А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Он собрал все необходимое на поднос и отправился с ним к столику в нише у окна, который сейчас действительно уже освободился. Собрал со стола грязную посуду, вытер клеенку влажным полотенцем. Все это он проделал с изяществом человека, победившего собственное увечье.
– На войне? – спросила Мэри у Свистуна. Он едва заметно повел плечом.
– Там, на улице. Вступился за малолетнюю потаскушку, которую истязал сутенер. Сутенер прострелил ему руку. Боско свернул ему шею второй.
– Его судили?
– Этого не потребовалось. Смысл происшедшего был всем ясен. И куча свидетелей. Дела даже не завели.
– А что стало с малолетней потаскушкой?
– Нашла себе нового сутенера.
– Сэр, прошу за стол, – из-за спины у Свистуна сказал Боско.
Откуда-то он ухитрился выкопать свечу. Зажег ее, укрепив в пивной бутылке. Перекинул через здоровую руку чистое полотенце. Конечно, он переигрывал, пытаясь рассмешить новую подружку Свистуна.
Мэри подыграла ему, усевшись за столик столь церемонно, словно дело происходило в самом шикарном ресторане на Беверли Хиллз, причем сам метрдотель решил выложить на стол омара.
– Тогда уж и матерчатые салфетки не помешали бы. Крахмальные, – несколько обескураженно заметил Свистун.
– Договорились, – ответил Боско. – Я бы рекомендовал вам бифштекс с запеченным картофелем, спаржу и салат.
И прежде чем они успели согласиться или возразить, прежде чем Свистун сообразил сказать, что предпочитает картофель фри, Боско удалился. Во всем этом было определенное волшебство: свеча горела на столе, за окном быстро смеркалось. Это был тот вечерний час, когда жизнь злачного квартала обретает кинематографическую четкость и согласованность и все, высыпавшие на панель, – проститутки мужского и женского пола, воры, сутенеры, тайные агенты, полицейские в форме, костоломы и налетчики, кто в красных слаксах, кто в мини-шортах в обтяжку, кто в тогах цвета элект-рик-блю, кто в крошечных кожаных юбочках, набедренных поясах из перьев и прозрачных шарфах и шалях, мужчины – выпятив наружу свои достоинства, женщины и девочки – прелести, – все они кажутся свежими, яркими, готовыми сыграть свою роль, едва раздадутся первые призывные аккорды экстравагантной музыки.
Мэри расстегнула верхнюю пуговицу белой блузки (под ней не оказалось рубашки с фирменным галстуком служащей хосписа) и теперь Свистун видел нежные округлости ее розовых грудей. Щеки у нее зарумянились, глаза засверкали, умело оттененные косметикой, волосы рассыпались по плечам. В кофейне вроде бы стало потише, как будто все присутствующие осознали, что начинается важное и проникнутое подлинной нежностью свидание. Боско, повертев ручку приемника, нашел камерную музыку в исполнении струнного квартета.
Йондро, второй повар, превзошел себя и приготовил изумительные стейки, едать что-нибудь похожее здесь Свистуну еще не доводилось. Боско извлек из того же заветного сундучка, в котором нашлась свеча, бутылку красного вина и бокал. Мэри заметила, что Свистуну бокала не подали, однако от комментариев воздержалась.
Кофе оказался горячим и крепким.
Они беседовали. Через какое-то время обоим начало казаться, будто они знают друг о друге все на свете или, по меньшей мере, все, что нужно знать.
Воспоминания о других ужинах, проведенных в другой компании, наплывали, создавая некий фон, благодаря которому Свистун воспринимал происходящее сейчас с особой остротой. Он потянулся было за напитком, которым следовало завершить такую трапезу, и вспомнил, что не пьет, полез в карман за отсутствующими там сигаретами и вспомнил, что не курит; все привычки, от которых он давным-давно отказался, внезапно напомнили о себе с новой силой, все когдатошние ритуалы, которыми он обставлял получаемое удовольствие.
– Хотите проверить, кто выиграл пари? – спросил Свистун.
– Что еще за пари?
– Ну, вспомните. О том, что у меня дома невероятный бардак.
На мгновение она смерила его взглядом, затем непроизвольно прикоснулась к вороту блузки, словно давая понять, что одета неподобающим для первого свидания образом, и наконец покачала головой.
