..
— Что значит «не он»?! Может, и не он сам изнасиловал восьмилетнюю девочку перед тем, как перерезать ей горло, но это сделали те, кем он командовал!..
— Да нет же, Халаддин, я вовсе не об этом! Понимаете, это глубокое, немыслимо — для нас, людей, — глубокое раздвоение личности. Представьте себе, что вам пришлось — ну, так уж сложилось, — участвовать в чем-то подобном Тэшголу. У вас есть мать, которую вы нежно любите, а у эльфов иначе и быть не может: дети наперечет, каждый член социума поистине бесценен... Так вы, надо думать, сделаете все, чтобы избавить ее от знания об этом кошмаре, а при эльфийской проницательности тут не обойдешься враньем или примитивным умолчанием, вам надо и вправду перевоплотиться в иного человека. Две совершенно разные личности в одном существе — так сказать, «для внешнего и для внутреннего потребления»... Вы меня не понимаете?
— Признаться, не совсем... Раздвоение личности — это не по моей части.
Странно, но похоже, что именно этот разговор и натолкнул Халаддина на решение той самой, главной, задачи, над которой он бился, и решение это ужаснуло его своей примитивностью. Оно лежало прямо на поверхности, и ему теперь казалось, будто он все эти дни старательно отводил глаза в сторону, делая вид, что не замечает его... В тот вечер доктор добрался до башни, куда их определили на постой, затемно; хозяева уже легли, но очаг еще не погас, и он теперь сидел перед ним в полной неподвижности, глядя на оранжевую россыпь угольев остановившимся взглядом. Он даже не заметил, как рядом с ним появился барон.
— Послушайте, Халаддин, на вас лица нет. Может, выпьете?
— Да, пожалуй, не откажусь...
Местная водка обожгла рот и прокатилась тягучей судорогой вдоль хребта; он отер выступившие слезы и поискал глазами, куда бы сплюнуть сивушную слюну. Полегчать не полегчало, но какая-то отрешенность и вправду пришла. Тангорн тем временем сходил куда-то в темноту за вторым табуретом.
— Еще?..
— Нет, благодарю.
— Что-то случилось?..
— Случилось. Я нашел решение — как подкинуть эльфам наш подарочек.
— Ну и?..
— Ну и вот — размышляю на вечную тему: оправдывает ли цель средства...
— Гм... Бывает и так, а бывает и эдак — «по обстановке»...
— Вот именно; математик сказал бы: «Задача в общем виде нерешаема». И Единый — в своей неизреченной мудрости — вместо однозначной инструкции решил снабдить нас таким капризным и ненадежным прибором, как Совесть.
— И что же сейчас говорит ваша совесть, доктор? — Тангорн глядел на него с чуть насмешливым интересом.
— Совесть — вполне недвусмысленно — говорит: нельзя. А Долг отвечает: надо. Такие вот дела... Славно жить по рыцарскому девизу: «Делай, что должно — и будь что будет», — верно, барон? Особенно если тебе уже Доверительно шепнули на ушко — что именно должно...
— Боюсь, в этом выборе вам никто не помощник.
— А я и не нуждаюсь в чьей-то помощи. Более того, — он отвернулся и, зябко поежившись, протянул руки к остывающим угольям, — я хочу освободить вас от всех обязательств по участию в нашем походе. Если даже мы и победим — следуя моему плану, — это, поверьте, будет не та победа, которой можно гордиться.
— Вот как? — Лицо Тангорна окаменело, и взгляд его внезапно обрел тяжесть горного обвала. — Значит, ваш замысел таких достоинств, что участвовать в нем большее бесчестье, чем бросить в беде своего друга — ведь я до сих пор считал вас за такового? Я весьма ценю вашу заботу о чистоте моей совести, доктор, но, может, вы все же дозволите мне принять решение самому?
— Как угодно, — равнодушно пожал плечами Халаддин. — Можете сперва выслушать мои соображения — и отказаться потом. Это довольно сложная комбинация, и начать тут придется издалека... Как вы полагаете, барон, какие отношения связывают Арагорна с эльфами?
— Арагорна с эльфами? Вы имеете в виду — сейчас, после того как они усадили его на гондорский престол?
