Он работал рядом с мастером, но как развивались его отношения с Эллен, остается для нас загадкой.
Единственные сведения о ранних годах брака Эллен и Уолтера не говорят о том, что между ними существовала романтическая привязанность друг к другу. В своих мемуарах Жак-Эмиль Бланш пишет о том, что Эллен была намного старше Сикерта и он мог относиться к ней, как к «старшей сестре». Бланш считал, что супруги отлично подходят друг другу «интеллектуально», и замечал, что они предоставили друг другу «полную свободу». Навещая Бланша в Дьеппе, Сикерт не обращал на Эллен никакого внимания. Он просто исчезал в узких улочках и темных дворах или уходил в своих «таинственные комнаты, снятые в районе порта, куда никого не приглашал».
При разводе суд пришел к выводу, что Сикерт виновен в «супружеской неверности, а также в том, что больше чем на два года оставил свою жену без каких-либо видимых причин». По-видимому, именно Эллен в конце концов отказалась жить вместе с Сикертом. Нет никаких доказательств того, что у Сикерта были какие-то сексуальные похождения. В заявлении о разводе Эллен утверждала, что Сикерт оставил ее 29 сентября 1896 года и что 21 апреля 1898 года он изменил ей с женщиной, чье имя осталось для Эллен «неизвестным». Предполагаемая измена имела место в «Мидленд Гранд Отеле» в Лондоне. Затем 4 мая 1899 года Сикерт снова изменил Эллен с неизвестной женщиной.
Различные биографы объясняют дату развода тем, что в этот день Сикерт признался Эллен в том, что он неверен ей и никогда не будет верен. Если это так, то его интрижки — предполагая, что у него было не только две, упомянутые в судебных материалах, — всегда были с «неизвестными» женщинами. Я не нашла никаких свидетельств его связи с женщинами, никаких упоминаний о том, что он позволял себе непристойные жесты или высказывания, несмотря на то, что Сикерт был очень несдержан на язык. Молодая художница Нина Хэмнетт, ведущая весьма свободный образ жизни и никогда не отказывавшаяся от выпивки и секса, пишет в своей автобиографии о том, что Сикерт отводил ее домой, когда она была слишком пьяна. Она ездила с ним и во Францию. Откровенная Нина не пишет ни единого слова о том, что Сикерт пытался хотя бы даже флиртовать с ней.
Эллен могла действительно верить в то, что Сикерт изменяет ей с женщинами, а может быть, ей просто хотелось скрыть унизительную правду о том, что ее брак никогда не был настоящим. В конце XIX века женщина не имела законного права оставить мужа, если он ей не изменял, не бил или не бросил ее сам. Эллен с Сикертом пошли на такие условия. Он не боролся с ней. Можно предположить, что Эллен знала о его изуродованном пенисе, но, скорее всего, братские отношения, существовавшие в этом браке, не позволяли супругам раздеваться в присутствии друг друга или заниматься сексом.
Во время бракоразводного процесса Эллен писала, что Сикерт просил ее дать ему еще один шанс. Он обещал стать другим человеком, говорил, что Эллен — единственный человек на свете, который ему по-настоящему дорог, что у него никогда не было отношений с другими женщинами. Адвокат Эллен считал, что Сикерт говорит искренне, но, принимая во внимание его прошлую жизнь, верить ему не следует. Он вряд ли способен выполнить обещания, которые он давал. Адвокат настоятельно рекомендовал Эллен требовать развода.
«Я ужасно страдаю и не могу ничем заниматься. Я постоянно плачу, — написала Эллен Джейни. — Я понимаю, что моя любовь к нему не умерла».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
САМОЕ ТЕМНОЕ ВРЕМЯ СУТОК
Роли, которые исполнял Сикерт, менялись, как свет и тени на его картинах.
Форма никогда не имеет четкого очертания, потому что ее формируют свет, тени и полутона. Жизнь Сикерта не имела границ и ограничений. Его форма менялась ежеминутно под влиянием его загадочного настроения и внезапно появившейся цели.
