Следовательно, оно должно сопровождаться сжатием кулаков или судорожно согнутыми конечностями. В то время не понимали, что после смерти с телом происходит ряд изменений и сжатые кулаки или согнутые конечности могут быть результатом трупного окоченения. Скорченную позу и сломанные кости обгоревшего тела можно было ошибочно принять за травму, хотя на самом деле они являлись результатом съеживания тканей и хрупкости костей, вызванных высокой температурой.
Рука, по мнению доктора Невилла, была «аккуратно отделена» от тела «острым орудием». В течение некоторого времени полиция считала свою находку ампутированной у трупа конечностью — результатом практики студента-медика. Полиция заявила журналистам, что это просто чья-то дурная шутка. Обнаружение женского торса возле самого здания Скотланд-Ярда счесть дурной шуткой было уже нельзя. Хотя вполне возможно, что это было именно шуткой, если убийство было совершено Джеком Потрошителем.
Новости об ужасной находке распространились очень быстро. В августе и сентябре произошло много ужасных событий. Люди начали жаловаться на то, что детали преступлений, публикуемые в газетах, еще больше усугубляют ситуацию. Один человек написал в «Таймс», что «все это — дело полиции и не касается мирных граждан». Журналисты усиливают панику, что только помогает убийце.
Лондонцы стали обвинять свою полицию в невежестве и глупости. Скотланд-Ярд не может найти убийцу. В конфиденциальном меморандуме полицейские власти писали, что «если преступник не будет вскорости передан в руки правосудия, это будет не только унижением, но и нетерпимой опасностью». Количество писем, отправляемых в Скотланд-Ярд, превысило все разумные пределы. Чарльз Уоррен отправил в газеты официальное письмо, в котором «благодарил» граждан за их интерес и извинялся за то, что у него нет времени всем ответить. В газеты также слали множество писем. В «Таймс» даже наняли специального человека, который разбирал полученную почту и выяснял личность отправителей публикуемых посланий.
Впрочем, действовать полиции было нелегко. Телефон запатентовали всего двенадцать лет назад, и он еще не стал домашней принадлежностью. Сомневаюсь, чтобы газетчики, разбиравшие почту, бросались выяснять достоверность имени и адреса отправителя. Я изучила множество газет, напечатанных в 1888 — 1889 годах, и заметила, что анонимные письма все же публиковались, хоть и нечасто. Большинство авторов соглашались на то, чтобы в газете публиковались их имена, адреса и даже род занятий. Но когда начались преступления Потрошителя, в газетах появились письма, подписанные только инициалами или псевдонимами.
Спустя несколько дней после убийства Энни Чэпмен в «Таймс» было опубликовано письмо, в котором полиции предлагалось поднять все дела, связанные с «манией убийства, которая могла быть сочтена „излеченной“. Письмо было подписано „Сельский доктор“. В письме, опубликованном 13 сентября и подписанном „Дж.Ф.С.“, утверждалось, что за день до этого мужчина был „в 11 часов ограблен на Хэнбери-стрит“ в Ист-Энде, а в 5 утра семидесятилетнего старика ограбили на Чиксэнд-стрит. В 10 часов того же самого утра какой-то мужчина вбежал в булочную и украл всю выручку. Все это, по утверждению анонимного автора, случилось на территории „всего в сто ярдов и в районе, где были совершены два ужасных убийства“.
Удивительно в этом анонимном письме то, что ни в полиции, ни в газетах не появлялось сообщения о подобных преступлениях. Остается только удивляться, откуда автору письма известны такие детали, если только он сам не совершил эти преступления или не являлся офицером полиции. Большинство писем к редактору были подписаны и содержали искренние предложения помощи. Представители духовенства требовали, чтобы полиция обратила больше внимания на Ист-Энд. По мнению авторов писем, в этом районе необходимо улучшить освещение, увеличить количество полисменов и вывести оттуда все бойни, поскольку жестокость по отношению к животным выплескивается на улицы и оказывает дурное влияние на «невежественное воображение». Богатые лондонцы должны выкупать трущобы Ист-Энда и ремонтировать их. Из бедных семей следует забирать детей и воспитывать их на средства правительства.
