Что эльфы осуществляют тайное проникновение в самые разные государства Средиземья, а ведает этой деятельностью, в числе прочих, некто Эландар — это наверняка небезынтересно для тамошних властей и контрразведывательных служб, но к их собственной миссии отношения явно не имеет... Одним словом — тут тоже полный голяк.
Халаддин мучился так весь день, полночи провел у костра за крепчайшим чаем и, так ничего и не придумав, разбудил Цэрлэга и завалился спать — утро вечера мудренее. Надо сказать, что, поглядев с вечера на спокойно и основательно готовящихся к походу товарищей, он твердо положил себе: расшибиться в лепешку, но придумать хотя бы какое-нибудь промежуточное решение. Даже он понимал: армия, стоящая день за днем в ожидании, без ясного приказа, разлагается в полный кисель.
Спал он в ту ночь скверно, несколько раз просыпался и по-настоящему забылся лишь с рассветом. Он увидел чудесный цирк-шапито и себя — сбежавшего с уроков втроклашку с оттопыренными ушами и пальцами, липкими от сахарной ваты. Вот он с замершим сердцем следит за немыслимо прекрасной девушкой в белоснежной накидке, отрешенно идущей над темною бездной по тончайшему золотому лучу; он никогда раньше не видел, чтобы канатоходец при этом еще и жонглировал тремя большими шарами — как же это возможно? «Но что это?!! Да ведь это же Соня! Не-е-ет!!! Остановите ее — это совершенно не ее дело, она не умеет!.. Да-да, я понимаю — ее уже не вернуть: назад — еще страшнее... Да-да, если она не испугается, с нею ничего не случится — это древняя магия... Ну конечно же, магия: ведь шары, которыми она жонглирует — это не что иное, как палантиры! Все три Видящих камня, до которых можно добраться в этой части Средиземья, — это мы сами разыскали их и отдали ей... Интересно, если у нас с Соней будет по палантиру, можно ли передать через него прикосновение?..»
С этой мыслью он и проснулся; оказалось — давно уже утро. Над костром уютно булькает котелок — Цэрлэг наловил силками несколько кекликов, — а Тангорн любовно возится со своим обожаемым Снотворным. Именно солнечный луч, отраженный лезвием меча, и разбудил Халаддина: трогать доктора товарищи явно не собирались — хотели, чтобы тот выспался вволю. Проводив глазами стремительный блик, пробежавший дугою по камням на теневой стороне распадка, он грустно подумал: вот кто без проблем достиг бы дворца Владычицы Галадриэль — солнечный зайчик!..
...Ослепительная вспышка осветила все закоулки его измученного мозга, когда две эти мысли — последняя мысль сна и первая по пробуждении, — разлетаясь навеки, по чудесной случайности соприкоснулись кончиками крыльев. Вот вам и решение — послать при помощи палантира солнечный зайчик... Подобные прозрения снисходили на него далеко не впервые (например, когда он догадался — и доказал, — что сигнал, идущий по нервному волокну, имеет не химическую, а электрическую природу) — и все же каждый раз в этом есть некая волшебная новизна, как во встрече с любимой... Любое творчество имеет две составляющие: миг озарения, а затем кропотливая техническая работа (иной раз — на годы), конечная цель которой — сделать то, что открылось тебе, доступным для остальных людей. Природа озарения едина — хоть в поэзии, хоть в расследовании преступлений, откуда оно берется — неведомо никому (ясно лишь, что не из логики); само же это мгновение, когда ты — пусть даже на неуловимо краткое время! — становишься вровень с самим Единым, и есть то единственное, ради чего по-настоящему стоит жить...
— Господа! — объявил он, подходя к костру. — Похоже, я сумел-таки сложить нашу головоломку; ну, пускай не всю, но существенную ее часть. Суть идеи проста: мы, вместо того чтобы нести Зеркало к Ородруину, перенесем Ородруин к Зеркалу.
Цэрлэг, с замершей на полпути ко рту ложкой бульона, бросил опасливый взгляд на барона: командир-то наш, похоже, того... повредился на почве чрезмерных умственных усилий... Тангорн же, вежливо приподняв бровь, предложил доктору для начала положить себе кекликов — пока те не остыли, а уж потом ознакомить общество со своими экстравагантными гипотезами.
