Энни жила на Кинг-стрит. По-видимому, Кэтрин не знала, что ее дочь уже давно не живет в Бермондси. Келли сказал, что ему не хотелось отпускать Кэтрин. «Останься», — предложил он, но Кэтрин настаивала. Келли крикнул, чтобы она остерегалась Ножа — так в Уайтчепеле прозвали таинственного убийцу. Кэтрин только рассмеялась. Конечно, она будет осторожна. Она всегда осторожна. Женщина пообещала вернуться часа через два.
В тот день мать и дочь так и не встретились. Никто не знает, где была Кэтрин. Может быть, она действительно отправилась в Бермондси и с разочарованием обнаружила, что дочь переехала. Может быть, соседи сказали ей, что Энни с мужем съехали отсюда уже два года назад. Никто не знал, с кем Кэтрин разговаривала и где она собиралась искать дочь. Может быть, Кэтрин вообще не была в Бермондси, а просто хотела скрыться от Келли, чтобы заработать несколько пенни на джин. Она отлично знала, что ее родные не желают с ней знаться. Кэтрин была пьянчугой, опустившейся, аморальной женщиной, место которой в сточной канаве. Она была «несчастной», стыдом и позором своих детей. К четырем часам она не вернулась к Келли. Ее забрали в полицейский участок Бишопсгейт за пьянство.
Полицейский участок располагался к северу от Хаундсдича, где Келли в последний раз видел Кэтрин и где они вместе проели деньги, вырученные за ботинки. Когда ему сообщили, что Кэтрин забрали за пьянку, он решил, что в камере она в безопасности, и улегся спать. На следствии он показал, что был уверен в том, что ее продержат до утра. Как и остальные жертвы Потрошителя, Кэтрин была «трезвой, спокойной» женщиной, которая шумела и громко распевала на улицах, лишь когда выпьет лишнее. А это случалось крайне редко. Ни одна из жертв Потрошителя не была алкоголичкой, как утверждали их друзья, вызванные на следствие.
Во времена Кэтрин Эддоуз алкоголизм не считался болезнью. «Бытовое пьянство» считалось признаком «слабого ума» или «слабого интеллекта». Пьяницы попадали или в психушку, или в тюрьму. Пьянство было явным признаком того, что человек не отличается высокой моралью, что он грешник, поддавшийся пороку, полный идиот, не отвечающий за себя. Никто не признавался в пьянстве, а для вредной привычки изобретались самые разнообразные эвфемизмы, как это происходит и сейчас. Люди пили. Пили много. Об этом все знали. Люди были готовы на все, чтобы только выпить. Кэтрин Эддоуз в субботу вечером была пьяна мертвецки. В 8.30 она свалилась возле дома на Олдгейт Хай-стрит. Констебль Джордж Симмонс поднял ее и велел идти домой. Он прислонил ее к стене, но женщина не держалась на ногах.
Симмонс позвал другого констебля, и вдвоем они доставили Кэтрин в полицейский участок Бишопсгейт. Кэтрин была слишком пьяна, чтобы сообщить, где она живет, кто мог бы за ней прийти. Когда у нее спросили, как ее имя, она пробормотала: «Никак!» Около девяти вечера ее поместили в тюрьму. В четверть первого ночи она проснулась и стала петь. Констебль Джордж Хатт показал на следствии, что он заходил в камеру несколько раз. В час ночи Кэтрин спросила, когда ее отпустят. Полисмен ответил, что лишь тогда, когда она сможет позаботиться о себе.
Кэтрин сообщила, что вполне в состоянии о себе позаботиться, и поинтересовалась, который час. «Слишком поздно, чтобы раздобыть выпивку», — ответил констебль. «А все же, сколько?» — настаивала Кэтрин. Констебль сказал, что сейчас час ночи, и женщина опечалилась: «Несладко придется дома!» Констебль Хатт отпер камеру и предостерег Кэтрин: «Веди себя хорошенько. И не смей напиваться!». Он отвел женщину в участок, где ее допросил сержант. Кэтрин назвалась фальшивым именем и дала ложный адрес: «Меня зовут Мэри-Энн Келли. Я живу на Фэшн-стрит».