Те, кто хорошо его знал, понимали, что Сикерт — настоящий «хамелеон» и «позер». Он часами прогуливался по улицам Лондона в кричащем клетчатом пальто. За городом он мог стать фермером, или сельским сквайром, или бродягой, или денди в черном галстуке. Он мог выйти встречать поезд в домашних тапочках. Он был Джеком Потрошителем в шляпе, надвинутой на глаза, и красном шарфе, обмотанном вокруг шеи, пробирающимся по темным улицам в свою тайную студию и прячущимся от тусклого света «темного фонаря».
Писатель и критик викторианской эпохи Клайв Белл тесно общался с Сикертом. Их отношения можно было назвать любовью-ненавистью. Белл писал, что в один и тот же день Сикерт мог быть Джоном Буллом, Вольтером, архиепископом Кентерберийским, папой римским, поваром, денди, букмекером, адвокатом. Белл считал, что Сикерт не был ученым, кем его считали очень многие. Он просто «притворялся, что знает гораздо больше, чем знал на самом деле», пусть даже он и был величайшим английским художником со времен Констебля. Никогда нельзя было быть уверенным в том, что сейчас Сикерт является самим собой, а не играет новую роль. Для него не существовало стандартов, он не любил и не ценил ничего, что не являлось частью его самого.
Эллен была частью его самого. Он пользовался ею. Он мог не воспринимать ее как другое человеческое существо, потому что все люди и все вещи были продолжением его самого. Во время убийств Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз Эллен находилась в Ирландии. Она была там же, когда 16 октября Джордж Ласк, глава Наблюдательного комитета Ист-Энда, получил по почте половину человеческой почки. Спустя почти две недели куратор патологического музея лондонской больницы доктор Томас Опеншоу получил письмо, написанное на бумаге с водяными знаками фирмы «Пири и сыновья». Письмо было подписано «Джек Потрошитель».
«Старик, ты был прав, это была левая почка… Скоро я снова выйду на работу и пришлю тебе еще один экземпляр внутренностей».
Почку сочли принадлежащей Кэтрин Эддоуз. Маловероятно, что Потрошитель мог получить половину человеческой почки из другого источника. Орган был законсервирован, но в конце концов разложился. В 50-е годы XX века его выбросили. Как раз в это время Уотсон и Крик открыли двойную спираль ДНК.
В прошлые века тела и части тел консервировали в спирте или крепких алкогольных напитках, например в вине. Во времена Потрошителя некоторые больницы использовали для этой цели глицерин. Когда человек, занимавший высокое положение, умирал на корабле и его тело требовалось сохранить для подобающих похорон, единственным способом было поместить его в мед или спирт. Если Джон Смит, отец-основатель Виргинии, умер бы во время своего пути к Новому Свету, его тело вернули бы в Лондон замаринованным в бочонке.
Полицейские рапорты гласят, что почка, присланная Джорджу Ласку, была извлечена из тела Кэтрин Эддоуз почти две недели назад и хранилась в спирте, скорее всего, в вине. Мистер Ласк не был шокирован и не поспешил передать почку полиции. Получив ужасный подарок в сопровождении письма, которое до наших дней не дошло, он «не придал этому большого значения». Викторианцы не знали об убийцах-психопатах, которые собирают части тел и рассылают их вместе с издевательскими письмами властям.
Сначала все предположили, что почка собачья, но Ласк и полиция очень скоро отмели эту точку зрения. Почку сочли чьим-то глупым розыгрышем. Доктор Опеншоу и другие эксперты считали, что почка человеческая — хотя у них вряд ли были основания полагать, что она принадлежит «женщине, страдавшей болезнью Брайта». Почку передали доктору Опеншоу в лондонскую больницу. Если бы почка просуществовала еще несколько десятилетий и если бы можно было эксгумировать тело Кэтрин Эддоуз, эксперты могли бы провести анализ ДНК. В суде, который мог бы доставить Уолтеру Сикерту серьезные неприятности (если бы он, конечно, был еще жив), доказательствами его вины служили бы водяные знаки на его бумаге и на бумаге, использованной Джеком Потрошителем, почтовые отметки на конвертах и совпадение ДНК.