— Да какие, к дьяволу, кеклики! Вы только послушайте! Кроме Зеркала, бывают еще другие магические кристаллы — палантиры. Один у нас есть — ну, по крайней мере мы можем его забрать когда захотим...
Он излагал все, что ему известно о свойствах Видящих камней, поражаясь тому, с какой точностью его не обременные особыми научными и магическими познаниями спутники извлекают из этого вороха информации существенные — с их точки зрения — детали. Все стали абсолютно серьезны: начиналась работа.
— ...Итак, пусть мы имеем два палантира; один работает на прием, другой — на передачу. Если сбросить «передатчик» в Ородруин, то он, разумеется, разрушится, но перед тем, за миг до своей гибели, успеет передать часть Вековечного Огня в окрестности «приемника». Так вот, наша задача — разместить такой «приемник» поблизости от Зеркала.
— Ну что же, прекрасный сэр, — задумчиво произнес барон, — во всяком случае, пресловутого «благородного безумия» в вашей затее хватает с избытком...
— Вы лучше скажите, — почесал в затылке Цэрлэг, — как мы доставим палантир в Лориен и найдем в этом самом Лориене Зеркало?
— Пока не знаю. Могу повторить то же, что и вчера: авось что-нибудь да и придумается.
— Вы правы, Халаддин, — поддержал его Тангорн. — По крайней мере на первое время у нас есть конкретная задача — найти недостающий палантир. Я думаю, нам следует начать с Итилиена: Фарамир наверняка что-нибудь знает о судьбе кристалла, принадлежавшего его отцу. Уверен, кстати, что общение с принцем доставит вам ни с чем не сравнимое удовольствие...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КОРОЛЬ И ПРАВИТЕЛЬ
Это ведь больше ради красного словца говорится: «Вся земля наводнена войсками». Один солдатишка наводнит собой ровно столько земли, сколько у него под сапогами.
Р. Л. Стивенсон
ГЛАВА 20
Итилиен, Эмин-Арнен.
3 мая 3019 года
— Который час? — сонно спросила Йовин.
— Спи дальше, зеленоглазая. — Фарамир чуть приподнялся на локте и нежно поцеловал ее в макушку. Кажется, это он ненароком разбудил девушку, резко дернувшись во сне: раненая его рука продолжала сильно затекать, но он не показывал виду — зная, что она любит спать прижавшись к нему всем телом и устроив голову на плече. Они, как водится, уснули лишь под утро, так что солнечные лучи давно уже заливали бревенчатые строения форта Эмин-Арнен, проникая и в узкое окошко их «княжеской опочивальни». В былые времена принц неукоснительно вставал с зарею — по жизненному ритму он был «жаворонком» и лучше всего работалось ему в утренние часы. Теперь, однако, он с чистой совестью дрых чуть не до полудня: во-первых, как-никак медовый месяц, а во-вторых, узнику торопиться решительно некуда.
Она, однако, успела уже выскользнуть из-под его руки, и теперь ее смеющиеся глаза глядели на принца с деланной укоризной.
— Слушай, мы с тобой совсем подорвем общественную нравственность Итилиенской колонии.
— Было б чего подрывать, — проворчал он. Йовин меж тем перепорхнула солнечным зайчиком на дальний конец ложа, как была — голышом — уселась там, скрестив ноги, и принялась приводить в порядок свою пшеничную шевелюру, бросая по временам на Фарамира быстрый внимательный взгляд из-под опущенных ресниц. В одну из их первых ночей он полушутя сказал ей, что одно из самых ярких и утонченных наслаждений, доступных мужчине, — наблюдать, как любимая поутру расчесывает волосы, и с той поры она постоянно оттачивала и шлифовала этот их ритуал, ревниво наблюдая за его реакцией: «Тебе по-прежнему нравится, милый?» Он усмехнулся про себя, вспомнив князя Имрахиля: тот утверждал, будто северянки, при всех их внешних достоинствах, в постели являют собою нечто среднее между снулой рыбиной и березовым поленом. «Интересно, это мне так крупно подфартило или, наоборот, — ему, бедолаге, всю дорогу не везло?»