Констебль Хатт отпер двери и выпроводил Кэтрин из участка, не забыв предупредить, чтобы та закрыла за собой входную дверь. «Спокойной ночи», — пожелала полицейским Кэтрин, оставила входную дверь открытой и направилась к Хаундсдичу, где девять часов назад должна была встретиться с Джоном Келли. Никто не знает, почему Кэтрин пошла этой дорогой, а потом свернула в Сити, к Майте-сквер. Дорога туда должна была занять у нее восемь-десять минут. Может быть, она собиралась немного подзаработать. Она никак не ожидала, что в Сити с ней может случиться что-то плохое. Богатый район днем полон людей. Но те, кто работает на Майте-сквер, живут в других местах. Кэтрин Эддоуз и Джон Келли тоже жили в другом месте.
Обычно они обитали в меблированных комнатах на углу Флауэр и Дин-стрит, то есть вне Сити. Поскольку Келли не догадывался о том, чем женщина зарабатывает на жизнь (по крайней мере так он утверждал на следствии), она решила, что будет разумнее на какое-то время задержаться в Сити, а не тащиться домой и не нарываться на разборку. Может быть, Кэтрин вообще не сознавала, что делает. Она пробыла в тюрьме меньше четырех часов. Нормальный человек способен переработать одну унцию алкоголя в час. По-видимому, Кэтрин напилась от души, поскольку констебль Симмонс не мог поставить ее на ноги. Когда констебль Хатт выставил ее из участка, она все еще оставалась пьяна.
Даже в самом лучшем случае у нее должна была кружиться голова и трястись руки. Подобное лечится подобным. Кэтрин нужно было выпить и лечь спать, но ни того ни другого она без денег получить не могла. Ее мужчина сейчас пошлет ее к черту, поэтому нужно заработать несколько пенни и найти себе ночлег. Что бы Кэтрин ни думала, Келли не занимал ее мысли. Майте-сквер располагается в противоположной стороне от угла Флауэр и Дин-стрит, где сейчас спокойно храпел Келли.
Прошло полчаса с того момента, как Кэтрин выпустили из камеры. Коммивояжер Джозеф Лавенде и его друзья Джозеф Леви и Гарри Харрис вышли из клуба «Империал», что на Дьюк-стрит в Сити. Шел дождь, поэтому Лавенде немного опередил своих спутников. На углу Дьюк-стрит и Черч Пассаж, улицы, которая вела к Майте-сквер, он заметил мужчину и женщину. На следствии Лавенде показал, что мужчину он видел только со спины и может сказать лишь то, что он был выше женщины и что на нем, возможно, была шляпа с козырьком.
Женщина была в черном жакете-и черной шляпке. На улице было очень темно, поэтому Лавенде не смог опознать одежду Кэтрин Эддоуз, когда ему ее предъявили в участке. Однако он смог точно определить время, когда увидел женщину и мужчину. Было полвторого ночи, по крайней мере столько показывали его часы. «Сомневаюсь, чтобы я смог узнать этого человека, — сказал на следствии Лавенде. — Я не слышал ни одного слова. Непохоже было, чтобы эти двое ссорились. Они беседовали очень спокойно. Я не оборачивался, чтобы посмотреть, куда они пошли».
Мясник Джозеф Леви тоже не рассмотрел парочку, но ему показалось, что мужчина по меньшей мере на три дюйма выше женщины. Пройдя Дьюк-стрит, он заметил своему другу Харрису: «Неприятно возвращаться домой, когда по улицам бродят подобные типы». Отвечая на вопросы коронера на следствии, Леви слегка изменил свои показания. «Я не заметил в этих мужчине и женщине ничего такого, что заставило бы меня их испугаться».
Власти лондонского Сити заверяли журналистов, что Майте-сквер — это не то место, где могут бродить проститутки. Полиция Сити постоянно проверяла парочки, встреченные ночью в этом районе. Если констеблям и было приказано по ночам проверять всех мужчин с женщинами, то в нашем случае это никому не помогло бы. Майте-сквер была плохо освещена. К ней вели три длинные темные улицы. Ее окружали пустые здания. Звук шагов констебля был слышен за версту, что позволяло скрыться заблаговременно.