— Разумеется. Вы вроде говорили, будто неплохо знаете восходную мифологию: не помните ли, часом, историю про Цепь гномов?
— Признаться, запамятовал...
— Ну, как же... Весьма назидательная история. Когда-то давным-давно боги пытались усмирить Хахти — голодного демона Ада, могущего пожрать весь Мир. Дважды они сажали его на цепь, изготовленную божественным Кузнецом — сперва из стали, потом из мифрила, — и дважды Хахти рвал ее, как паутинку. Когда же у богов осталась последняя — третья — попытка, они унизились до того, что обратились за помощью к гномам. Те не подвели и изготовили по-настоящему несокрушимую цепь — из голоса рыб и звука кошачьих шагов...
— Голос рыб и звук кошачьих шагов?
— Ну да. Ни того, ни другого больше не существует именно потому, что все это — сколько его было в Мире — целиком пошло на ту самую цепь. Только, как мне сдается, на нее потратили и еще некоторые вещи, которых теперь в Мире тоже не сыскать; к примеру, благодарность владык — одна из таких вещей... А кстати: как, по-вашему, боги расплатились с теми гномами?
— Надо думать, ликвидировали их. А какие тут еще могут быть варианты?
— Именно так! Вернее сказать — собирались ликвидировать, но гномы были тоже не лыком шиты... Впрочем, это уже отдельная история. Так вот, возвращаясь к Арагорну и эльфам...
Рассказ его был долог и обстоятелен — он и сам проверял сейчас на прочность свои логические конструкции. Затем наступило молчание, нарушаемое лишь завыванием ветра за стенами башни.
— А вы страшный человек, Халаддин. Кто бы мог подумать... — задумчиво произнес Тангорн; он оглядел доктора с каким-то новым интересом и, пожалуй что, с уважением. — В работе, за которую мы взялись, всякого рода карамельные сопли неуместны, однако если нам и вправду суждено победить так, как вы задумали... Словом, не думаю, чтобы у меня когда-нибудь возникло желание вспоминать с вами эту историю за кубком доброго вина.
— Если нам суждено победить так, как я задумал, — эхом откликнулся Халаддин, — не думаю, чтобы у меня возникло желание видеть свое отражение в зеркале. (А про себя добавил: «И уж во всяком случае, я никогда не посмею взглянуть в глаза Соне».)
— Впрочем, — усмехнулся барон, — я позволю себе вернуть вас на грешную землю: эти разговоры удивительно напоминают скандальный дележ ненайденного сокровища. Вы еще сперва выиграйте этот бой, а уж потом предавайтесь душевным терзаниям... Пока что у нас появился свет в конце тоннеля — и не более того. Не думаю, чтобы наши шансы остаться в живых были выше, чем один к пяти, так что это по-своему честная игра.
— Наши шансы? Значит, вы все-таки остаетесь?
— Куда ж я денусь... Уж не думаете ли вы, что сумеете обойтись без меня? Как вы, к примеру, собрались общаться с Фарамиром? А ведь без его участия, пусть даже и пассивного, вся ваша комбинация окончится не начавшись. Ладно... Теперь вот что. Я полагаю, придуманную вами наживку следует забрасывать не где-нибудь, а именно в Умбаре; эту часть работы я возьму на себя — там вы с Цэрлэгом будете мне только обузой. Давайте ложиться, а детали я продумаю завтра.
Назавтра, однако, возникли дела иного рода: появился наконец долгожданный проводник, Матун, и они двинулись покорять Хотонт. Стояла вторая неделя мая, но перевал еще не открылся. Отряд трижды попадал под снежные заряды — их тогда спасли только спальные мешки из шкуры толсторога; как-то раз, проведя полтора суток в хижине-иглу, сооруженной Матуном из наскоро нарезанных кирпичей плотного фирна, они едва сумели потом прокопаться наружу. В воспоминаниях Халаддина весь этот маршрут слипся в какой-то вязкий тягучий кошмар. Кислородное голодание соткало вокруг него сплошную завесу из крохотных хрустальных колокольцев — после любого движения неодолимо хотелось опуститься в снег и блаженно вслушиваться в их убаюкивающий звон; похоже, не врут, что замерзнуть — самая лучшая смерть... Из этого полузабытья его вывел один лишь эпизод: когда примерно в полумиле от них, по другую сторону ущелья, появилась неведомо откуда огромная мохнатая фигура — не то обезьяна, не то вставший на задние лапы медведь; существо это двигалось вроде бы неуклюже, но невероятно быстро, и, не обратив на них внимания, бесследно растворилось в каменных россыпях на дне троговой долины. Вот тогда-то он впервые увидал напуганного тролля — никогда бы не подумал, что такое вообще возможно. «Кто это был, Матун?» Но тот только рукой махнул, будто отгоняя Нечистого: мол, пронесло, и ладно... Так что они-то теперь идут по торной тропке меж раскидистых итилиенских дубов, наслаждаясь пением птичек, а Матун тем временем возвращается в одиночку через все эти «живые» осыпи и фирновые поля.