15 октября в «Таймс» было опубликовано любопытное анонимное письмо. Его можно счесть дурным рассказом, порождением извращенного разума, а также аллюзией на убийство Джоан Ботмур:
«Сэр, я долго не был в Англии и теперь стал свидетелем огромного интереса и распространившегося возбуждения, которое породили и порождают убийства в Уайтчепеле. Меня повсюду спрашивают о них, особенно представители рабочего класса и чаще всего работающие женщины. На прошлой неделе, к примеру, находясь за городом, я предложил свой зонт молоденькой служанке, которая возвращалась домой. „Правда ли, сэр, — спросила она, — что в Лондоне женщинам перерезают горло?“ Она объяснила, что имеет в виду, что „женщин убивают поодиночке и парами“. Это всего один из множества примеров. Меня заинтересовало то, что меня самого приняли за убийцу. А действительно, почему бы эти преступления не мог совершить пожилой джентльмен, ведущий нормальный образ жизни? Сочтите мои слова за предостережение.
Два дня назад я был в одном из угольных районов, куда меня пригласил мой друг-пастор. Я возвращался в сумерках один. Я шел по мрачным полям среди терриконов и бесплодной почвы. Внезапно меня догнала компания из семи парней. Всем им было лет по восемнадцать. Только главарю компании было года двадцать три или около того. Он был довольно высок. Парень грубо потребовал от меня назвать мое имя, что я, естественно, сделать отказался. «Тогда, — сказал он, — ты и есть Джек Потрошитель. Мы отведем тебя в полицию…» Он назвал ближайший городок, располагавшийся в двух милях от того места, где мы встретились. Я спросил, какие у него основания обращаться ко мне с подобным предложением. Он немного помедлил, а затем ответил, что сам является констеблем и имеет ордер (против меня, я так полагаю), но сейчас оставил его дома. «И еще, — добавил этот человек, — если вы не пойдете с нами, я вытащу свой револьвер и вышибу вам мозги».
«Вытаскивайте», — спокойно ответил я, будучи абсолютно уверенным в том, что у него нет револьвера. Парень действительно не вытащил оружия. Я сказал, что ни в коем случае с ним не пойду. Я заметил, что хотя семь подростков, сопровождавших этого парня, стояли вокруг меня, выкрикивая оскорбления и угрозы, никто из них не попытался даже пальцем меня коснуться. Ломая голову над тем, как выйти из этого затруднительного положения, я заметил кузнеца, шедшего по полю с работы. Я крикнул и, когда кузнец подошел, объяснил ему, что парни угрожают мне. Несмотря на то что их было семеро, кузнец выступил на моей стороне. Это был мрачный, спокойный человек, примерно моего возраста, направлявшийся домой, чтобы, как он сказал, выпить чашку чая.
Но, будучи честным рабочим, он вступился за меня. Мы вместе ушли, несмотря на то, что предводитель банды кричал и клялся, что достанет меня хоть из-под земли. Однако враги мои не успокоились. Они посоветовались и бросились нам вдогонку, хотя мы вовсе от них не убегали. Но к этому времени я уже решил, что делать. Я сказал своему спасителю, что пройду с ним, пока наши дороги совпадают, а затем сверну к дому моего знакомого шахтера.
Мы продолжили наш путь по бесплодной почве среди терриконов в окружении семи парней, которые продолжали меня оскорблять, но по-прежнему не касались меня даже пальцем. Главарь банды продолжал настаивать на том, что я должен идти с ним в город. К этому времени мы уже вышли на дорогу, где нас со всех сторон окружали мрачные здания заброшенных шахт. Эта дорога вела к дому того человека, к которому я решил обратиться. Когда мы дошли до поворота, я сказал своему другу-кузнецу, что пойду в эту сторону.
