Сержант задумался:
– Мне бы хотелось вернуться «на землю». Туда, где для работы нужны глаза и где можно пописать на снег, понимаешь? Да и девушка моя осталась в Торонто. Но не говори ничего шефу, он устроит мне взбучку.
Зажглась красная лампочка, и они какое-то время стояли неподвижно, глядя на замершие пуансоны, потом Санкартье нехотя оторвался от перил.
– Нужно шевелить клешнями. Если шеф увидит, что мы сачкуем, от злости сожрет свои носки.
Они освободили поддон, и Санкартье по новой запустил процесс.
– В Париже ты часто работаешь на улице? – спросил он.
– Стараюсь. Хожу, гуляю, мечтаю.
– Счастливчик. Раскрываешь дела, витая в облаках?
– В каком-то смысле, – улыбнулся Адамберг.
– Сейчас работаешь над каким-то делом?
Адамберг поморщился:
– Не совсем. Сейчас я скорее гробокопатель.
– Нашел кость?
– Много костей. Раскопал мертвеца. Но он не жертва, а убийца. Мертвый старик-убийца.
Адамберг взглянул в глаза Санкартье. Они были карими и круглыми, как у плюшевого мишки.
– Ну, – сказал Санкартье, – если он все еще убивает, значит, не совсем мертвый.
– Совсем, – настаивал Адамберг. – Говорю тебе, он мертвец.
– Тогда выходит, что он не сдается, – заключил Санкартье, раскинув руки. – Корчится, как дьявол от святой воды.
Адамберг оперся локтями о перила. Наконец-то кто-то еще кроме Клементины протянул ему руку просто так, из человеколюбия.
– У тебя нюх и интуиция настоящего полицейского, Санкартье. Тебе нечего делать в кабинете.
– Думаешь?
– Уверен.
– Одно могу сказать, – сказал сержант, качая головой, – у тебя с твоим дьяволом проблем будет выше крыши. Поберегись. Многие назовут тебя психом.
– То есть?
– Скажут, что витаешь в облаках, что потерял голову.
– Уже говорят, Санкартье.
– Тогда не щелкай клювом и постарайся всех их «сделать». По моему понятию, тебе повезет, ты башковитый, сообразишь, что делать. Лови своего проклятого демона и, пока не поймаешь, не высовывайся.
Адамберг склонился над поручнями, потрясенный тем, какое облегчение принесли ему слова простодушного коллеги.
– А ты, Санкартье, почему не считаешь меня чокнутым?
– Потому что ты не чокнутый. Нетрудно разобраться. Пойдешь обедать? Уже двенадцать.
Вечером следующего дня, проведенного тоже в компании Санкартье, Адамберг с сожалением расставался с доброжелательным канадцем.
– С кем ты работаешь завтра? – спросил Санкартье, провожая его до машины.
– С Жинеттой Сен-Пре.
– Хорошая девчонка. Можешь быть спокоен.
– Мне будет не хватать тебя, – сказал Адамберг, пожимая ему руку. – Ты оказал мне огромную услугу.
– Да ну?
– Вот тебе и ну. А ты? Кого тебе дают в пару?
– Ну, ту… Напомни ее имя, у нее еще такая масса…
– Масса чего?
– Ну, тела, – смутился Санкартье.
– Понял. Виолетта Ретанкур.
– Прости, что снова об этом говорю, но, когда поймаешь своего чертова мертвяка – даже если это случится через десять лет, – сможешь мне об этом сообщить?
– Тебя это так сильно интересует?
– Да. И ты стал мне другом.
– Тогда скажу. Даже через десять лет.
Адамберг и Данглар ехали в лифте одни. Два дня, проведенные с Добряком Санкартье, смягчили комиссара, он отложил на потом разборки с заместителем.
– Идете куда-нибудь вечером, Данглар? – спросил он нейтральным тоном.
– Я смертельно устал. Съем что-нибудь и лягу.
– Как дети? Все нормально?
– Да, спасибо. – Капитан выглядел слегка удивленным.
Адамберг улыбался, возвращаясь к себе. В последнее время Данглару плохо удавалось вранье. Накануне он уехал в половине седьмого и вернулся только в два часа ночи: съездил в Монреаль, послушал тот же концерт, сыграл роль ангела-хранителя. От недосыпа под глазами у капитана появились мешки. Славный малый Данглар, он твердо уверен, что сберег ото всех свою тайну! Сегодня состоится последний концерт, и капитан в последний раз смотается в Монреаль и вернется назад.
