– … и я как раз думала о стеклянном глазе, когда вошла эта любительница плясать голышом…
– Эй! – Джексон затеребил Лаббока за рукав. -Слышал? Стеклянный глаз, похож на Уолли Бири и в яркой спортивной куртке!
– Бывают ли такие совпадения? – спросил Лаббок. – Или нам наконец улыбнулась удача? – Это и надо выяснить, – сказал Джексон.
Свистун вернулся в комнату, закрыл раздвижные двери, загасив шум автомашин и прибоя, и проверил список до самого конца. А закончив, решил посчитать, что же у него получается.
Двадцать восемь номеров в электронной памяти. Две ячейки пусты. Двадцать шесть заполнены. Пять неправильных соединений. Общее число сокращается до двадцати одного.
Восемь утилитарных номеров. Три закусочные, в которых торгуют на вынос, кинотеатр, аптека, фотостудия, винный магазин и книжная лавка. Переговорил он со всеми, кроме фотостудии. Остается тринадцать номеров. Один из них церковь. Другой – Эба Форстмена. Один – Джорджа Игрока. Остается десять. Два номера помечены именем «Майк», два – «Джейн», по одному для Бобби Л. и Бобби Д., и у обоих (или у обеих?) чрезвычайно сексуальные голоса по автоответчику, один – Диана, голос на автоответчике усталый и грустный, один – Пуч, которого в это время не оказалось ни дома, ни на работе; Джет – черномазый ловчила, дай пятерку – заработаешь десятку; и наконец куда-то запропастившийся Килрой.
Он проработал весь список еще раз – и не открыл для себя ничего нового. Выждал час – и вновь принялся прозваниваться по телефонам из списка.
– Что еще за любительница разгуливать голышом? – спросил Лаббок.
– Диана Кордей. – Мэри, уставившись на него, заерзала в кресле, словно не сама села в него, а ее в него заточили. Все начиналось по-новой. Теперь на смену страху и раздражению пришел гнев. Именно этого они и добиваются, и она прекрасно понимает это, вот что бесит. Играют в «злого» следователя и «доброго» следователя. Тот, кого зовут Лаббоком и кто воспользовался ее туалетом, все время делает подлые предположения – и пугающие, и оскорбительные одновременно, – а второй держится паинькой, то и дело сглаживая возникающие недоразумения. – Она была знакома с пациентом. И я сразу же разрешила ей отправиться домой. Она у нас – добровольная помощница, и это зрелище потрясло ее.
– Так они были знакомы?
Лаббок походил на кота, играющего с мышью.
– Немного знакомы. Но никакого романа или чего-нибудь в этом роде.
– Вы это знаете наверняка, не так ли? – спросил Лаббок.
– Так она мне рассказывала.
– Ну, и как, она на такое способна?
– На что?
– Вы же слышали о том, как люди помогают безнадежным больным уйти, – сказал Лаббок.
Вот оно, подумала Мэри, вот в чем он ее подозревает, и смотрит при этом на нее своими поросячьими глазками.
– Да ведь на такое способен кто угодно. Буквально кто угодно. Главное, чтобы работал в больнице и хорошо относился к больному, – продолжил Лаббок.
Говорит «кто угодно», а в виду имеет меня, подумала Мэри.
– Нет-нет. – Она отчаянно затрясла головой. -Такого не было и быть не могло.
– И вы в этом абсолютно уверены? – с мягкой насмешкой спросил Джексон.
– Когда вы увидели, что у Гоча в палате есть посетитель, и когда вы увидели, что Гоч мертв, и когда вы узнали, что этот посетитель, похожий на Уолли Бири, даже не приходится покойному родственником, почему вы не вызвали полицию немедленно? – спросил Лаббок.
– Я же не знала, из-за чего умер мистер Гоч. Выглядело это естественной смертью: кровоизлияние в легких, и так далее. Я же не знала, что ему перерезали горло.
– Но посетитель, весь залитый кровью…
– Он и сам был в ужасе. Он сказал, что наклонился расслышать то, что вроде бы собрался сказать Кении Гоч – или ему показалось, будто тот хочет что-то сказать, – и тут мистера Гоча вырвало на него. Кровь была у него на щеках и на шее. Я его вымыла.
– А почему вы не велели ему задержаться?