— Я сделаю тебе кофе?
— Вот уж это точно подрыв общественной нравственности! — расхохотался Фарамир. — Княгиня Итилиенская на кухне — ночной кошмар ревнителя аристократической чопорности...
— Боюсь, им придется смириться с моей дикостью и невоспитанностью. Сегодня, к примеру, я собираюсь на охоту — хочу приготовить на ужин настоящую запеченную дичь, и пускай они там все полопаются от возмущения. А то стряпня здешнего повара мне уже не лезет в горло: парень, похоже, изо всех приправ знает только мышьяк и стрихнин.
«Пускай съездит, — подумал он, — тогда, может, прямо сегодня и начнем Игру?..» Последнее время их с Йовин стали беспрепятственно выпускать из форта — по одному; что ж, и на том спасибо, система заложников тоже имеет свои плюсы.
— А ты мне сегодня почитаешь?
— Обязательно. Ты опять хочешь про принцессу Элендейл?
— Н-ну... В общем, да!
Вечернее чтение тоже стало для них ежедневным ритуалом, причем у Йовин было несколько любимых историй, которые она, как ребенок, готова была слушать снова и снова. Сама девушка — как, впрочем, и почти вся роханская знать — ни читать, ни писать не умела, так что волшебный мир, раскрытый перед нею Фарамиром, совершенно поразил ее воображение. Собственно говоря, с этого все и началось... Или раньше?
...В день боя за Пеленнорские укрепления принц командовал правым флангом обороны: он сражался в первых рядах, так что было совершенно непонятно, каким образом тяжелая бронебойная стрела могла поразить его со спины — в трапециевидную мышцу, чуть левее основания шеи. Плоскости ее трехгранного жала были снабжены глубокими продольными желобками для яда, так что, когда добрый рыцарь Митрандир довез его до Минас-Тирита, принцу было уже совсем худо. Его зачем-то унесли в отдельное помещение госпиталя, а дальше — удивительным образом позабыли. Он лежал прямо на каменном полу, абсолютно беспомощный — яд вызвал слепоту и паралич, так что он даже не мог позвать на помощь, — чувствуя, как замогильный холод, уже растворивший нацело левую руку и шею, неостановимо разливается по всему телу. Мозг его при этом работал совершенно четко, и он с неумолимой ясностью осознал: его сочли мертвецом.
Прошла вечность, доверху заполненная одиночеством и отчаянием, пока он не ощутил на губах пряный вкус какой-то маслянистой жидкости; отдушка показалась ему знакомой, вызвав из памяти полузабытое название ацелас. Холод отступил — чуть-чуть, как бы нехотя, — и тогда из мрака возник повелительный голос:
— Принц, если вы в памяти — пошевелите пальцами правой руки.
Как же это сделать — пошевелить пальцами, если он их не ощущает? Наверное, надо вспомнить во всех деталях какое-нибудь движение... ну, например, как он извлекает меч из ножен, ощущая под пальцами упругую кожу, которой обшита рукоять...
— Так, отлично.
Неужто получилось? Видимо, так...
— Теперь усложним задачу. Одно движение будет означать «да», два движения — «нет». Попытайтесь сказать «нет».
Он старался представить себе, как дважды подряд сжимает кулак... Для чего?.. Ага! Вот он берет со стола перо, делает запись и откладывает его. Теперь ему нужно взять его снова, чтобы внести исправление...
— Превосходно. Итак, позвольте представиться: Арагорн, сын Арахорна. Я — прямой потомок Исилдура — желаю выразить вам свое монаршее благоволение: династия гондорских Правителей, последним представителем коей являетесь вы, хранила мой престол так, как должно. Однако многотрудное служение окончено — я пришел, чтобы снять это бремя с плеч вашей династии. Отныне и навеки имя ваше будет стоять первым среди славнейших родов Воссоединенного Королевства. Вы понимаете, что я говорю, Фарамир?