Если Эллен получала известия из дома, она должна была знать о почке. Она должна была знать о двойном убийстве, произошедшем через неделю после ее отъезда в Ирландию. Она могла слышать о «человеческих костях», обнаруженных в сточной канаве в Пекхэме, о свертке с полуразложившейся женской рукой, найденном в саду школы для слепых на Ламбет Роуд, или о сваренной ноге, которую сочли принадлежащей медведю.
Эллен должна была знать о женском торсе, обнаруженном возле нового здания Скотланд-Ярда. Обезглавленную и лишенную конечностей женщину перевезли в морг на Милбенк-стрит. Этот труп так мало сказал доктору Невиллу и полиции, что они так и не смогли прийти к окончательному решению относительно руки, найденной в Пимлико 11 октября. Доктор Невилл был уверен, что рука является частью тела, но она была в мозолях, а ногти были обкусаны — как у женщины, которая ведет тяжелый образ жизни. Когда доктор Томас Бонд ассистировал при обследовании, он сказал, что рука была нежной с ухоженными ногтями. Рука могла быть грязной, ногти могли быть заляпаны тиной и илом — ведь ее нашли в реке. Но когда ее отмыли, рука явно указывала на высокий социальный статус.
По одному рапорту, расчлененная женщина имела плотное телосложение. В другом говорится, что у нее была светлая кожа. У нее были темно-русые волосы, ей было около двадцати шести лет. По утверждению врача, ее рост составлял пять футов семь или восемь дюймов. Цвет кожи мог измениться из-за обесцвечивания или разложения. Со временем кожа становится темной, зеленовато-черной. Основываясь на состоянии найденных останков, трудно определить реальный цвет кожи человека.
Расхождения в описании могут породить серьезные проблемы при идентификации трупа. Конечно, существуют криминалистические способы восстановления лица по костям черепа (если найдена голова). Но в XIX веке таких способов не существовало. Работая в Виргинии, мне пришлось столкнуться с подобным делом. Лицо неизвестного мужчины было восстановлено из зеленой глины, основываясь на сохранившихся костях черепа. Цвет волос определили по расовым характеристикам скелета (мужчина был афроамериканцем). А в орбиты глаз вставили стеклянные протезы.
Черно-белую фотографию восстановленного лица поместили в газеты. Ее увидела женщина и пришла в морг, чтобы удостовериться в том, что это не ее сын. Она взглянула на скульптуру и сказала эксперту: «Нет, это не он. Его лицо не было зеленым». Как оказалось, убитый мужчина действительно был сыном этой женщины. (В наши дни лицевые реконструкции неизвестных трупов выполняются из глины, которую затем красят в примерный цвет кожи убитого, основываясь на расовых характеристиках.)
В заключении, подписанном доктором Невиллом и доктором Томасом Бондом, говорилось, что торс принадлежал женщине, рост которой составлял пять футов семь или восемь дюймов. Это утверждение является сомнительным, поскольку рост они определяли по тому, что имелось в их распоряжении. Множество людей приходило в морг, чтобы удостовериться, что останки не принадлежат их исчезнувшим родственникам или знакомым. В те времена подобный рост считался для женщины большим. Если бы доктора уменьшили его на два или три дюйма, вряд ли кто-нибудь опознал бы труп. Впрочем, его и так никто не опознал.