«Тебе не сюда, — закричал главарь банды. — Ты пойдешь по дороге вместе с нами». С этими словами он схватил меня за воротник. Я стряхнул его руку и сообщил ему, что он совершил нападение на меня, за которое я могу подать на него в суд. Конечно, ситуация складывалась нелегкая, но после моих слов он больше не пытался препятствовать мне и моему спутнику двигаться своим путем. Однако банда парней продолжала преследовать нас, клянясь, что не оставит нас в покое всю ночь. Вскоре мы поднялись на вершину холма, если это можно так назвать, откуда стали видны дома шахтеров с освещенными окнами.
«Вот сюда-то я и иду», — громко произнес я. К моему удивлению, главарь произнес изменившимся тоном: «Как долго вы здесь пробудете?» — «Пока не могу сказать, — ответил я. — Вам будет лучше зайти в дом вместе со мной». — «Нет, — отказался он. — Я дождусь вас здесь». Мы с кузнецом направились к дому. Возле дверей я искренне поблагодарил своего спасителя и предложил ему вознаграждение. Войдя в дом, я рассказал обо всем случившемся моему другу-шахтеру и его жене. Они слушали меня и возмущались. Меньше чем через минуту мы с моим другом вышли на дорогу, чтобы найти парней, которые преследовали меня. Но они исчезли. Увидев, что меня принимают люди, которых они знали, они почувствовали, что их подозрения безосновательны, и ушли.
Я не обвиняю моих преследователей, каковы бы ни были их мотивы — хотели ли они действительно задержать преступника или, что более вероятно, рассчитывали на награду. Но я считаю, что они совершили серьезную и даже опасную ошибку, не делая различий между внешностью Джека Потрошителя и видом вашего покорного слуги,
ПОЖИЛОГО ДЖЕНТЛЬМЕНА».
Меня удивило и само стремление «пожилого джентльмена» прогуливаться в одиночестве по району угольных шахт, и то, что он скрыл свое имя и название тех мест, где совершал свою прогулку. Еще более меня удивило то, что «джентльмен» дружен с представителями совершенно иного класса — кузнецами и шахтерами. Но еще более меня удивило то, что кто-то мог принять пожилого человека за Джека Потрошителя, а такая уважаемая газета, как «Таймс», опубликовала этот слабый во всех отношениях рассказ. Впрочем, журналисты были столь увлечены Потрошителем, что хватались за все, что хоть каким-то образом было связано с этим делом.
Но в письме есть детали, заслуживающие внимания. Автор утверждает, что в последнее время много путешествовал, и в письмах Потрошителя утверждается то же самое. «Джентльмен» много общается с представителями рабочего класса, и Сикерт много общался с низшим классом. Письмо напоминает читателям, что Потрошителя опасаются не только в Лондоне, но и повсюду. Если «пожилым джентльменом» действительно был Сикерт, эту фразу можно принять за самовосхваление. В роли Джека Потрошителя ему хотелось запугать как можно больше людей.
«Если бы люди догадывались, кто я на самом деле, они бы содрогнулись», — написал Потрошитель в письме из Клэпема 22 ноября 1889 года. В качестве дополнительной издевки в обратном адресе он указал «Панч энд Джуди-стрит». Сикерт был отлично знаком с Панчем и Джуди. Кукольные представления в ту пору были невероятно популярны. Дега, перед которым Сикерт преклонялся, обожал Панча и Джуди и часто писал об этих представлениях в своих письмах.
Викторианский юмор заметно отличается от юмора современного. Некоторые считают пьесы о Панче и Джуди жестокими и оскорбительными. Панч избивает свою маленькую дочь и выбрасывает ее из окна. Он постоянно колотит свою жену Джуди по голове, «желая расколоть ее надвое». Он дает пинка доктору со словами: «Ну как, не чувствуете чего-либо твердого в кишках? (Панч втыкает палку доктору в живот, и доктор падает замертво. Панч, как всегда, избавляется от тела) Хи-хи-хи! (смеется)».