Он понимал все превосходно, но пальцами шевельнул дважды — «нет»: иначе выходило бы, будто он косвенно соглашается с этим бредом. Потомок Исилдура, надо же!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Халаддин мучился так весь день, полночи провел у костра за крепчайшим чаем и, так ничего и не придумав, разбудил Цэрлэга и завалился спать — утро вечера мудренее. Надо сказать, что, поглядев с вечера на спокойно и основательно готовящихся к походу товарищей, он твердо положил себе: расшибиться в лепешку, но придумать хотя бы какое-нибудь промежуточное решение. Даже он понимал: армия, стоящая день за днем в ожидании, без ясного приказа, разлагается в полный кисель.
Спал он в ту ночь скверно, несколько раз просыпался и по-настоящему забылся лишь с рассветом. Он увидел чудесный цирк-шапито и себя — сбежавшего с уроков втроклашку с оттопыренными ушами и пальцами, липкими от сахарной ваты. Вот он с замершим сердцем следит за немыслимо прекрасной девушкой в белоснежной накидке, отрешенно идущей над темною бездной по тончайшему золотому лучу; он никогда раньше не видел, чтобы канатоходец при этом еще и жонглировал тремя большими шарами — как же это возможно? «Но что это?!! Да ведь это же Соня! Не-е-ет!!! Остановите ее — это совершенно не ее дело, она не умеет!.. Да-да, я понимаю — ее уже не вернуть: назад — еще страшнее... Да-да, если она не испугается, с нею ничего не случится — это древняя магия... Ну конечно же, магия: ведь шары, которыми она жонглирует — это не что иное, как палантиры! Все три Видящих камня, до которых можно добраться в этой части Средиземья, — это мы сами разыскали их и отдали ей... Интересно, если у нас с Соней будет по палантиру, можно ли передать через него прикосновение?..»
С этой мыслью он и проснулся; оказалось — давно уже утро. Над костром уютно булькает котелок — Цэрлэг наловил силками несколько кекликов, — а Тангорн любовно возится со своим обожаемым Снотворным. Именно солнечный луч, отраженный лезвием меча, и разбудил Халаддина: трогать доктора товарищи явно не собирались — хотели, чтобы тот выспался вволю. Проводив глазами стремительный блик, пробежавший дугою по камням на теневой стороне распадка, он грустно подумал: вот кто без проблем достиг бы дворца Владычицы Галадриэль — солнечный зайчик!..
...Ослепительная вспышка осветила все закоулки его измученного мозга, когда две эти мысли — последняя мысль сна и первая по пробуждении, — разлетаясь навеки, по чудесной случайности соприкоснулись кончиками крыльев. Вот вам и решение — послать при помощи палантира солнечный зайчик... Подобные прозрения снисходили на него далеко не впервые (например, когда он догадался — и доказал, — что сигнал, идущий по нервному волокну, имеет не химическую, а электрическую природу) — и все же каждый раз в этом есть некая волшебная новизна, как во встрече с любимой... Любое творчество имеет две составляющие: миг озарения, а затем кропотливая техническая работа (иной раз — на годы), конечная цель которой — сделать то, что открылось тебе, доступным для остальных людей. Природа озарения едина — хоть в поэзии, хоть в расследовании преступлений, откуда оно берется — неведомо никому (ясно лишь, что не из логики); само же это мгновение, когда ты — пусть даже на неуловимо краткое время! — становишься вровень с самим Единым, и есть то единственное, ради чего по-настоящему стоит жить...
— Господа! — объявил он, подходя к костру. — Похоже, я сумел-таки сложить нашу головоломку; ну, пускай не всю, но существенную ее часть. Суть идеи проста: мы, вместо того чтобы нести Зеркало к Ородруину, перенесем Ородруин к Зеркалу.
Цэрлэг, с замершей на полпути ко рту ложкой бульона, бросил опасливый взгляд на барона: командир-то наш, похоже, того... повредился на почве чрезмерных умственных усилий... Тангорн же, вежливо приподняв бровь, предложил доктору для начала положить себе кекликов — пока те не остыли, а уж потом ознакомить общество со своими экстравагантными гипотезами.