Я считаю, что врачи постарались сделать все, что было в их силах, основываясь на том, чем они располагали. Они не знали о судебной антропологии. Они не знали о своевременных стандартах антропологических критериев, которые позволяют довольно точно определять возраст. Они могли не знать об эпифизах, то есть о центрах роста костей, они не могли их увидеть, если только тело или найденные конечности не были сварены в воде. Центры роста — это места соединения, подобные тем, что связывают ребра с грудиной. У молодых людей эти соединения еще мягкие, хрящевые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Единственные сведения о ранних годах брака Эллен и Уолтера не говорят о том, что между ними существовала романтическая привязанность друг к другу. В своих мемуарах Жак-Эмиль Бланш пишет о том, что Эллен была намного старше Сикерта и он мог относиться к ней, как к «старшей сестре». Бланш считал, что супруги отлично подходят друг другу «интеллектуально», и замечал, что они предоставили друг другу «полную свободу». Навещая Бланша в Дьеппе, Сикерт не обращал на Эллен никакого внимания. Он просто исчезал в узких улочках и темных дворах или уходил в своих «таинственные комнаты, снятые в районе порта, куда никого не приглашал».
При разводе суд пришел к выводу, что Сикерт виновен в «супружеской неверности, а также в том, что больше чем на два года оставил свою жену без каких-либо видимых причин». По-видимому, именно Эллен в конце концов отказалась жить вместе с Сикертом. Нет никаких доказательств того, что у Сикерта были какие-то сексуальные похождения. В заявлении о разводе Эллен утверждала, что Сикерт оставил ее 29 сентября 1896 года и что 21 апреля 1898 года он изменил ей с женщиной, чье имя осталось для Эллен «неизвестным». Предполагаемая измена имела место в «Мидленд Гранд Отеле» в Лондоне. Затем 4 мая 1899 года Сикерт снова изменил Эллен с неизвестной женщиной.
Различные биографы объясняют дату развода тем, что в этот день Сикерт признался Эллен в том, что он неверен ей и никогда не будет верен. Если это так, то его интрижки — предполагая, что у него было не только две, упомянутые в судебных материалах, — всегда были с «неизвестными» женщинами. Я не нашла никаких свидетельств его связи с женщинами, никаких упоминаний о том, что он позволял себе непристойные жесты или высказывания, несмотря на то, что Сикерт был очень несдержан на язык. Молодая художница Нина Хэмнетт, ведущая весьма свободный образ жизни и никогда не отказывавшаяся от выпивки и секса, пишет в своей автобиографии о том, что Сикерт отводил ее домой, когда она была слишком пьяна. Она ездила с ним и во Францию. Откровенная Нина не пишет ни единого слова о том, что Сикерт пытался хотя бы даже флиртовать с ней.
Эллен могла действительно верить в то, что Сикерт изменяет ей с женщинами, а может быть, ей просто хотелось скрыть унизительную правду о том, что ее брак никогда не был настоящим. В конце XIX века женщина не имела законного права оставить мужа, если он ей не изменял, не бил или не бросил ее сам. Эллен с Сикертом пошли на такие условия. Он не боролся с ней. Можно предположить, что Эллен знала о его изуродованном пенисе, но, скорее всего, братские отношения, существовавшие в этом браке, не позволяли супругам раздеваться в присутствии друг друга или заниматься сексом.
Во время бракоразводного процесса Эллен писала, что Сикерт просил ее дать ему еще один шанс. Он обещал стать другим человеком, говорил, что Эллен — единственный человек на свете, который ему по-настоящему дорог, что у него никогда не было отношений с другими женщинами. Адвокат Эллен считал, что Сикерт говорит искренне, но, принимая во внимание его прошлую жизнь, верить ему не следует. Он вряд ли способен выполнить обещания, которые он давал. Адвокат настоятельно рекомендовал Эллен требовать развода.
«Я ужасно страдаю и не могу ничем заниматься. Я постоянно плачу, — написала Эллен Джейни. — Я понимаю, что моя любовь к нему не умерла».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
САМОЕ ТЕМНОЕ ВРЕМЯ СУТОК
Роли, которые исполнял Сикерт, менялись, как свет и тени на его картинах.
Форма никогда не имеет четкого очертания, потому что ее формируют свет, тени и полутона. Жизнь Сикерта не имела границ и ограничений. Его форма менялась ежеминутно под влиянием его загадочного настроения и внезапно появившейся цели.