В пьесе Освальда Сикерта «Убийство и непредумышленное убийство, или Одураченный дьявол» жестокая игра разворачивается после того, как Панч истратил все семейные деньги на спиртное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Рука, по мнению доктора Невилла, была «аккуратно отделена» от тела «острым орудием». В течение некоторого времени полиция считала свою находку ампутированной у трупа конечностью — результатом практики студента-медика. Полиция заявила журналистам, что это просто чья-то дурная шутка. Обнаружение женского торса возле самого здания Скотланд-Ярда счесть дурной шуткой было уже нельзя. Хотя вполне возможно, что это было именно шуткой, если убийство было совершено Джеком Потрошителем.
Новости об ужасной находке распространились очень быстро. В августе и сентябре произошло много ужасных событий. Люди начали жаловаться на то, что детали преступлений, публикуемые в газетах, еще больше усугубляют ситуацию. Один человек написал в «Таймс», что «все это — дело полиции и не касается мирных граждан». Журналисты усиливают панику, что только помогает убийце.
Лондонцы стали обвинять свою полицию в невежестве и глупости. Скотланд-Ярд не может найти убийцу. В конфиденциальном меморандуме полицейские власти писали, что «если преступник не будет вскорости передан в руки правосудия, это будет не только унижением, но и нетерпимой опасностью». Количество писем, отправляемых в Скотланд-Ярд, превысило все разумные пределы. Чарльз Уоррен отправил в газеты официальное письмо, в котором «благодарил» граждан за их интерес и извинялся за то, что у него нет времени всем ответить. В газеты также слали множество писем. В «Таймс» даже наняли специального человека, который разбирал полученную почту и выяснял личность отправителей публикуемых посланий.
Впрочем, действовать полиции было нелегко. Телефон запатентовали всего двенадцать лет назад, и он еще не стал домашней принадлежностью. Сомневаюсь, чтобы газетчики, разбиравшие почту, бросались выяснять достоверность имени и адреса отправителя. Я изучила множество газет, напечатанных в 1888 — 1889 годах, и заметила, что анонимные письма все же публиковались, хоть и нечасто. Большинство авторов соглашались на то, чтобы в газете публиковались их имена, адреса и даже род занятий. Но когда начались преступления Потрошителя, в газетах появились письма, подписанные только инициалами или псевдонимами.
Спустя несколько дней после убийства Энни Чэпмен в «Таймс» было опубликовано письмо, в котором полиции предлагалось поднять все дела, связанные с «манией убийства, которая могла быть сочтена „излеченной“. Письмо было подписано „Сельский доктор“. В письме, опубликованном 13 сентября и подписанном „Дж.Ф.С.“, утверждалось, что за день до этого мужчина был „в 11 часов ограблен на Хэнбери-стрит“ в Ист-Энде, а в 5 утра семидесятилетнего старика ограбили на Чиксэнд-стрит. В 10 часов того же самого утра какой-то мужчина вбежал в булочную и украл всю выручку. Все это, по утверждению анонимного автора, случилось на территории „всего в сто ярдов и в районе, где были совершены два ужасных убийства“.
Удивительно в этом анонимном письме то, что ни в полиции, ни в газетах не появлялось сообщения о подобных преступлениях. Остается только удивляться, откуда автору письма известны такие детали, если только он сам не совершил эти преступления или не являлся офицером полиции. Большинство писем к редактору были подписаны и содержали искренние предложения помощи. Представители духовенства требовали, чтобы полиция обратила больше внимания на Ист-Энд. По мнению авторов писем, в этом районе необходимо улучшить освещение, увеличить количество полисменов и вывести оттуда все бойни, поскольку жестокость по отношению к животным выплескивается на улицы и оказывает дурное влияние на «невежественное воображение». Богатые лондонцы должны выкупать трущобы Ист-Энда и ремонтировать их. Из бедных семей следует забирать детей и воспитывать их на средства правительства.