...Вечером того же дня они вышли на поляну, где человек десять мужиков городили частокол вокруг пары недостроенных изб. При их появлении все они тут же похватали луки, а старший их серьезным голосом скомандовал: положить оружие на землю и подойти ближе — медленно и держа руки над головой. Тангорн, приблизившись, сообщил, что их отряд следует прямиком к принцу Фарамиру. Мужики переглянулись и полюбопытствовали, откуда тот свалился — с Луны или с печки. Барон между тем внимательно пригляделся к одному из строителей — тому, что сидел наверху сруба, оседлав стропило, — и наконец расхохотался от души:
— Так-так, сержант!.. Славно встречаешь своего командира...
— Ребята!! — завопил тот, едва не сверзившись со своей верхотуры. — Лопни мои глаза, если это не лейтенант Тангорн! Извиняйте, господин барон, не признали: видок у вас — того... Ну, теперь, почитай, все наши в сборе — так что мы этот ихний Белый отряд... — и в совершеннейшем восторге адресовал прячущемуся за лесами Эмин-Арнену смачный непристойный жест.
ГЛАВА 25
Итилиен, хутор Дроздиные выселки.
14 мая 3019 года
— ...Значит, так прямо и ляпнул на весь Эмин-Арнен: «Вольные стрелки из Дроздиных выселок»?
— А что мне еще оставалось — ждать, пока Вековечный Огонь смерзнется? И принца, и девушку выпускают из форта только в компании ребят из Белого отряда, а при них беседовать вроде как не с руки...
Фитилек масляной плошки, отставленной на край грубого дощатого стола, бросал неровные отсветы на лицо говорившего, по-цыгански смуглое и хищное — ни дать ни взять разбойник-маштанг с караванных троп заандуинского Юга; неудивительно, что в свое время этот человек чувствовал себя как рыба в воде и в кхандских караван-сараях среди бактрианьих погонщиков, контрабандистов и вшивых горластых дервишей, и в умбарских портовых кабаках самой что ни на есть сомнительной репутации. Много лет назад именно барон Грагер обучал впервые попавшего за Андуин «салагу» Тангорна и азам ремесла разведчика и — что, может быть, еще важнее — бесчисленным южным «примочкам», не вникнув в которые так и останешься чечако — вечным объектом приторно-ядовитых подначек любого южанина, от уличного мальчишки до царедворца.
Хозяин Дроздиных выселок вопросительно прикоснулся к кувшину с вином, но, наткнувшись на едва заметный отрицательный кивок Тангорна, согласно отодвинул его в сторонку: объятия и прочие эмоции по поводу встречи остались позади — теперь они работали.
— Быстро установили связь?
— Через девять дней — те должны бы уже забыть о том дурацком эпизоде. Девушка как-то раз поехала на охоту — это для нее дело обычное, — увидала на одной из дальних полянок пастушка со стадом и очень грамотно оторвалась от сопровождающих — минут на десять, не больше...
— Пастушок, значит... Не иначе как сунула ему золотую монету с запиской...
— Не угадал. Она вытащила ему занозу из пятки и рассказала, как однажды в детстве они на пару с братом защищали свой табун от степных волков... Слушай, а они там, на Севере, и вправду все делают своими руками?
— Да. У них даже принцы крови в детстве пасут коней, а принцессы работают при кухне. Так что пастушок?..