– Почему бы не дать оркестру исполнить еще пару тактов, прежде чем мы отправимся танцевать?
– А зачем вам понадобился весь этот хлам? Рааб откусил курятины, не скрывая того, что считает ее совершенно безвкусной.
– У мертвеца есть тысяча способов разгласить живущим свои секреты. Но я, разумеется, не о собственных секретах беспокоюсь. – Искусственные зубы Кейпа обнажились в волчьей ухмылке. – То, что я поручил вам, всего лишь мое одолжение одному другу. А больше я вам ничего не скажу.
– Вот как? – безучастно вроде бы, хотя и не без сарказма заметил Рааб.
– А вы что, не слышали, что я постоянно делаю людям одолжения? Строго говоря, это мое ремесло. Одолжениями я зарабатываю себе на хлеб, на одолжениях сколотил капитал, – заворковал Кейп, упиваясь звуками собственного голоса, да и слова эти он, судя по всему, произносил не впервые. Этакая безобидная старческая похвальба. – Может быть, сделать какое-нибудь одолжение и вам?
– Я в этом не нуждаюсь, – возразил Рааб. -Пока мне платят, я больше ни о чем не прошу.
Кейп извлек из нагрудного кармана рубашки тщательно сложенный чек.
– На этот раз, Рей, ваш счет показался мне несколько завышенным, – заметил он.
Рааб развернул чек, проверил сумму прописью, цифры, подпись.
– Убийство умирающего дорого стоит, и куда труднее убить того, кто прикован к кровати и постоянно находится под опекой, чем того, кто разъезжает с места на место, подвергая свою жизнь множеству опасностей. Вам следовало бы об этом не забывать.
– Пусть так, – возразил Кейп. – Но мы с вами уже довольно давно партнерствуем в самых разных делах. Разве все на свете сводится к долларам и центам?
Рааб посмотрел на собеседника с невольным изумлением. Разве не этот человек умеет извлекать выгоду из каждого вдоха, не говоря уж о выдохе? Разве не он рассчитывает собственные услуги и плату за них с точностью до миллиграмма? Или на старости лет он решил обзавестись чем-то вроде дружеских отношений?
– Поверьте мне, – Рааб, в свою очередь, сложил чек, – цену я назначил нормальную.
– Что ж, тогда назначьте мне и еще одну. -Кейп передал Раабу сложенный листок. – Сколько вы запросите за это?
Прочитав имя, написанное на листке, Рааб часто заморгал. На какие еще услуги готов Кейп ради своего анонимного друга и сколькими еще убийствами это обернется? Он положил «дипломат» на колени и щелкнул замками.
– А с ужином вы уже управились?
Глаза Кейпа забегали по раскрытому «дипломату», он увидел фотокамеру, радиотелефон, линзы, фильтры, аккуратный набор миниатюрных инструментов.
Рааб положил чек в боковой кармашек «дипломата» и защелкнул его.
– Да. Управился. Большое спасибо. А теперь мне пора. У меня еще дела.
Кейп заметил, что листок с фамилией очутился в кармашке рядом с чеком.
Рааб посмотрел в глаза хозяину дома. Довольно долго двое мужчин играли в гляделки: киллер и заказчик убийства. И до Рааба дошло, что услуги, которые Кейп оказывает анонимному другу, на самом деле никакими услугами не являются. Каждое Убийство приносило старику наслаждение, он упивался тем, что его немощные руки все еще способны сеять разрушения и смерть.
Рааб был уже в дверях, когда Кейп окликнул его по имени.
– Слушаю вас.
– Какая жалость, что вы торопитесь. У нас замечательный торт-мороженое на десерт.
Глава шестнадцатая
Свистун сидел в своем старинном кресле (это было единственное по-настоящему красивое изделие из всего, чем он владел) лицом к стеклянным раздвижным дверям; с фривея доносился шум машин, похожий на гул далеких бомбардировщиков, вознамерившихся стереть весь город с лица земли.
Двадцать шесть телефонных номеров, считанных с аппарата Гоча, лежали на дубовой тумбе с полированным верхом, которую он использовал в качестве дополнительного столика.
