– Ну, так что же? – спросил Лаббок.
– Вы хотите со мной чем-нибудь поделиться? – вопросом на вопрос ответил Свистун.
– Мы с тобой уже поделились. Единственное, что мы узнали от тебя: ты не вдавался в тонкости религиозных верований Раймонда Радецки и Мэри Бакет.
– Но я ведь рассказал вам кое-что новенькое про Айзека Канаана, – напомнил Свистун.
Джексон и Лаббок покачали головами. Мрачные лица детективов подсказали Свистуну, что и эти двое самым серьезным образом обеспокоены.
Сидя в раскаленной машине, Свистун извлек из кармана скомканную записку.
– "Все мы должны бороться за то, чтобы понять, что такое справедливость. Древние законы, условия и уговоры часто подводят нас. Я долго и отчаянно боролся с ограничениями, налагаемыми целибатом. Человек, называющий себя Свистуном, заставил меня вступить в борьбу с принципом непреложности тайны исповеди, потому что, как он сказал, заботиться следует о живых, а не о мертвых.
Кенни Гоч пришел ко мне за советом, прощением и утешением. Я даровал ему прощение своею властью после того, как выслушал его исповедь, и дал ему совет сообщить все, что ему известно об убийстве девочки, в полицию. С утешением у меня ничего не получилось.
Кенни Гоч пришел ко мне и за тем, чтобы я изгнал из него дьявола. У меня нет опыта в такого рода делах и я попросил его прийти вторично, дав мне предварительно возможность подумать. Однако он так и не пришел".
Записка не была адресована никому. Миссис Маргарет, по простоте душевной, увидев в тексте имя Свистуна, передала ее ему. При этом она не сомневалась в том, что выполняет волю покойного отца Мичема.
Священник был близок к тому, чтобы нарушить тайну исповеди, и кто-то, осознав такую опасность, сыграл на опережение.
Сколько же еще людей из числа знавших Кенни Гоча находятся в опасности? Скольких еще захотят заставить замолчать?
Глава тридцать восьмая
Когда обыкновенный человек пропадает куда-то на день, то стоит ли о нем беспокоиться? Взял выходной, заехал в мотель и смотрит, запершись у себя в номере, порнушку. Или отправился на футбол, напился там с друзьями и заночевал у одного из них. Или переспал со случайной девкой. Как пропал, так и вернется. Тревожиться надо по истечении семидесяти двух часов. И только тогда у вас примут в полиции заявление о пропаже.
Но когда исчезает человек, соблюдающий раз навсегда заведенный им для себя распорядок с точностью часового механизма, беспокоишься уже часов через двадцать или через двадцать четыре. А через тридцать шесть ты уже напуган не на шутку.
Брат Айзека Канаана с женой жили в районе Лос-Анджелеса, который называется Лос-Фелиц. Это старый район, то расцветавший, то хиревший множество раз, а сейчас павший жертвой строительного бума, начавшегося в 1980-м. Ветхие особняки обрели теперь былой блеск и былую роскошь. Наряду с людьми, разбогатевшими в последние годы, жило здесь и много таких, кто приобрел дом давно и по дешевке, а сейчас превратился во владельца здания стоимостью в полтора-два миллиона долларов, не пошевелив ради этого и пальцем. Макс и Руфь Канаан были именно из таких.
Возле дома Канаанов стоял гараж на три машины, длинная мраморная лестница вела к главному входу, который был увенчан башенкой. Бронзовая ручка в виде львиной головы с кольцом – именно бронзовая, а не медная – подчеркивала вкус хозяев.
Свистун припарковался неподалеку от дома на улице. Он не был уверен в том, вспомнят ли его хозяева. А в противном случае они испугались бы, увидев, как незнакомый человек паркует машину прямо перед их домом. Пешего чужака люди почему-то боятся меньше.
Он дважды постучал львиным кольцом. Затем выждал. По его прикидкам, на путь из глубин дома к главному входу требовалось не меньше минуты, однако на деле все затянулось на гораздо больший срок.
Он уже собрался было постучать еще раз, когда в двери, прямо над львиной головой, открылся глазок. Свистун смог рассмотреть бледное темноглазое лицо женщины.
– Кто вы такой? – спросила она.
– А дома ли мистер или миссис Канаан?