– Я не подумала, что это может иметь какой-то смысл. Но даже если бы я об этом подумала, как, по-вашему, я могла бы задержать его?
– Могли вызвать службу безопасности.
– У нас в службе пожилой мужчина и мальчик, и у обоих пистолеты без права ношения оружия. В наши дни охранникам не больно-то много платят.
Джексон, хлопнув себя по колену, поднялся с места. Лаббок еще какое-то время понаблюдал за Мэри, а затем тоже встал.
– Думаю, на сегодня все, – сказал Джексон. -Только, пожалуйста, никуда не уезжайте из города. Возможно, нам потребуется допросить вас еще раз.
Она встала проводить их. Точнее, ей не терпелось выпроводить их из своего дома.
– И еще одно, – уже в дверях сказал Лаббок, вручая ей свою визитную карточку. – Кто-нибудь зайдет в хоспис проведать Гоча или начнет крутиться, задавая о нем вопросы, немедленно позвоните по этому телефону – и нас с напарником разыщут в любое время дня и ночи.
Она вновь кивнула, подумав при этом о Свистуне. И решила ничего не рассказывать о нем этим сыщикам.
– А вы думаете, что тот посетитель убил Кении Гоча? – спросила она напоследок.
– А вы-то сами как думаете? – ответил Джексон.
По третьему разу Свистун прослушал записанные на автоответчик голоса Бобби Л., Бобби Д. и усталой Дианы и решил, что это профессионалки, так сказать, коллеги и приятельницы Кении по работе на панели, которым он всегда мог позвонить, как, впрочем, и они ему, чтобы в разговоре найти утешение и лекарство от бессонницы.
С третьего раза взял трубку Пуч. Отвечая на вопрос Свистуна, он сказал, что зовут его на самом деле Уильямом Манделем. Голос у него был как у мальчика. Он не колеблясь сообщил, что отлично знал Кении, но затем они расстались. Он ничего не слышал о Кении восемь, а то и девять месяцев. Свистуну показалось, что мальчик надеется на его посредничество, чтобы помириться с Кении. Когда Свистун сообщил ему о смерти Кении, Уильям повесил трубку, даже не дав ему задать следующий вопрос.
Вышел он теперь и на Джета.
Тот оказался подозрительным и недоверчивым малым. Из него Свистуну не удалось выдавить ни подлинного имени, ни домашнего адреса.
– Кении сказал, что ты его связной.
– В каком смысле связной? – удивился Джет.
– Ну, знаешь, малость того, малость этого.
– Слушай, брат, не наводи тень на плетень!
– Ну, сам понимаешь.
– Нет, не понимаю. Не понимаю и понимать не хочу. Но я понимаю, как вести себя с теми, кто ходит вокруг да около. Ты слыхивал о провокациях? Слыхивал о тайных агентах?
И сразу же после этого он бросил трубку.
Свистун невольно подумал о том, не заразился ли сугубо полицейской манерой вести допрос, да и просто беседовать с людьми, столько времени провозившись как с представителями силовых структур, так и со всякими подозрительными личностями. И чуткий человек сразу же понимает, что в разговоре имеет дело с сыщиком, пусть и с частным сыщиком.
Таков, значит, общий итог. Пригоршня телефонных номеров – все знакомые Кении на момент его смерти, да, должно быть, и все, какими он успел обзавестись за годы, проведенные в Хуливуде. И если бы речь шла об истинных друзьях, то таким их количеством не могли бы похвастаться и многие кинозвезды. Беда, однако же, заключалась в том, что в список из двадцати шести номеров наверняка входили не только друзья, но и враги.
Свистун взял две чистые карточки и составил список людей, на которых ему не удалось выйти и с трех попыток. Во всех этих случаях с ним беседовал автоответчик или никто не снимал трубку. Два (или две?) Бобби, Диана, Джейн, Майк и Килрой.
У Килроя наконец сработал автоответчик. Профессора сравнительного религиеведения гуманитарного факультета лос-анджелесского университета Джона Килроя не оказалось дома.
На вторую карточку он нанес имена тех, с кем ему имело смысл потолковать с глазу на глаз. Джордж Игрок, отец Мичем, Джет – если его удастся изловить – и усталая Диана. Интуиция плюс расположение имен в памяти аппарата – вот что помогло ему составить этот список. Черт побери, раньше или позже поговорить придется все равно со всеми. Не так-то их на самом деле много.