— Да какие, к дьяволу, кеклики! Вы только послушайте! Кроме Зеркала, бывают еще другие магические кристаллы — палантиры. Один у нас есть — ну, по крайней мере мы можем его забрать когда захотим...
Он излагал все, что ему известно о свойствах Видящих камней, поражаясь тому, с какой точностью его не обременные особыми научными и магическими познаниями спутники извлекают из этого вороха информации существенные — с их точки зрения — детали. Все стали абсолютно серьезны: начиналась работа.
— ...Итак, пусть мы имеем два палантира; один работает на прием, другой — на передачу. Если сбросить «передатчик» в Ородруин, то он, разумеется, разрушится, но перед тем, за миг до своей гибели, успеет передать часть Вековечного Огня в окрестности «приемника». Так вот, наша задача — разместить такой «приемник» поблизости от Зеркала.
— Ну что же, прекрасный сэр, — задумчиво произнес барон, — во всяком случае, пресловутого «благородного безумия» в вашей затее хватает с избытком...
— Вы лучше скажите, — почесал в затылке Цэрлэг, — как мы доставим палантир в Лориен и найдем в этом самом Лориене Зеркало?
— Пока не знаю. Могу повторить то же, что и вчера: авось что-нибудь да и придумается.
— Вы правы, Халаддин, — поддержал его Тангорн. — По крайней мере на первое время у нас есть конкретная задача — найти недостающий палантир. Я думаю, нам следует начать с Итилиена: Фарамир наверняка что-нибудь знает о судьбе кристалла, принадлежавшего его отцу. Уверен, кстати, что общение с принцем доставит вам ни с чем не сравнимое удовольствие...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КОРОЛЬ И ПРАВИТЕЛЬ
Это ведь больше ради красного словца говорится: «Вся земля наводнена войсками». Один солдатишка наводнит собой ровно столько земли, сколько у него под сапогами.
Р. Л. Стивенсон
ГЛАВА 20
Итилиен, Эмин-Арнен.
3 мая 3019 года
— Который час? — сонно спросила Йовин.
— Спи дальше, зеленоглазая. — Фарамир чуть приподнялся на локте и нежно поцеловал ее в макушку. Кажется, это он ненароком разбудил девушку, резко дернувшись во сне: раненая его рука продолжала сильно затекать, но он не показывал виду — зная, что она любит спать прижавшись к нему всем телом и устроив голову на плече. Они, как водится, уснули лишь под утро, так что солнечные лучи давно уже заливали бревенчатые строения форта Эмин-Арнен, проникая и в узкое окошко их «княжеской опочивальни». В былые времена принц неукоснительно вставал с зарею — по жизненному ритму он был «жаворонком» и лучше всего работалось ему в утренние часы. Теперь, однако, он с чистой совестью дрых чуть не до полудня: во-первых, как-никак медовый месяц, а во-вторых, узнику торопиться решительно некуда.
Она, однако, успела уже выскользнуть из-под его руки, и теперь ее смеющиеся глаза глядели на принца с деланной укоризной.
— Слушай, мы с тобой совсем подорвем общественную нравственность Итилиенской колонии.
— Было б чего подрывать, — проворчал он. Йовин меж тем перепорхнула солнечным зайчиком на дальний конец ложа, как была — голышом — уселась там, скрестив ноги, и принялась приводить в порядок свою пшеничную шевелюру, бросая по временам на Фарамира быстрый внимательный взгляд из-под опущенных ресниц. В одну из их первых ночей он полушутя сказал ей, что одно из самых ярких и утонченных наслаждений, доступных мужчине, — наблюдать, как любимая поутру расчесывает волосы, и с той поры она постоянно оттачивала и шлифовала этот их ритуал, ревниво наблюдая за его реакцией: «Тебе по-прежнему нравится, милый?» Он усмехнулся про себя, вспомнив князя Имрахиля: тот утверждал, будто северянки, при всех их внешних достоинствах, в постели являют собою нечто среднее между снулой рыбиной и березовым поленом. «Интересно, это мне так крупно подфартило или, наоборот, — ему, бедолаге, всю дорогу не везло?»