Те, кто хорошо его знал, понимали, что Сикерт — настоящий «хамелеон» и «позер». Он часами прогуливался по улицам Лондона в кричащем клетчатом пальто. За городом он мог стать фермером, или сельским сквайром, или бродягой, или денди в черном галстуке. Он мог выйти встречать поезд в домашних тапочках. Он был Джеком Потрошителем в шляпе, надвинутой на глаза, и красном шарфе, обмотанном вокруг шеи, пробирающимся по темным улицам в свою тайную студию и прячущимся от тусклого света «темного фонаря».
Писатель и критик викторианской эпохи Клайв Белл тесно общался с Сикертом. Их отношения можно было назвать любовью-ненавистью. Белл писал, что в один и тот же день Сикерт мог быть Джоном Буллом, Вольтером, архиепископом Кентерберийским, папой римским, поваром, денди, букмекером, адвокатом. Белл считал, что Сикерт не был ученым, кем его считали очень многие. Он просто «притворялся, что знает гораздо больше, чем знал на самом деле», пусть даже он и был величайшим английским художником со времен Констебля. Никогда нельзя было быть уверенным в том, что сейчас Сикерт является самим собой, а не играет новую роль. Для него не существовало стандартов, он не любил и не ценил ничего, что не являлось частью его самого.
Эллен была частью его самого. Он пользовался ею. Он мог не воспринимать ее как другое человеческое существо, потому что все люди и все вещи были продолжением его самого. Во время убийств Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз Эллен находилась в Ирландии. Она была там же, когда 16 октября Джордж Ласк, глава Наблюдательного комитета Ист-Энда, получил по почте половину человеческой почки. Спустя почти две недели куратор патологического музея лондонской больницы доктор Томас Опеншоу получил письмо, написанное на бумаге с водяными знаками фирмы «Пири и сыновья». Письмо было подписано «Джек Потрошитель».
«Старик, ты был прав, это была левая почка… Скоро я снова выйду на работу и пришлю тебе еще один экземпляр внутренностей».
Почку сочли принадлежащей Кэтрин Эддоуз. Маловероятно, что Потрошитель мог получить половину человеческой почки из другого источника. Орган был законсервирован, но в конце концов разложился. В 50-е годы XX века его выбросили. Как раз в это время Уотсон и Крик открыли двойную спираль ДНК.
В прошлые века тела и части тел консервировали в спирте или крепких алкогольных напитках, например в вине. Во времена Потрошителя некоторые больницы использовали для этой цели глицерин. Когда человек, занимавший высокое положение, умирал на корабле и его тело требовалось сохранить для подобающих похорон, единственным способом было поместить его в мед или спирт. Если Джон Смит, отец-основатель Виргинии, умер бы во время своего пути к Новому Свету, его тело вернули бы в Лондон замаринованным в бочонке.
Полицейские рапорты гласят, что почка, присланная Джорджу Ласку, была извлечена из тела Кэтрин Эддоуз почти две недели назад и хранилась в спирте, скорее всего, в вине. Мистер Ласк не был шокирован и не поспешил передать почку полиции. Получив ужасный подарок в сопровождении письма, которое до наших дней не дошло, он «не придал этому большого значения». Викторианцы не знали об убийцах-психопатах, которые собирают части тел и рассылают их вместе с издевательскими письмами властям.
Сначала все предположили, что почка собачья, но Ласк и полиция очень скоро отмели эту точку зрения. Почку сочли чьим-то глупым розыгрышем. Доктор Опеншоу и другие эксперты считали, что почка человеческая — хотя у них вряд ли были основания полагать, что она принадлежит «женщине, страдавшей болезнью Брайта». Почку передали доктору Опеншоу в лондонскую больницу. Если бы почка просуществовала еще несколько десятилетий и если бы можно было эксгумировать тело Кэтрин Эддоуз, эксперты могли бы провести анализ ДНК. В суде, который мог бы доставить Уолтеру Сикерту серьезные неприятности (если бы он, конечно, был еще жив), доказательствами его вины служили бы водяные знаки на его бумаге и на бумаге, использованной Джеком Потрошителем, почтовые отметки на конвертах и совпадение ДНК.