– Я миссис Канаан.
Голос у нее был такой, словно она только что проснулась.
– Не уверен, помните ли вы меня.
– Так назовитесь, – нетерпеливо бросила она. Уистлер. Я друг вашего деверя.
– Кого-кого?
– Айзека. Айзека Канаана.
Она, должно быть, прокашлялась, но прозвучало это как всхлип.
Дверь сняли с цепочки и открыли.
Руфь Канаан была в халате. Волосы ее были тщательно уложены, а цвет лица нормальным – и все же она почему-то казалась калекой, причем как в физическом, так и в психическом отношении.
Мужчина в рубашке с нарукавниками торопливо устремился к двери из глубины коридора. Лица его Свистун не видел, однако предположил, что это Макс, брат Айзека.
– Что ты здесь делаешь, Руфь?
– Это же я, Макс. Друг Айзека. Моя фамилия Уистлер.
Но Макс не обратил На Свистуна ни малейшего внимания. Держа в одной руке стопку бумаг, другой он сделал драматический жест, несомненно, адресованный жене.
– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не отпирала дверь незнакомцам?
– Я друг Айзека, – повторил Свистун. – Мы с вами давно не виделись.
– Да, я вас узнал, – сказал Макс. – Но разве это что-нибудь меняет?
Он обнял жену за плечи. Вздохнув, она состроила скорбную гримасу, давая понять, что все эти его предостережения ровным счетом ничего не значат. Выскользнув из рук мужа, она шмыгнула в боковую дверь, которая, как предположил Свистун, вела в гостиную. В дверях замешкалась, положив руку на очередную бронзовую ручку, затем раздумала и, не заходя в гостиную, отправилась по лестнице на второй этаж. Перед исчезновением она на миг обернулась. Свистун заметил, что у нее в глазах стоят слезы.
Макс проводил ее взглядом, потом повернулся к гостю.
– Ей наплевать, – сказал он. – Порой мне кажется, что она сама напрашивается. Чтобы какой-нибудь незнакомец, которого она пустит в дом, убил ее. Давайте пройдем в сад.
Сад, куда Макс привел Свистуна, оказался зимним: растения были в кадках или на каменных декоративных грядках. Здесь же стояла чугунная скамья. Все было очень мило, очень чисто, почти стерильно.
– Во второй половине дня меня, как правило, нет дома, – сообщил Макс, жестом пригласив Свистуна подсесть к столику, за которым семейство, очевидно, завтракает. – У нас есть экономка. Но сегодня ей пришлось пойти к врачу. Перенести прием было нельзя, вот я и примчался домой…
Он заболтался и вроде бы сам забыл, что собирался сказать.
– Сколько времени прошло, – произнес он наконец.
– Десять лет.
– Сейчас мы бы ее уже готовили к бар-мицве. Я ведь должен поблагодарить вас за то, что вы пытались сделать… За то, что вы сделали.
– Я хотел помочь. Айзек хороший человек и мне хотелось ему помочь.
– Но как тут можно помочь?
– Я подумал, что, если мы сможем определить, кто…
Макс затряс головой. Точнее, начал раскачивать ею из стороны в сторону, подобно отмеряющему такт метроному. Глаза у него стали при этом сердитыми, как будто Свистун ухитрился оскорбить его.
– Ну, и чем бы это помогло? Чем бы это могло помочь?
– Иногда осуществленная месть помогает залечить рану, – сказал Свистун.
– У всех свои теории, – вздохнул Макс. – Хотите кофе?
Свистун помахал рукой, отказываясь.
– Ну, а сегодня-то вы почему приехали? Макс тряхнул рукой, в которой по-прежнему держал стопку бумаг, словно давая тем самым понять Свистуну, что не хочет терять времени даром.
– Айзек сказал мне вчера, что берет небольшой отпуск, но позабыл сказать, где его искать, если вдруг возникнет такая необходимость, – солгал Свистун.
– А у вас возникла такая необходимость? Почему?
– Да знаете, как оно бывает…
– Не надо разговаривать со мной так…
– Вот я и подумал, может, вы знаете…
– … словно я ребенок.
– … куда он подевался.
– Но если частный детектив разыскивает офицера полиции нравов, а на рыбалку они не собираются, потому что Айзек не удит рыбу, то это означает, что дело связано с преступлением?