Адамберг наблюдал из окна за его партизанским уходом. Счастливого пути и удачного прослушивания, капитан. Он смотрел, как отъезжает машина, когда позвонил Мордан.
– Простите за задержку, комиссар, у нас тут полный завал. Один тип собрался убить свою жену и позвонил нам. Пришлось окружить дом.
– Убитые есть?
– Нет, он пустил первую пулю в пианино, а вторую себе в ногу. На наше счастье, он настоящий растяпа.
– Есть новости из Эльзаса?
– Лучше я прочитаю вам статью, помещенную на восьмой полосе. «Сомнения в деле об убийстве в Шильтигеме? В результате расследования, проведенного жандармерией Шильтигема после трагического убийства Элизабет Винд в ночь на субботу четвертого октября, суд выдал ордер на задержание Б. Ветийе. По нашим сведениям, Б. Ветийе был также допрошен высокопоставленным комиссаром Парижского уголовного розыска. По информации из этого же источника, убийство девушки мог совершить серийный убийца. Это предположение было категорически опровергнуто майором Трабельманом, отвечающим за расследование. Он заявил, что это не более чем слухи. Майор подчеркнул, что для ареста у его сотрудников были веские основания». Вы это искали, комиссар?
– Именно. Сохраните статью. Теперь остается молиться и уповать на то, что Брезийон не читает «Эльзасских новостей».
– Вы хотите обелить Ветийе?
– И да, и нет. Тяжело работать зеплскопом.
– Ладно. – Мордан не стал задавать других вопросов. – Спасибо за сообщения. Кажется, то, чем вы там занимаетесь, интересно, но не более того.
– Жюстен здесь как рыба в воде, Ретанкур везде адаптируется без проблем, Вуазне усматривает в работе нечто сверхъестественное, Фруасси справляется, Ноэль теряет терпение, Эсталер удивляется, а Данглар ходит на концерты.
– А вы, комиссар?
– Я? Меня называют мечтателем, говорят, что я «витаю в облаках». Никому об этом не рассказывайте, Мордан, как и о статье.
Закончив разговор с Морданом, Адамберг занялся Ноэллой: страстность девушки отвлекала его от неприятного открытия, сделанного в Монреале. Она мгновенно решила проблему с местом их свиданий. Они встречались у камня Шамплена и за четверть часа поднимались по велосипедной дорожке до пункта проката велосипедов. Одно из окошек плохо закрывалось. Девушка приносила в рюкзачке все, что требовалось – еду, питье и надувной матрас. Адамберг расставался с ней в половине двенадцатого, возвращался по тропинке, которую теперь знал наизусть, шел мимо делянки, здоровался со сторожем, прощался с рекой Утауэ и отправлялся спать.
Работа, река, леса и девушка. Ему бы порадоваться подобному раскладу. Забыть об отце ребенка Камиллы, а историю с Трезубцем воспринимать так, как посоветовал Санкартье. «Ты башковитый, сообразишь, что делать». Адамбергу хотелось верить именно Санкартье, хотя, судя по высказываниям Портленса и Ладусера, коллеги не считали ум его главным достоинством.
Вечерняя встреча с Ноэллой была слегка омрачена состоявшимся между ними коротким диалогом, который Адамберг решительно прекратил.
– Возьми меня с собой, – попросила она, потягиваясь на матрасе.
– Не могу, я женат, – мгновенно, по наитию, ответил Адамберг.
– Ты врешь.
Адамберг закрыл ей рот поцелуем.
Работа в паре с Жинеттой Сен-Пре прошла бы просто отлично, если бы Адамбергу не пришлось делать записи под ее диктовку.
– Прохождение через увеличительную камеру, изготовление копий образца в аппарате циклического нагрева.
– Хорошо, Жинетта, как скажешь.
Жинетта была разговорчива, но твердо стояла на своем: заметив рассеянный взгляд Адамберга, она возвращала его к делу.
– Не валяй дурака, ничего тут сложного нет. Представь себе молекулярную фотокопировальную машину, которая делает миллиарды экземпляров копий. Так?
– Так, – машинально повторял Адамберг.
– Результаты увеличения отмечены светящимся индикатором, который облегчает их сканирование лазером. Теперь понятно?
– Я все понимаю, Жинетта. Работай, я за тобой наблюдаю.