Поскольку Кэтрин Эддоуз незадолго до смерти видели с мужчиной, было высказано предположение о том, что до того, как женщина попала в тюрьму, она успела назначить свидание с клиентом на Майте-сквер. Такое предположение кажется мне маловероятным, если не абсурдным. Трудно поверить в то, что она назначила клиенту ночное рандеву, если купить проститутку днем не составляло никакого труда. Кэтрин до двух часов дня была с Келли. Потом она напилась и до часу ночи пробыла в тюрьме. Даже если Кэтрин и назначила свидание, когда была пьяна, то вряд ли она вспомнила бы о нем ночью. Гораздо проще предположить, что она направилась в Сити в поисках клиента, не имея в виду никого конкретно, а просто наудачу.
Комиссар полиции лондонского Сити Генри Смит, не уступающий по настойчивости капитану Ахаву, охотившемуся за гигантским белым китом, скорее всего не предполагал, что в его районе может свершиться преступление, которое останется нераскрытым более ста лет. Как обычно, Смит дремал на своем участке на Клоак-лейн. Участок был встроен в Саутворкский мост на северном берегу Темзы. Прямо перед ним располагалось железнодорожное депо, где вагоны сновали взад и вперед в любое время суток. За стеной размещалась скорняжная мастерская, из-за чего вся комната пропиталась животной вонью. В участке не было ни одного окна, которое можно было бы открыть.
Смит вздрогнул от телефонного звонка. Один из констеблей сообщил, что убита женщина, на сей раз в самом Сити. Смит оделся и вышел на улицу, ожидая двухколесный экипаж, это «дьявольское изобретение», как он его называл. Летом в этом экипаже было безумно жарко, а зимой очень холодно. Он был предназначен для двух пассажиров, но ранним утром в нем уже находились суперинтендант полиции и трое детективов. «Нас мотало, как эскадру в шторм, — вспоминал Смит. — Но мы все же добрались до Майте-сквер». Там их уже ожидали констебли, столпившиеся вокруг изуродованного тела Кэтрин Эддоуз, чьего имени они пока не знали.
Майте-сквер — это небольшое открытое пространство, окруженное большими складами, пустыми домами и несколькими магазинами, которые ночью, естественно, закрыты. Днем на площади было множество людей. Торговцы фруктами, бизнесмены и продавцы лотерейных билетов буквально кишели повсюду. На площадь вели три длинные улицы, которые по ночам тонули в темноте, едва нарушаемой слабым светом газовых фонарей на стенах. На самой площади был только один фонарь. Он стоял в двадцати пяти ярдах от того места, где была убита Кэтрин. На другой стороне площади жил констебль с семьей. Никто из них не услышал ночью ничего подозрительного. Джеймс Моррис, смотритель, наблюдавший за складом фирмы «Кирли и Тонг», всю ночь не спал, но тоже ничего не слышал.
Похоже, что Потрошитель снова сумел убить женщину так, чтобы никто ничего не услышал. Если мы можем доверять показаниям свидетелей относительно времени, то к тому моменту, когда констебль Уоткинс оказался на Майте-сквер, Кэтрин Эддоуз была мертва не более четырнадцати минут. На следствии констебль показал, что обход участка занимал у него от двенадцати до четырнадцати минут. Когда он проходил по Майте-сквер в 1.30 ночи, то не заметил ничего необычного. Когда же он зажег свой темный фонарь в самом дальнем углу площади в 1.44, то обнаружил лежащую на спине женщину. Ее голова была повернута влево, руки раскинуты в стороны ладонями вверх. Ее левая нога была выпрямлена, правая согнута. Кто-то задрал ее одежду до самой груди, обнажив живот. Живот был распорот от грудины до гениталий. Убийца вытащил внутренности и бросил их на землю, над правым плечом жертвы. Уоткинс побежал на склад «Кирли и Тонг», постучал в дверь, а потом распахнул ее, напугав смотрителя, который находился прямо за ней.
«Ради всего святого, приятель, помоги мне», — попросил Уоткинс. Мужчины поспешили в дальний угол Майте-сквер, где в луже крови валялось изуродованное тело Кэтрин Эддоуз. Смотритель Моррис, перепуганный до смерти, поднял фонарь над «еще одной изрезанной на куски женщиной». Потом он засвистел в свисток и побежал на соседнюю улицу, но никого подозрительного не обнаружил. Он бежал и свистел до тех пор, пока не встретил двух констеблей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58