Если Эллен получала известия из дома, она должна была знать о почке. Она должна была знать о двойном убийстве, произошедшем через неделю после ее отъезда в Ирландию. Она могла слышать о «человеческих костях», обнаруженных в сточной канаве в Пекхэме, о свертке с полуразложившейся женской рукой, найденном в саду школы для слепых на Ламбет Роуд, или о сваренной ноге, которую сочли принадлежащей медведю.
Эллен должна была знать о женском торсе, обнаруженном возле нового здания Скотланд-Ярда. Обезглавленную и лишенную конечностей женщину перевезли в морг на Милбенк-стрит. Этот труп так мало сказал доктору Невиллу и полиции, что они так и не смогли прийти к окончательному решению относительно руки, найденной в Пимлико 11 октября. Доктор Невилл был уверен, что рука является частью тела, но она была в мозолях, а ногти были обкусаны — как у женщины, которая ведет тяжелый образ жизни. Когда доктор Томас Бонд ассистировал при обследовании, он сказал, что рука была нежной с ухоженными ногтями. Рука могла быть грязной, ногти могли быть заляпаны тиной и илом — ведь ее нашли в реке. Но когда ее отмыли, рука явно указывала на высокий социальный статус.
По одному рапорту, расчлененная женщина имела плотное телосложение. В другом говорится, что у нее была светлая кожа. У нее были темно-русые волосы, ей было около двадцати шести лет. По утверждению врача, ее рост составлял пять футов семь или восемь дюймов. Цвет кожи мог измениться из-за обесцвечивания или разложения. Со временем кожа становится темной, зеленовато-черной. Основываясь на состоянии найденных останков, трудно определить реальный цвет кожи человека.
Расхождения в описании могут породить серьезные проблемы при идентификации трупа. Конечно, существуют криминалистические способы восстановления лица по костям черепа (если найдена голова). Но в XIX веке таких способов не существовало. Работая в Виргинии, мне пришлось столкнуться с подобным делом. Лицо неизвестного мужчины было восстановлено из зеленой глины, основываясь на сохранившихся костях черепа. Цвет волос определили по расовым характеристикам скелета (мужчина был афроамериканцем). А в орбиты глаз вставили стеклянные протезы.
Черно-белую фотографию восстановленного лица поместили в газеты. Ее увидела женщина и пришла в морг, чтобы удостовериться в том, что это не ее сын. Она взглянула на скульптуру и сказала эксперту: «Нет, это не он. Его лицо не было зеленым». Как оказалось, убитый мужчина действительно был сыном этой женщины. (В наши дни лицевые реконструкции неизвестных трупов выполняются из глины, которую затем красят в примерный цвет кожи убитого, основываясь на расовых характеристиках.)
В заключении, подписанном доктором Невиллом и доктором Томасом Бондом, говорилось, что торс принадлежал женщине, рост которой составлял пять футов семь или восемь дюймов. Это утверждение является сомнительным, поскольку рост они определяли по тому, что имелось в их распоряжении. Множество людей приходило в морг, чтобы удостовериться, что останки не принадлежат их исчезнувшим родственникам или знакомым. В те времена подобный рост считался для женщины большим. Если бы доктора уменьшили его на два или три дюйма, вряд ли кто-нибудь опознал бы труп. Впрочем, его и так никто не опознал.
Я считаю, что врачи постарались сделать все, что было в их силах, основываясь на том, чем они располагали. Они не знали о судебной антропологии. Они не знали о своевременных стандартах антропологических критериев, которые позволяют довольно точно определять возраст. Они могли не знать об эпифизах, то есть о центрах роста костей, они не могли их увидеть, если только тело или найденные конечности не были сварены в воде. Центры роста — это места соединения, подобные тем, что связывают ребра с грудиной. У молодых людей эти соединения еще мягкие, хрящевые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58