— Она просто попросила его о помощи — но так, чтобы об этом не узнал ни один человек на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Что значит «не он»?! Может, и не он сам изнасиловал восьмилетнюю девочку перед тем, как перерезать ей горло, но это сделали те, кем он командовал!..
— Да нет же, Халаддин, я вовсе не об этом! Понимаете, это глубокое, немыслимо — для нас, людей, — глубокое раздвоение личности. Представьте себе, что вам пришлось — ну, так уж сложилось, — участвовать в чем-то подобном Тэшголу. У вас есть мать, которую вы нежно любите, а у эльфов иначе и быть не может: дети наперечет, каждый член социума поистине бесценен... Так вы, надо думать, сделаете все, чтобы избавить ее от знания об этом кошмаре, а при эльфийской проницательности тут не обойдешься враньем или примитивным умолчанием, вам надо и вправду перевоплотиться в иного человека. Две совершенно разные личности в одном существе — так сказать, «для внешнего и для внутреннего потребления»... Вы меня не понимаете?
— Признаться, не совсем... Раздвоение личности — это не по моей части.
Странно, но похоже, что именно этот разговор и натолкнул Халаддина на решение той самой, главной, задачи, над которой он бился, и решение это ужаснуло его своей примитивностью. Оно лежало прямо на поверхности, и ему теперь казалось, будто он все эти дни старательно отводил глаза в сторону, делая вид, что не замечает его... В тот вечер доктор добрался до башни, куда их определили на постой, затемно; хозяева уже легли, но очаг еще не погас, и он теперь сидел перед ним в полной неподвижности, глядя на оранжевую россыпь угольев остановившимся взглядом. Он даже не заметил, как рядом с ним появился барон.
— Послушайте, Халаддин, на вас лица нет. Может, выпьете?
— Да, пожалуй, не откажусь...
Местная водка обожгла рот и прокатилась тягучей судорогой вдоль хребта; он отер выступившие слезы и поискал глазами, куда бы сплюнуть сивушную слюну. Полегчать не полегчало, но какая-то отрешенность и вправду пришла. Тангорн тем временем сходил куда-то в темноту за вторым табуретом.
— Еще?..
— Нет, благодарю.
— Что-то случилось?..
— Случилось. Я нашел решение — как подкинуть эльфам наш подарочек.
— Ну и?..
— Ну и вот — размышляю на вечную тему: оправдывает ли цель средства...
— Гм... Бывает и так, а бывает и эдак — «по обстановке»...
— Вот именно; математик сказал бы: «Задача в общем виде нерешаема». И Единый — в своей неизреченной мудрости — вместо однозначной инструкции решил снабдить нас таким капризным и ненадежным прибором, как Совесть.
— И что же сейчас говорит ваша совесть, доктор? — Тангорн глядел на него с чуть насмешливым интересом.
— Совесть — вполне недвусмысленно — говорит: нельзя. А Долг отвечает: надо. Такие вот дела... Славно жить по рыцарскому девизу: «Делай, что должно — и будь что будет», — верно, барон? Особенно если тебе уже Доверительно шепнули на ушко — что именно должно...
— Боюсь, в этом выборе вам никто не помощник.
— А я и не нуждаюсь в чьей-то помощи. Более того, — он отвернулся и, зябко поежившись, протянул руки к остывающим угольям, — я хочу освободить вас от всех обязательств по участию в нашем походе. Если даже мы и победим — следуя моему плану, — это, поверьте, будет не та победа, которой можно гордиться.
— Вот как? — Лицо Тангорна окаменело, и взгляд его внезапно обрел тяжесть горного обвала. — Значит, ваш замысел таких достоинств, что участвовать в нем большее бесчестье, чем бросить в беде своего друга — ведь я до сих пор считал вас за такового? Я весьма ценю вашу заботу о чистоте моей совести, доктор, но, может, вы все же дозволите мне принять решение самому?
— Как угодно, — равнодушно пожал плечами Халаддин. — Можете сперва выслушать мои соображения — и отказаться потом. Это довольно сложная комбинация, и начать тут придется издалека... Как вы полагаете, барон, какие отношения связывают Арагорна с эльфами?
— Арагорна с эльфами? Вы имеете в виду — сейчас, после того как они усадили его на гондорский престол?