15 октября в «Таймс» было опубликовано любопытное анонимное письмо. Его можно счесть дурным рассказом, порождением извращенного разума, а также аллюзией на убийство Джоан Ботмур:
«Сэр, я долго не был в Англии и теперь стал свидетелем огромного интереса и распространившегося возбуждения, которое породили и порождают убийства в Уайтчепеле. Меня повсюду спрашивают о них, особенно представители рабочего класса и чаще всего работающие женщины. На прошлой неделе, к примеру, находясь за городом, я предложил свой зонт молоденькой служанке, которая возвращалась домой. „Правда ли, сэр, — спросила она, — что в Лондоне женщинам перерезают горло?“ Она объяснила, что имеет в виду, что „женщин убивают поодиночке и парами“. Это всего один из множества примеров. Меня заинтересовало то, что меня самого приняли за убийцу. А действительно, почему бы эти преступления не мог совершить пожилой джентльмен, ведущий нормальный образ жизни? Сочтите мои слова за предостережение.
Два дня назад я был в одном из угольных районов, куда меня пригласил мой друг-пастор. Я возвращался в сумерках один. Я шел по мрачным полям среди терриконов и бесплодной почвы. Внезапно меня догнала компания из семи парней. Всем им было лет по восемнадцать. Только главарю компании было года двадцать три или около того. Он был довольно высок. Парень грубо потребовал от меня назвать мое имя, что я, естественно, сделать отказался. «Тогда, — сказал он, — ты и есть Джек Потрошитель. Мы отведем тебя в полицию…» Он назвал ближайший городок, располагавшийся в двух милях от того места, где мы встретились. Я спросил, какие у него основания обращаться ко мне с подобным предложением. Он немного помедлил, а затем ответил, что сам является констеблем и имеет ордер (против меня, я так полагаю), но сейчас оставил его дома. «И еще, — добавил этот человек, — если вы не пойдете с нами, я вытащу свой револьвер и вышибу вам мозги».
«Вытаскивайте», — спокойно ответил я, будучи абсолютно уверенным в том, что у него нет револьвера. Парень действительно не вытащил оружия. Я сказал, что ни в коем случае с ним не пойду. Я заметил, что хотя семь подростков, сопровождавших этого парня, стояли вокруг меня, выкрикивая оскорбления и угрозы, никто из них не попытался даже пальцем меня коснуться. Ломая голову над тем, как выйти из этого затруднительного положения, я заметил кузнеца, шедшего по полю с работы. Я крикнул и, когда кузнец подошел, объяснил ему, что парни угрожают мне. Несмотря на то что их было семеро, кузнец выступил на моей стороне. Это был мрачный, спокойный человек, примерно моего возраста, направлявшийся домой, чтобы, как он сказал, выпить чашку чая.
Но, будучи честным рабочим, он вступился за меня. Мы вместе ушли, несмотря на то, что предводитель банды кричал и клялся, что достанет меня хоть из-под земли. Однако враги мои не успокоились. Они посоветовались и бросились нам вдогонку, хотя мы вовсе от них не убегали. Но к этому времени я уже решил, что делать. Я сказал своему спасителю, что пройду с ним, пока наши дороги совпадают, а затем сверну к дому моего знакомого шахтера.
Мы продолжили наш путь по бесплодной почве среди терриконов в окружении семи парней, которые продолжали меня оскорблять, но по-прежнему не касались меня даже пальцем. Главарь банды продолжал настаивать на том, что я должен идти с ним в город. К этому времени мы уже вышли на дорогу, где нас со всех сторон окружали мрачные здания заброшенных шахт. Эта дорога вела к дому того человека, к которому я решил обратиться. Когда мы дошли до поворота, я сказал своему другу-кузнецу, что пойду в эту сторону.
