так?
– Да.
– Мне не стоит напоминать вам, какая нужна сила, чтобы нейтрализовать взрослого человека и убить его тремя ударами шила?
– Вилы увеличивают силу удара.
– Но потом убийца оттащил свою жертву и ее велосипед в поле, за десяток метров от дороги, причем ему пришлось миновать дренажную яму и взобраться на насыпь. Представляете, как тяжело тащить неподвижное тело? Элизабет Винд весила шестьдесят два килограмма.
– Когда я видел его в последний раз, он был немолод, но от него исходила сила. Это правда, Трабельман. Рост – метр восемьдесят пять, ощущение мощи и энергии.
– Вот именно – «ощущение», комиссар, – сказал Трабельман, открывая заднюю дверцу и коротко, по-военному, здороваясь с бригадиром. – И когда же это случилось?
– Мне было двадцать.
– Мне смешно это слышать, Адамберг, просто смешно. Я могу так к вам обращаться?
– Прошу вас.
– Мы поедем прямо в Шильтигем, минуя Страсбург. Тем хуже для собора. Полагаю, вы не сильно расстроитесь?
– Сегодня мне это безразлично.
– А мне – так и всегда. Древности меня не впечатляют. Я его раз сто видел, но не люблю.
– А что вы любите, Трабельман?
– Жену, детей, работу.
Как все просто.
– И сказки. Обожаю сказки.
Это уже сложнее, поправил себя Адамберг.
– Но сказки – это тоже древность, – заметил он. – Да, и подревнее вашего типа. Но продолжайте.
– Мы можем сначала заехать в морг?
– Хотите снять мерку? Почему бы и нет.
Адамберг заканчивал свой рассказ, когда они вошли в дверь института медико-судебной экспертизы.
– Что? – закричал Трабельман, застыв посреди холла. – Судья Фюльжанс? Вы рехнулись, комиссар?
– Почему? – спокойно спросил Адамберг. – Что в этом такого?
– Черт побери, да вы знаете, кто такой судья Фюльжанс? Какие уж тут сказки! Вы бы еще сказали, что огонь изрыгает не дракон, а прекрасный принц.
– Он красив, как принц, что не мешает ему изрыгать огонь.
– Вы понимаете, что несете, Адамберг? О процессах Фюльжанса написана книга. Далеко не каждый судья в стране удостаивается такой чести, правда? Он выдающийся юрист и справедливый человек.
– Справедливый? Он не любил ни женщин, ни детей. Не то что вы, Трабельман.
– Я не сравниваю. Судья был выдающийся деятель, его уважали.
– Опасались, Трабельман. У него была разящая рука.
– Такая и нужна, чтобы вершилось правосудие.
– И длинная. Живя в Нанте, он мог надавить на суд в Каркассоне.
– У него был авторитет, с его мнением считались. Вы меня насмешили, Адамберг, здорово насмешили.
К ним подбежал человек в белом халате:
– Мое почтение, господа.
– Привет, Менар, – буркнул Трабельман.
– Простите, майор, я вас не узнал.
– Представляю вам нашего парижского коллегу, комиссара Адамберга.
– Я много о вас слышал. – Менар пожал ему руку.
– Он весельчак, – уточнил Трабельман. – Менар, отведите нас к Элизабет Винд.
Менар аккуратно отвернул простыню, и они увидели тело молодой покойницы. Несколько секунд Адамберг стоял неподвижно, потом осторожно повернул ее голову, чтобы рассмотреть синяк на затылке, и сконцентрировал все внимание на ранах на животе.
– Похоже, между крайними ранами сантиметров двадцать, – сказал Трабельман.
Адамберг покачал головой и вынул из сумки сантиметр.
– Помогите мне, Трабельман. У меня всего одна рука.
Майор развернул сантиметр. Адамберг приложил конец к краю первой раны и протянул его до края третьей.
– Шестнадцать и семь десятых сантиметра, Трабельман. Я же говорил.
– Это случайность.
Не отвечая на последнюю реплику, Адамберг измерил максимальную ширину линии повреждений.
– Восемь миллиметров, – объявил он, сворачивая сантиметр.
Трабельман дернул шеей – он был смущен.
– Полагаю, в участке вы назовете мне глубину ран? – спросил Адамберг.
– И покажу шило, человека, который наносил им удары, и его отпечатки.
– Вы все-таки посмотрите мои папки?
– Я профессионал, как и вы, комиссар. И не оставляю без внимания ни одну версию.
Трабельман издал смешок, и Адамберг не понял, к чему он относится.
В шильтигемском участке Адамберг положил свои папки на стол майора, пока бригадир ходил за шилом. Орудие убийства в пластиковом пакете было абсолютно новым и выглядело бы самым невинным образом, если бы не следы крови.
– Если я соглашусь с вами, – Трабельман сел за стол, – я сказал если, – нам придется искать человека, купившего четыре шила, а не одно.
– Вы зря потратите время. Этот человек, – Адамберг не решался называть фамилию Фюльжанса, – не совершает подобных ошибок, он никогда бы не купил четыре шила одновременно, как последний любитель. По этой же самой причине он выбирает самые ходовые модели и покупает их в разных магазинах, с разрывом во времени.
– Я бы поступал так же.
У себя в кабинете майор вел себя жестче, его веселость почти иссякла. Наверное, все дело в позе – Трабельман сидел, а может, в официальной обстановке, решил Адамберг.
– Одно шило могло быть куплено в Страсбурге в сентябре, – сказал он, – второе в июле в Рубэ, и так далее. Так ничего проследить не удастся.
– Да, – согласился Трабельман. – Хотите увидеть нашего подозреваемого? Еще несколько допросов, и он признается. Когда мы его взяли, он был в стельку пьян – закачал в себя по меньшей мере полторы бутылки виски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47