– Мне понадобилась его помощь. Уцепившись за собственные слова, Свистун принялся наскоро выдумывать какую-то историю.
– Скажите мне правду, – возразил Макс. – У Айзека отпусков не бывает.
– А когда вы его в последний раз видели?
– Год, может быть, полтора года назад. Я заезжал к нему в участок.
– Чего ради?
– Посмотреть, не стронулось ли что-нибудь с места.
– Даже если в этом и нет никакого смысла?
– Ну, в конце концов возмездие это далеко не глупость, – сказал Макс. – Когда я говорил, что оно бессмысленно, я думал о жене. Ее жизнь кончена и даже если убийца нашей маленькой Сары будет найден… – Сбившись, он отвернулся от Свистуна. – … то все равно ни дочь, ни жену не вернешь. Но ради себя самого мне хотелось бы отомстить. Мне этого хватило бы на всю оставшуюся жизнь.
– Значит, вы видели брата в последний раз не то год, не то полтора года назад, да и то, чтобы узнать, нет ли каких-нибудь новостей по делу?
– Айзек всегда был и остается в этом доме желанным гостем. Он держится отчужденно, но это его решение, а не мое.
– Ему кажется, будто он несет ответственность за случившееся. Полицейский! Защитник! И не смог защитить своих близких.
Макс отложил в сторону бумаги и потянулся к кофейнику.
– А когда вы в последний раз говорили с ним по телефону? – спросил Свистун.
– А в чем дело? Что с ним стряслось?
– Он исчез. Объявил своему начальнику, будто приболел и хочет отлежаться, а сам с тех пор как сквозь землю провалился.
– А чего, собственно, вы опасаетесь? Он может погибнуть?
– Мне кажется, он сам вышел на тропу убийства.
– Значит, по-вашему, он узнал, кто…
Слова застряли в горле. Макс утратил дар речи.
– Я ухватился за конец ниточки, которая может привести к убийце вашей дочери. И пока я не разузнал ничего наверняка, Айзек, как мне представляется, ухватился за ту же нить. Контактов у него больше, чем у меня. Опыта тоже. Да и вообще он умнее. Он может попасть, куда надо, раньше меня. И он мог отправиться, куда угодно, а уж что произошло потом, я не знаю. Но пришел я не для того, чтобы вас пугать. Я понадеялся на то, что Айзек позвонит вам и скажет, что появился шанс на возмездие.
Глава тридцать девятая
Когда человек умирает безвременно, причину его смерти, как правило, удается возвести к какой-нибудь допущенной им ошибке. Когда кровь, вскипев в жилах, повела Канаана по следу убийц его маленькой племянницы, он позабыл обо всем, чему научился за двадцать лет службы в полиции. И вот его поймали, как желторотого птенца, и приковали к стене, раздев догола и заставив дрожать от страха. И к тому же – с готовым разорваться мочевым пузырем, с отчаянным колотьем в мозгу, с подернутыми пленкой глазами, с прилипшим к небу языком и со слюной, похожей по вкусу на переплетный клей.
Он отчаянно заморгал, пытаясь восстановить хотя бы зрение.
Находился он сейчас в подвале. Запах ветоши и крысиного помета подсказал ему это. Из-за тяжелых каменных стен до его слуха доносился глухой шум прибоя. Значит, его никуда из «Люцифера» не увезли. Заточили там же, где захватили.
Постепенно его глаза начали привыкать к здешней тьме. Подвальные окна была заколочены, но в щели меж досок просачивалось немного света. Время суток было дневным, так что он постепенно начал видеть все лучше и лучше.
Это помещение использовали как склад. Здесь стояли ящики с вином, причем парочка из них была вскрыта. Здесь валялись садовые инструменты – старые и ржавые, в основном, со сломанными ручками. Здесь имелись несколько клеток из числа тех, в которых перевозят кошек и собак. А также – несколько неуклюжих орудий для пыток, выглядящих откровенной бутафорией.
Вдобавок ко всему, его мучила и жажда.
Он попытался встать, но оказался прикован так низко, что ему удалось подняться лишь на четвереньки. Терпеть он больше не мог и сходил по малой нужде, забрызгав себе ноги и пустив струю по потрескавшемуся каменному полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43