Я тоже задаю себе вопросы. Но, Ретанкур, я не подозреваемый.
– Сегодня после обеда вы все ушли, оставив слониху Ретанкур дремать на стуле. Помните?
– Получилось неловко, но вы ведь могли пойти с нами.
– Вовсе нет. Я уже превратилась в невидимку, и никто из них не сообразил, что они оставляют меня одну. Одну, в непосредственной близости от зеленой папки. Я могла рискнуть – и рискнула.
– Я не…
– Я сняла фотокопии. Главное в моей сумке.
В полумраке кабины Адамберг посмотрел на своего лейтенанта. Машина опять неслась слишком быстро.
– В отделе вы тоже так пиратствуете по зову интуиции?
– В отделе я работаю телохранителем.
– Сбавьте скорость. Совершенно ни к чему, чтобы нас остановили с той бомбой, которую вы везете в сумке.
– Что да, то да, – признала Ретанкур, отпуская педаль. – Эта чертова автоматическая коробка передач меня просто завораживает.
– Вы вообще увлекающаяся натура. Представляете, какой шум мог подняться, застань вас кто-нибудь у ксерокса?
– А вы представляете, что было бы, не загляни я в досье? В воскресенье в ККЖ никого не было. Я слышала звук ваших голосов и успела бы все положить на место. Я знала, что делала.
– Сомневаюсь.
– Они провели большое расследование. И знают, что вы спали с девушкой.
– От хозяйки квартиры?
– Нет. Но у Ноэллы в сумке был тест на беременность, пипетка с мочой.
– Она была беременна?
– Нет. Тестов, которые дают ответ за три дня, нет в природе, но мужики этого не знают.
– Так зачем же она носила его с собой? Собиралась шантажировать бывшего дружка?
– Она хотела обмануть вас. Возьмите отчет в моей сумке. Синяя папка, кажется, страница десять.
Адамберг открыл сумочку Ретанкур, которая больше походила на вещмешок с инвентарем для выживания: щипцы, веревка, крючки, косметика, тандеры, нож, фонарик, пластиковые пакеты и много чего другого. Он зажег свет и открыл страницу 10: анализ мочи Ноэллы Кордель, вещественное доказательство РРТ 3067. «Наличествуют следы спермы, – прочитал он. – Проведено сравнение с образцом СТЖ 6712, взятым с белья в комнате Жана-Батиста Адамберга. Сравнительный анализ ДНК положительный. Половой партнер установлен».
Под текстом находились две схемы – абсолютно идентичные. Адамберг закрыл папку и погасил свет. Его бы не смутил разговор о сперме, но он был благодарен Ретанкур за то, что позволила ему прочесть это самому.
– Почему Лалиберте ничего не сказал? – тихо спросил он.
– Он забавляется, комиссар. Смотрит, как вы увязаете, и наслаждается. Вы лжете – и множите лжесвидетельства.
– И все-таки, – Адамберг вздохнул, – даже если он знает, что я спал с Ноэллой, установить связь с убийством не может. Это совпадение.
– Вы не любите совпадений.
– Нет.
– И он тоже. Девушку нашли на перевалочной тропе.
Адамберг замер.
– Это невозможно, Ретанкур, – выдохнул он.
– В маленьком прудике, – мягко добавила она. – Может, поедим?
– У меня нет аппетита, – буркнул Адамберг.
– А я проголодалась. Надо подкрепиться – вам, кстати, тоже, иначе сломаетесь.
Ретанкур остановила машину и достала из сумки сэндвичи и яблоки. Адамберг медленно жевал, рассеянно глядя в никуда.
– Даже если, – бормотал он. – И что это доказывает? Ноэлла постоянно торчала на тропе. С утра до вечера. Она сама говорила, что это опасно. Не я один там гулял.
– Вечером – один. И еще голубые, которым Ноэлла Кордель сто лет была не нужна. Полицейские много чего выяснили, в том числе то, что вы бродили по тропе три часа, с половины одиннадцатого до половины второго ночи.
– Я ничего не видел, Ретанкур. Я же говорил вам, что был пьян. Должно быть, шатался туда-сюда. Потом упал и потерял фонарик. Ваш.
Ретанкур вынула из сумки бутылку вина.
– За качество не ручаюсь, – сказала она. – Выпейте.
– Не могу.
– Несколько глотков. Прошу вас.
Растерянный Адамберг подчинился. Ретанкур забрала бутылку и тщательно закупорила ее.