Он сидел, чуть ли не раскаиваясь в десяти-один-надцати годах сплошной трезвости, которые он провел с тех пор, как вступил в общество Анонимных Алкоголиков. Оставайся он человеком пьющим, он мог бы сейчас упиться вусмерть и забыть о своем Друге Айзеке Канаане, курсирующем по Голливуду как круглосуточный трамвай. Он мог бы утопить в вине воспоминания о крошечном изуродованном тельце Сары, брошенном на могильный камень на голливудском кладбище. Он мог бы рассмотреть неожиданно вспыхнувший собственный интерес к девице по имени Мэри и со смешной фамилией – он мог бы рассмотреть его сквозь алкогольную дымку. Он мог бы скоротать долгие часы, целые дни, месяцы и годы, не разговаривая ни с кем и не жалуясь никому, кроме бутылки, да разве что еще кроме сырой могилы, непременно ожидающей каждого в конце пути. Он пил бы – а другие хоронили бы убитых и мстили убийцам.
Был вечерний час, множество машин мчались в одном направлении по автостраде, люди возвращались домой, а кое-кто уже наверняка вернулся, скинул башмаки и повалился на кушетку перед телевизором с непременным стаканчиком в руке. А кое-кто уже сел ужинать.
Он посмотрел на маленькую фотографию, которую повсюду носил с собой в прозрачном конверте.
Набрал один из номеров. Четыре длинных гудка, после чего трубку сняли. Со списком Кении Гоча ему повезло впервые.
– Слушаю вас.
Это был мужской голос, говорящий с наигранным равнодушием. Так часто говорят по телефону молодые люди: мол, что вы ни скажете, меня это не больно-то заинтересует.
– Алло, – сказал Свистун.
– Слушаю вас.
– Что-то у вас голос не похож на Кении.
– Потому что я не Кении.
– А Кении дома?
– У меня дома его нет.
– Погодите-ка. Разве это не телефон Кении?
– Нет. Это мой телефон.
– Черт побери, вот в этом-то мне и хочется разобраться. С кем я разговариваю?
– С Игроком.
– Что-что?
– Игрок. Меня так зовут.
– Ладно, так вас зовут на улице. А как называла вас ваша матушка?
– Джорджем, – автоматически ответил Игрок и тут же, спохватившись, зарычал: – Да сам-то ты, мать твою, кто?
Частичная утрата анонимности явно вывела его из равновесия.
– Но вы ведь дружите с Кении? – как бы с недоумением спросил Свистун.
– С каким еще Кении?
– С Кении Гочем.
– Ах, с этим Кении.
И вновь голос зазвучал чуть по-другому. Теперь в нем можно было различить подозрение и сомнение.
– Значит, вы знаете Кении?
– Знаю.
– И он у вас?
– Нет, он не у меня. Да и с какой бы стати?
– Может быть, он у вас живет?
– Нет, он у меня не живет. И никогда не жил.
– Ну, а как насчет Гарриэт Ларю? Она-то у вас живет?
Наступило длительное молчание, показавшееся Свистуну еще более длительным, чем оно было на самом деле.
– Какого хера ты меня расспрашиваешь? И кто ты, на хер, такой?
– Так живет или нет?
– Никакая Гарриэт здесь никогда не жила. Я не знаю и знать не хочу никакую Гарриэт.
– Но она дала мне этот номер. И сказала позвонить ей и позвать к телефону Кении Гоча. Я так понял, что это вроде пароля. Понимаете?
– Ты что, ее клиент?
– Если вы не знакомы с Гарриэт Ларю, то откуда вам известно, что у нее есть клиенты?
– Хватит херню пороть. Я не знаю, какого хера Кении дал тебе номер моего телефона. Это, наверное, прикол. Значит, ты говоришь, Кении или эта самая Гарриэт… Как ее там?
– Гарриэт Ларю. Ради Бога, Джордж, неужели тебе не запомнить такого имени?
– Только прикол херовый. Передай ему, чтобы не показывался мне на глаза, а начнет надоедать, я уж прослежу, чтобы это ему вышло боком.
Голос Игрока зазвенел теперь колокольчиком – и наверняка от страха. Произнеся последнюю фразу, он бросил трубку.
– Ладно, Джордж Игрок, – пробормотал Свистун, внося необходимую пометку в свой список. -Может, случится увидеться, и тогда уж изволь объяснить мне, как это так: Кении Гоча ты знаешь, а Гарриэт Ларю – нет.
Номер Чика оказался закусочной, в которой торговали на вынос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43