«Тебе не сюда, — закричал главарь банды. — Ты пойдешь по дороге вместе с нами». С этими словами он схватил меня за воротник. Я стряхнул его руку и сообщил ему, что он совершил нападение на меня, за которое я могу подать на него в суд. Конечно, ситуация складывалась нелегкая, но после моих слов он больше не пытался препятствовать мне и моему спутнику двигаться своим путем. Однако банда парней продолжала преследовать нас, клянясь, что не оставит нас в покое всю ночь. Вскоре мы поднялись на вершину холма, если это можно так назвать, откуда стали видны дома шахтеров с освещенными окнами.
«Вот сюда-то я и иду», — громко произнес я. К моему удивлению, главарь произнес изменившимся тоном: «Как долго вы здесь пробудете?» — «Пока не могу сказать, — ответил я. — Вам будет лучше зайти в дом вместе со мной». — «Нет, — отказался он. — Я дождусь вас здесь». Мы с кузнецом направились к дому. Возле дверей я искренне поблагодарил своего спасителя и предложил ему вознаграждение. Войдя в дом, я рассказал обо всем случившемся моему другу-шахтеру и его жене. Они слушали меня и возмущались. Меньше чем через минуту мы с моим другом вышли на дорогу, чтобы найти парней, которые преследовали меня. Но они исчезли. Увидев, что меня принимают люди, которых они знали, они почувствовали, что их подозрения безосновательны, и ушли.
Я не обвиняю моих преследователей, каковы бы ни были их мотивы — хотели ли они действительно задержать преступника или, что более вероятно, рассчитывали на награду. Но я считаю, что они совершили серьезную и даже опасную ошибку, не делая различий между внешностью Джека Потрошителя и видом вашего покорного слуги,
ПОЖИЛОГО ДЖЕНТЛЬМЕНА».
Меня удивило и само стремление «пожилого джентльмена» прогуливаться в одиночестве по району угольных шахт, и то, что он скрыл свое имя и название тех мест, где совершал свою прогулку. Еще более меня удивило то, что «джентльмен» дружен с представителями совершенно иного класса — кузнецами и шахтерами. Но еще более меня удивило то, что кто-то мог принять пожилого человека за Джека Потрошителя, а такая уважаемая газета, как «Таймс», опубликовала этот слабый во всех отношениях рассказ. Впрочем, журналисты были столь увлечены Потрошителем, что хватались за все, что хоть каким-то образом было связано с этим делом.
Но в письме есть детали, заслуживающие внимания. Автор утверждает, что в последнее время много путешествовал, и в письмах Потрошителя утверждается то же самое. «Джентльмен» много общается с представителями рабочего класса, и Сикерт много общался с низшим классом. Письмо напоминает читателям, что Потрошителя опасаются не только в Лондоне, но и повсюду. Если «пожилым джентльменом» действительно был Сикерт, эту фразу можно принять за самовосхваление. В роли Джека Потрошителя ему хотелось запугать как можно больше людей.
«Если бы люди догадывались, кто я на самом деле, они бы содрогнулись», — написал Потрошитель в письме из Клэпема 22 ноября 1889 года. В качестве дополнительной издевки в обратном адресе он указал «Панч энд Джуди-стрит». Сикерт был отлично знаком с Панчем и Джуди. Кукольные представления в ту пору были невероятно популярны. Дега, перед которым Сикерт преклонялся, обожал Панча и Джуди и часто писал об этих представлениях в своих письмах.
Викторианский юмор заметно отличается от юмора современного. Некоторые считают пьесы о Панче и Джуди жестокими и оскорбительными. Панч избивает свою маленькую дочь и выбрасывает ее из окна. Он постоянно колотит свою жену Джуди по голове, «желая расколоть ее надвое». Он дает пинка доктору со словами: «Ну как, не чувствуете чего-либо твердого в кишках? (Панч втыкает палку доктору в живот, и доктор падает замертво. Панч, как всегда, избавляется от тела) Хи-хи-хи! (смеется)».
В пьесе Освальда Сикерта «Убийство и непредумышленное убийство, или Одураченный дьявол» жестокая игра разворачивается после того, как Панч истратил все семейные деньги на спиртное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58