– Они допросили бармена из «Шлюза», – продолжала она, – того самого, которому вы сказали: «Если копы подойдут, я тебя проткну»,
– Я говорил о моей бабушке. Она была очень храбрая женщина.
– Может, и так, но им ваша фраза не понравилась.
– У вас все, Ретанкур?
– Нет. Еще они знают, что вы ничего не помните о той ночи.
В машине установилась долгая тишина. Адамберг откинулся на спинку, поднял глаза к потолку и застыл, как человек в состоянии шока.
– Я говорил об этом только Данглару, – глухо произнес он.
– Но им это известно.
– Я все время гулял по этой тропе, – продолжал он бесцветным голосом. – У них нет ни мотива, ни доказательства.
– У них есть мотив – тест на беременность, шантаж.
– Немыслимо, Ретанкур. Это какая-то дьявольская махинация.
– Судья?
– Почему бы и нет?
– Он умер, комиссар.
– Мне плевать. У них нет доказательств.
– Есть. На девушке был кожаный ремень, который она купила в тот самый день.
– Он мне это сказал. И что?
– Он валялся в куче листьев, рядом с прудом.
– И что?
– Мне очень жаль, комиссар. На нем ваши отпечатки пальцев. Они сравнили их с отпечатками, снятыми в вашей комнате.
Адамберг не шевелился, оцепеневший, оглушенный ужасными новостями, захлестывавшими его, как волны прибоя.
– Я никогда не видел этого ремня. Никогда его не расстегивал. А девушку не видел с вечера пятницы.
– Знаю, – эхом отозвалась Ретанкур. – Но у вас нет для Лалиберте другого виновного, кроме мертвого судьи. Да и алиби у вас то еще – потеря памяти. Они скажут, что судья был вашей навязчивой идеей, что ваш брат убийца, что вы вышли из себя и, оказавшись в такой же ситуации – пьяный, в лесу, с забеременевшей от вас девушкой, – повторили поступок Рафаэля.
– Капкан захлопнулся, – подвел итог Адамберг и закрыл глаза.
– Простите, что вышло так резко, но вы должны были узнать все. Во вторник вам предъявят обвинение. Ордер на ваш арест выписан.
Ретанкур выбросила в окно огрызок и повернула ключ в зажигании. Она не предложила Адамбергу сесть за руль, а он и не настаивал.
– Я этого не делал, Ретанкур.
– Незачем повторять это Лалиберте. Он плевать хотел на ваши уверения.
Адамберг выпрямился.
– Но, лейтенант, Ноэллу убили вилами. Где я мог взять такой инструмент на тропе? Из воздуха?
Он замолчал на полуслове.
– Говорите, комиссар.
– Делянка…
– Где?
– Примерно посередине пути, там был пикап с инструментами. Они выкорчевывают погибшие деревья и сажают клены. Я знал о ней. Мог проходить мимо, увидеть Ноэллу, оружие и воспользоваться им. Да, они могут выстроить такую цепочку. В ранах была земля. А размер вил отличается от размера тех, которыми пользовался судья.
– Вы правы, – кивнула Ретанкур. – То, что вы рассказали им о судье, ничего не поправит, скорее наоборот. Безумная, невероятная, маниакальная история. Они воспользуются ею, чтобы обвинить вас. У них был непосредственный мотив, вы назвали им глубинный.
– Человек со спутанным сознанием, мертвецки пьяный, с провалом в памяти, разозленный этой девицей. Я в теле брата. Я в теле судьи. Я выбит из колеи, я рехнулся. Все пропало, Ретанкур. Фюльжанс до меня добрался. Он внутри.
Около четверти часа Ретанкур вела машину молча. Ей казалось, что Адамбергу требуется передышка. Хорошо бы ему помолчать несколько дней, до самой Гренландии. Увы, этого времени у них нет.
– О чем вы думаете? – спросила она.
– О маме.
– Понимаю. Но это вряд ли своевременно.
– Когда все выходит из-под контроля, думаешь о матери. Делать нечего. Сейчас как раз тот самый момент.
– Как это нечего? Нужно бежать.
– Если побегу – сгорю. Это равносильно признанию вины.
– Вы сгорите, если во вторник появитесь в ККЖ. Вам придется гнить здесь до суда, а у нас не будет никакой возможности освободить вас, проведя собственное расследование. Вы останетесь в канадской тюрьме, когда-нибудь вас переведут во Френ. Получите минимум двадцать лет. Нет, нужно бежать.
– Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Понимаете, что становитесь сообщницей?