— Я сделаю тебе кофе?
— Вот уж это точно подрыв общественной нравственности! — расхохотался Фарамир. — Княгиня Итилиенская на кухне — ночной кошмар ревнителя аристократической чопорности...
— Боюсь, им придется смириться с моей дикостью и невоспитанностью. Сегодня, к примеру, я собираюсь на охоту — хочу приготовить на ужин настоящую запеченную дичь, и пускай они там все полопаются от возмущения. А то стряпня здешнего повара мне уже не лезет в горло: парень, похоже, изо всех приправ знает только мышьяк и стрихнин.
«Пускай съездит, — подумал он, — тогда, может, прямо сегодня и начнем Игру?..» Последнее время их с Йовин стали беспрепятственно выпускать из форта — по одному; что ж, и на том спасибо, система заложников тоже имеет свои плюсы.
— А ты мне сегодня почитаешь?
— Обязательно. Ты опять хочешь про принцессу Элендейл?
— Н-ну... В общем, да!
Вечернее чтение тоже стало для них ежедневным ритуалом, причем у Йовин было несколько любимых историй, которые она, как ребенок, готова была слушать снова и снова. Сама девушка — как, впрочем, и почти вся роханская знать — ни читать, ни писать не умела, так что волшебный мир, раскрытый перед нею Фарамиром, совершенно поразил ее воображение. Собственно говоря, с этого все и началось... Или раньше?
...В день боя за Пеленнорские укрепления принц командовал правым флангом обороны: он сражался в первых рядах, так что было совершенно непонятно, каким образом тяжелая бронебойная стрела могла поразить его со спины — в трапециевидную мышцу, чуть левее основания шеи. Плоскости ее трехгранного жала были снабжены глубокими продольными желобками для яда, так что, когда добрый рыцарь Митрандир довез его до Минас-Тирита, принцу было уже совсем худо. Его зачем-то унесли в отдельное помещение госпиталя, а дальше — удивительным образом позабыли. Он лежал прямо на каменном полу, абсолютно беспомощный — яд вызвал слепоту и паралич, так что он даже не мог позвать на помощь, — чувствуя, как замогильный холод, уже растворивший нацело левую руку и шею, неостановимо разливается по всему телу. Мозг его при этом работал совершенно четко, и он с неумолимой ясностью осознал: его сочли мертвецом.
Прошла вечность, доверху заполненная одиночеством и отчаянием, пока он не ощутил на губах пряный вкус какой-то маслянистой жидкости; отдушка показалась ему знакомой, вызвав из памяти полузабытое название ацелас. Холод отступил — чуть-чуть, как бы нехотя, — и тогда из мрака возник повелительный голос:
— Принц, если вы в памяти — пошевелите пальцами правой руки.
Как же это сделать — пошевелить пальцами, если он их не ощущает? Наверное, надо вспомнить во всех деталях какое-нибудь движение... ну, например, как он извлекает меч из ножен, ощущая под пальцами упругую кожу, которой обшита рукоять...
— Так, отлично.
Неужто получилось? Видимо, так...
— Теперь усложним задачу. Одно движение будет означать «да», два движения — «нет». Попытайтесь сказать «нет».
Он старался представить себе, как дважды подряд сжимает кулак... Для чего?.. Ага! Вот он берет со стола перо, делает запись и откладывает его. Теперь ему нужно взять его снова, чтобы внести исправление...
— Превосходно. Итак, позвольте представиться: Арагорн, сын Арахорна. Я — прямой потомок Исилдура — желаю выразить вам свое монаршее благоволение: династия гондорских Правителей, последним представителем коей являетесь вы, хранила мой престол так, как должно. Однако многотрудное служение окончено — я пришел, чтобы снять это бремя с плеч вашей династии. Отныне и навеки имя ваше будет стоять первым среди славнейших родов Воссоединенного Королевства. Вы понимаете, что я говорю, Фарамир?
Он понимал все превосходно, но пальцами шевельнул дважды — «нет»: иначе выходило бы, будто он косвенно соглашается с этим бредом. Потомок Исилдура, надо же!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73