В четверг вечером Ноэлла ждала его, сидя на велосипеде. Она улыбалась, и вид у нее был решительный. Как только они развернули матрас на полу магазинчика, девушка легла, оперлась на локоть и протянула руку к своему рюкзачку.
– У нее есть для тебя сюрприз, – объявила она, размахивая перед лицом комиссара конвертом и смеясь.
Адамберг привстал, чувствуя подвох.
– Она взяла билет на твой рейс, на следующий вторник.
– Ты возвращаешься в Париж? Уже?
– Я возвращаюсь к тебе.
– Ноэлла, я женат.
– Ты врешь.
Он снова поцеловал ее, встревожившись еще сильнее, чем в первый раз.
Адамберг задержался поболтать с дежурной белкой ККЖ, отдаляя начало общения с Митчем Портленсом. В этот день к сторожевому зверьку присоединилась подружка, отвлекавшая его от работы. Но ничто не могло отвлечь педанта Портленса, ученого высокого полета, служившего генетике, как Богу, отдавшего всю свою любовь спиралькам дезоксирибонуклеиновой кислоты. В отличие от Жинетты, инспектор и подумать не мог, что Адамберг не следит за его объяснениями, не впитывает их со всей страстью полицейского сердца, и говорил со страшной скоростью. Адамберг записывал в блокнот обрывки страстного монолога.
– Каждый образец кладется на пористую гребенку… Введение в контроллер…
«Пористая гребенка?» – записал Адамберг.
– Перенос ДНК в сепарирующий гель с помощью электрического поля.
«Сепарирующий гель?»
– И вот! – воскликнул Портленс. – Начинается гонка молекул, фрагменты ДНК проходят сквозь гель, устремляясь к финишной прямой.
– Надо же.
– Детектор опознает фрагменты по мере их выхода из контроллера, по одному, в порядке возрастания по длине.
– Потрясающе… – Адамберг нарисовал толстую муравьиную королеву в окружении сотен крылатых самцов.
– Что ты рисуешь? – недовольно спросил Портленс.
– Гонку фрагментов сквозь гель. Я так лучше запоминаю.
– И вот результат, – торжествующе объявил Портленс, ткнув пальцем в экран. – Профиль из двадцати восьми полос, выданный разделителем. Красиво, согласен?
– Очень.
– Эта комбинация, – продолжал Митч, – если ты помнишь, мы исследуем мочу Жюля Сен-Круа, – составляет его генетический профиль, единственный в своем роде.
Адамберг смотрел, как моча Жюля Сен-Круа превращается в двадцать восемь полос. Таким был Жюль, таким был мужчина.
– Если бы это была твоя моча, – сказал Портленс, расслабившись, – мы, разумеется, получили бы совершенно иную картину.
– Но полос было бы двадцать восемь? Не сто сорок две?
– Почему сто сорок две?
– Просто так. Пришлось к слову.
– Двадцать восемь, говорю тебе. Короче, если ты кого-то убьешь, не писай не труп.
Митч Портленс засмеялся.
– Не волнуйся, я шучу, – объяснил он.
В обеденный перерыв Адамберг увидел Вуазне – тот пил кофе с Ладусером. Комиссар знаком подозвал его.
– Вы все поняли, Вуазне? Гель, сумасшедшая гонка, двадцать восемь полос?
– Да.
– А я – нет. Будьте любезны, возьмите на себя отчет Мордану, я сегодня на это просто не способен.
– Портленс слишком торопился? – обеспокоился лейтенант.
– Да нет, это у меня замедленная реакция. Скажите, Вуазне, – Адамберг вынул блокнот, – эта рыба вам о чем-нибудь говорит?
Тот с интересом склонился над наброском твари, обитавшей в глубинах озера Пинк.
– Никогда не видел. – Вуазне был заинтригован. – Вы уверены, что все точно зарисовали?
– Все плавники на месте.
– Никогда не видел, – повторил лейтенант, качая головой. – А я разбираюсь в ихтиофауне.
– В чем?
– В рыбах.
– Ну, тогда так и говорите – в рыбах. Я с трудом понимаю канадских коллег, не усложняйте мне задачу.
– Откуда это?
– Из чертова озера, лейтенант. Два озера, наложенные одно на другое. Живое на мертвом.
– Что?
– Двадцать метров глубины, три метра ила, которому десять тысяч лет. В глубине нет ни малейшего шевеления. Только плавает доисторическая рыбка, морская обитательница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47