— Разумеется. Вы вроде говорили, будто неплохо знаете восходную мифологию: не помните ли, часом, историю про Цепь гномов?
— Признаться, запамятовал...
— Ну, как же... Весьма назидательная история. Когда-то давным-давно боги пытались усмирить Хахти — голодного демона Ада, могущего пожрать весь Мир. Дважды они сажали его на цепь, изготовленную божественным Кузнецом — сперва из стали, потом из мифрила, — и дважды Хахти рвал ее, как паутинку. Когда же у богов осталась последняя — третья — попытка, они унизились до того, что обратились за помощью к гномам. Те не подвели и изготовили по-настоящему несокрушимую цепь — из голоса рыб и звука кошачьих шагов...
— Голос рыб и звук кошачьих шагов?
— Ну да. Ни того, ни другого больше не существует именно потому, что все это — сколько его было в Мире — целиком пошло на ту самую цепь. Только, как мне сдается, на нее потратили и еще некоторые вещи, которых теперь в Мире тоже не сыскать; к примеру, благодарность владык — одна из таких вещей... А кстати: как, по-вашему, боги расплатились с теми гномами?
— Надо думать, ликвидировали их. А какие тут еще могут быть варианты?
— Именно так! Вернее сказать — собирались ликвидировать, но гномы были тоже не лыком шиты... Впрочем, это уже отдельная история. Так вот, возвращаясь к Арагорну и эльфам...
Рассказ его был долог и обстоятелен — он и сам проверял сейчас на прочность свои логические конструкции. Затем наступило молчание, нарушаемое лишь завыванием ветра за стенами башни.
— А вы страшный человек, Халаддин. Кто бы мог подумать... — задумчиво произнес Тангорн; он оглядел доктора с каким-то новым интересом и, пожалуй что, с уважением. — В работе, за которую мы взялись, всякого рода карамельные сопли неуместны, однако если нам и вправду суждено победить так, как вы задумали... Словом, не думаю, чтобы у меня когда-нибудь возникло желание вспоминать с вами эту историю за кубком доброго вина.
— Если нам суждено победить так, как я задумал, — эхом откликнулся Халаддин, — не думаю, чтобы у меня возникло желание видеть свое отражение в зеркале. (А про себя добавил: «И уж во всяком случае, я никогда не посмею взглянуть в глаза Соне».)
— Впрочем, — усмехнулся барон, — я позволю себе вернуть вас на грешную землю: эти разговоры удивительно напоминают скандальный дележ ненайденного сокровища. Вы еще сперва выиграйте этот бой, а уж потом предавайтесь душевным терзаниям... Пока что у нас появился свет в конце тоннеля — и не более того. Не думаю, чтобы наши шансы остаться в живых были выше, чем один к пяти, так что это по-своему честная игра.
— Наши шансы? Значит, вы все-таки остаетесь?
— Куда ж я денусь... Уж не думаете ли вы, что сумеете обойтись без меня? Как вы, к примеру, собрались общаться с Фарамиром? А ведь без его участия, пусть даже и пассивного, вся ваша комбинация окончится не начавшись. Ладно... Теперь вот что. Я полагаю, придуманную вами наживку следует забрасывать не где-нибудь, а именно в Умбаре; эту часть работы я возьму на себя — там вы с Цэрлэгом будете мне только обузой. Давайте ложиться, а детали я продумаю завтра.
Назавтра, однако, возникли дела иного рода: появился наконец долгожданный проводник, Матун, и они двинулись покорять Хотонт. Стояла вторая неделя мая, но перевал еще не открылся. Отряд трижды попадал под снежные заряды — их тогда спасли только спальные мешки из шкуры толсторога; как-то раз, проведя полтора суток в хижине-иглу, сооруженной Матуном из наскоро нарезанных кирпичей плотного фирна, они едва сумели потом прокопаться наружу. В воспоминаниях Халаддина весь этот маршрут слипся в какой-то вязкий тягучий кошмар. Кислородное голодание соткало вокруг него сплошную завесу из крохотных хрустальных колокольцев — после любого движения неодолимо хотелось опуститься в снег и блаженно вслушиваться в их убаюкивающий звон; похоже, не врут, что замерзнуть — самая лучшая смерть... Из этого полузабытья его вывел один лишь эпизод: когда примерно в полумиле от них, по другую сторону ущелья, появилась неведомо откуда огромная мохнатая фигура — не то обезьяна, не то вставший на задние лапы медведь; существо это двигалось вроде бы неуклюже, но невероятно быстро, и, не обратив на них внимания, бесследно растворилось в каменных россыпях на дне троговой долины. Вот тогда-то он впервые увидал напуганного тролля — никогда бы не подумал, что такое вообще возможно. «Кто это был, Матун?» Но тот только рукой махнул, будто отгоняя Нечистого: мол, пронесло, и ладно... Так что они-то теперь идут по торной тропке меж раскидистых итилиенских дубов, наслаждаясь пением птичек, а Матун тем временем возвращается в одиночку через все эти «живые» осыпи и фирновые поля.