– Да.
Адамберг повернулся к своему лейтенанту:
– А если это я, Ретанкур?
– Бежать, – ответила она, уклоняясь от ответа.
– Вдруг убил я, Ретанкур? – настаивал Адамберг, повысив голос.
– Если вы сомневаетесь, мы пропали – оба. Адамберг наклонился, чтобы лучше видеть ее в
темноте.
– Вы не сомневаетесь? – спросил он.
– Нет.
– Почему? Я вам не нравлюсь, все меня обвиняют. А вы не верите.
– Нет. Вы бы не убили.
– Почему?
Ретанкур поморщилась: она как будто размышляла над формулировкой.
– Скажем так – у вас нет в этом глубокой заинтересованности.
– Вы уверены?
– Настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенной. Придется положиться на меня, или и правда сгорите. Вы не защищаетесь, а сами себя топите.
«В иле мертвого озера», – подумал Адамберг.
– Я ничего не помню про ту ночь, – повторил он, как робот. – У меня лицо и руки были в крови.
– Знаю. У них есть показания охранника.
– Может, это была не моя кровь.
– Сами видите – вы тонете. Соглашайтесь. Яд просачивается в ваше сознание, вы поддаетесь.
– Возможно, эта мысль уже жила во мне – с той минуты, как я возродил Трезубца, – и взорвалась, стоило мне увидеть вилы.
– Вы закапываете себя в его могилу, – настаивала Ретанкур. – Добровольно кладете голову на гильотину.
– Понимаю.
– Комиссар, соображайте пошустрее. На кого вы делаете ставку? На себя? Или на меня?
– На вас. – Адамберг ответил не задумываясь.
– Значит, бежим.
– Ничего не выйдет. Они не дураки.
– Мы тоже.
– Они у нас на хвосте.
– Не может быть и речи о том, чтобы бежать из Детройта. Сведения об ордере уже передали в штат Мичиган. Во вторник утром мы, как и собирались, вернемся в гостиницу «Бребеф».
– И уйдем через подвал? Как только они поймут, что я не появился в назначенное время, устроят шмон. Перевернут мой номер и все здание. Обнаружат отсутствие машины, заблокируют аэропорты. Я не успею не то что улететь, но даже покинуть гостиницу. Меня сожрут, как этого Бребефа.
– Не они будут нас преследовать, комиссар, мы сами поведем их, куда захотим, как бычка на веревочке.
– Куда?
– В мой номер.
– Он ведь не больше моего. Где вы собираетесь меня спрятать? Под крышей? Они и туда поднимутся.
– Разумеется.
– Под кроватью? В стенном шкафу? На шкафу? Адамберг с отчаянием пожал плечами.
– На себе.
Комиссар поднял глаза на лейтенанта.
– Сожалею, но другого выхода нет, – сказала она. – Это займет не больше двух-трех минут. Другого выхода нет.
– Ретанкур, я ведь не шпилька. Во что вы собираетесь меня превратить?
– Превращаться буду я. В столб.
Ретанкур остановилась на два часа, чтобы поспать, и они приехали в Детройт в семь утра. Город выглядел мрачно и был похож на старую разорившуюся герцогиню в обносках. Грязь и нищета пришли на смену былой роскоши.
– Вот этот дом, – сказал Адамберг, сверяясь с планом.
Он взглянул на высокое здание, темное, но в приличном состоянии, с пристроенным к нему кафе, как смотрят на исторические памятники. Таковым оно, по сути дела, и являлось, поскольку за его стенами двигался, спал и жил Рафаэль.
– Полицейские припарковались в двадцати метрах позади нас, – заметила Ретанкур. – Умники. Что они себе воображают? Думают, мы не знаем, что они едут за нами от Гатино?
Адамберг сидел, наклонившись вперед, скрестив руки на животе.
– Идите один, комиссар. Я пока перехвачу что-нибудь в кафе.
– Я не могу, – тихо произнес Адамберг. – Да и зачем? Я ведь теперь тоже в бегах.
– Вот именно. Он больше не будет один, и вы тоже. Давайте, комиссар.
– Вы не понимаете, Ретанкур. Я не могу. У меня ноги похолодели и задеревенели, меня как будто приковали к земле двумя чугунными гирями.
– Можно? – спросила лейтенант и прикоснулась четырьмя пальцами к спине между лопатками.
Адамберг кивнул. Через десять минут ему показалось, что по ногам потекло теплое масло, возвращая им способность двигаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47