– Что-нибудь ценное раздобыл? – спросил Джексон.
– Перерыл всю ванную и провел три минуты в спальне. Обычная женская ерунда – и кое-что необычное.
– А что необычное?
– Настои на травах с причудливыми названиями, причем в огромном количестве. Какие-то корешки. Кристаллы, талисманы, амулеты…
– Ну, и что в этом особенного? В любой лавчонке можно накупить такой ерунды целый короб.
– Она, не забывай, медицинский работник, – возразил Лаббок. – Так к чему ей вся эта хреномун-дия?
– А может, она ведьма? – в шутку сказал Джексон.
Лаббок шутку не принял.
– И книги с крайне странными картинками и символами. Как ты думаешь, не подключить ли к Делу Эссекса?
– На мой взгляд, сам Сатана внедрил Эссекса в лос-анджелесскую полицию. Культами, видите ли, он занимается! Тоталитарными сектами! А у нас с тобой самое обыкновенное убийство.
– А с чего ты взял, что оно самое обыкновенное?
– Да ради всего святого, человека убили. Давай все по порядку.
– Ладно, Эссексу пока ничего говорить не будем, – согласился Лаббок. – Только я все равно ничего не понимаю. Она же медицинский работник.
– Ты что, совсем невежа? А откуда, по-твоему, взялись ведьмы? Они лечили людей травами и притираниями.
– А еще летали на метле. Как тебе кажется, сиделка Бакет летает на метле или нет?
– Думаю, нет.
– Ну, шило-то в жопе у нее есть, это точно.
Глава восемнадцатая
Майк Риальто всегда боялся темноты. Причем нельзя было сказать, будто он боится ночи, – но только пока кругом остается достаточное количество огней. В таком огромном городе, как Лос-Анджелес, где ночное небо залито огненным маревом, он чувствовал себя отлично. А вот оставшись в запертом помещении – даже в собственной квартире, – начинал нервничать после заката. И даже поздние телешоу не избавляли его от страха.
Когда он не занимался всегдашним сводничеством и поиском молодых дарований, способных сверкать разве что на панели, и не выслеживал сутками напролет, уличая в неверности, чьего-нибудь мужа или чью-то жену, его можно было увидеть на автобусной остановке в Сансете, в Голливуде, в Мелроузе или в Санта-Монике. Он сидел на скамье, приветствуя взмахом руки ночных бабочек и вышедших на охоту за ними гуляк и подкрепляя тем самым собственную репутацию чудака, одного из самых главных чудаков во всем Хуливуде.
Рассказывали, что Ричард Никсон в ходе своей первой предвыборной кампании проехал в лимузине с машинами сопровождения мимо одной из этих остановок, разглядел Риальто и поинтересовался, кто он такой, в ответ на что получил самые исчерпывающие объяснения.
Никсон велел водителю развернуться, подъехал к остановке, открыл окошко лимузина и спросил:
– Как поживаешь, Майк?
Риальто уставился единственным целым глазом на незнакомца с подозрительно знакомой физиономией, встал со скамьи, сошел на дорогу, приблизился к машине и сунул голову в окошко.
– Все у тебя в порядке, Майк? – спросил Никсон, которого явно позабавило замешательство случайного человека, столкнувшегося со столь важной шишкой; кандидат в президенты ожидал в ответ на свои слова бурного взрыва восторга.
– Вот что я тебе скажу, Дик, – как ни в чем не бывало возразил Риальто. – Интересно, почему это ты мне никогда не звонишь?
Никсон, рассказывают, чуть не обмочился от смеха.
Все это свидетельствует о живости ума, присущей Риальто, но ничего не говорит о его страхе перед темнотой. Прямо-таки детском страхе, но тем не менее.
Но после панического ужаса, пережитого им при встрече с Кении Гочем, племянником Эба Фор-стмена, он просто-напросто повалился бы на кушетку, даже не зажигая в спальне света, и уснул. Кроме того, его чудовищно раздражал стеклянный глаз; глазница из-за чертовой штуковины постоянно слезилась, и лицо приходилось то и дело вытирать носовым платком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43