...Вечером того же дня они вышли на поляну, где человек десять мужиков городили частокол вокруг пары недостроенных изб. При их появлении все они тут же похватали луки, а старший их серьезным голосом скомандовал: положить оружие на землю и подойти ближе — медленно и держа руки над головой. Тангорн, приблизившись, сообщил, что их отряд следует прямиком к принцу Фарамиру. Мужики переглянулись и полюбопытствовали, откуда тот свалился — с Луны или с печки. Барон между тем внимательно пригляделся к одному из строителей — тому, что сидел наверху сруба, оседлав стропило, — и наконец расхохотался от души:
— Так-так, сержант!.. Славно встречаешь своего командира...
— Ребята!! — завопил тот, едва не сверзившись со своей верхотуры. — Лопни мои глаза, если это не лейтенант Тангорн! Извиняйте, господин барон, не признали: видок у вас — того... Ну, теперь, почитай, все наши в сборе — так что мы этот ихний Белый отряд... — и в совершеннейшем восторге адресовал прячущемуся за лесами Эмин-Арнену смачный непристойный жест.
ГЛАВА 25
Итилиен, хутор Дроздиные выселки.
14 мая 3019 года
— ...Значит, так прямо и ляпнул на весь Эмин-Арнен: «Вольные стрелки из Дроздиных выселок»?
— А что мне еще оставалось — ждать, пока Вековечный Огонь смерзнется? И принца, и девушку выпускают из форта только в компании ребят из Белого отряда, а при них беседовать вроде как не с руки...
Фитилек масляной плошки, отставленной на край грубого дощатого стола, бросал неровные отсветы на лицо говорившего, по-цыгански смуглое и хищное — ни дать ни взять разбойник-маштанг с караванных троп заандуинского Юга; неудивительно, что в свое время этот человек чувствовал себя как рыба в воде и в кхандских караван-сараях среди бактрианьих погонщиков, контрабандистов и вшивых горластых дервишей, и в умбарских портовых кабаках самой что ни на есть сомнительной репутации. Много лет назад именно барон Грагер обучал впервые попавшего за Андуин «салагу» Тангорна и азам ремесла разведчика и — что, может быть, еще важнее — бесчисленным южным «примочкам», не вникнув в которые так и останешься чечако — вечным объектом приторно-ядовитых подначек любого южанина, от уличного мальчишки до царедворца.
Хозяин Дроздиных выселок вопросительно прикоснулся к кувшину с вином, но, наткнувшись на едва заметный отрицательный кивок Тангорна, согласно отодвинул его в сторонку: объятия и прочие эмоции по поводу встречи остались позади — теперь они работали.
— Быстро установили связь?
— Через девять дней — те должны бы уже забыть о том дурацком эпизоде. Девушка как-то раз поехала на охоту — это для нее дело обычное, — увидала на одной из дальних полянок пастушка со стадом и очень грамотно оторвалась от сопровождающих — минут на десять, не больше...
— Пастушок, значит... Не иначе как сунула ему золотую монету с запиской...
— Не угадал. Она вытащила ему занозу из пятки и рассказала, как однажды в детстве они на пару с братом защищали свой табун от степных волков... Слушай, а они там, на Севере, и вправду все делают своими руками?
— Да. У них даже принцы крови в детстве пасут коней, а принцессы работают при кухне. Так что пастушок?..
— Она просто попросила его о помощи — но так, чтобы об этом не узнал ни один человек на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73