– Но, мам…
– Джек!
Много лет назад. Это меня подкосило. Когда мать говорит «много лет назад», она имеет в виду по крайней мере лет двадцать – из чего, согласно моим расчетам, следует, что, когда отец умер, ему было не больше пятидесяти трех, а может, даже всего… Вот это был вопрос, от которого сводило кишки и яйца.
Тридцать пять? Сорок? Сорок шесть?
Однажды я раскрыл карты и спросил у матери:
– Он был старше или младше меня, когда умер?
– Оставь это свое нездоровое любопытство, – попеняла она.
– Да ладно, мам. Старше или моложе?
Как же мне хотелось, чтобы она сказала «моложе», потому что это означало бы, что я счастливо перескочил через рубеж. Пронесло!
– Какая разница, Джек? Когда Господь призывает нас, мы идем к Нему. Очевидно, твоего отца Он призвал.
– Ему было за сорок? Да или нет? Или ему было столько, сколько сейчас мне, и ты боишься в этом признаться?
– Джек, эта работа плохо на тебя влияет. Может, тебе писать о чем-нибудь пожизнерадостнее? Делать обзор ресторанов, например?
Иногда я ночей не сплю из-за того, что не знаю, как и когда умер мой отец. Разговаривая с матерью, я все время пытаюсь выудить у нее подробности – потому она так редко мне и звонит.
– Просто скажи мне, – попросил я ее недавно, – он умер от естественных причин?
– Разумеется, – утешила она. – Смерть всегда наступает от естественных причин.
Это я уже слышал.
– Если человек падает с двадцатого этажа, – продолжила мать, – абсолютно естественно, что он умирает. То же самое, если человек ляжет на рельсы перед поездом. Или если молния ударит в него на тринадцатом грине…
– Ладно-ладно, я понял.
– Сердце не бьется, легкие не дышат, мозг отключается. Конец.
– Настоящая поэзия, мам. Можно я вставлю это в твой некролог?
И вот сегодня, пока я жду звонка Дженет Траш, я решаюсь попробовать еще раз. Мать снимает трубку на первом гудке.
– Привет, – говорит она. – Я думала, это Дэйв. Дэйв – это мой отчим. Иногда он допоздна играет в покер.
– Знаешь, я у тебя кое-что хотел спросить, – начинаю я.
– О господи, ты опять за свое.
– Послушай, ты можешь не говорить, что именно случилось и когда и была ли это авария, или сердечный приступ, или эмболия…
– Джек, ты меня беспокоишь.
– …я просто хочу узнать, – не сдаюсь я, – как ты об этом узнала. Ну то есть он же все эти годы отсутствовал. Вы что, общались?
– Нет!
– Может, он звонил или писал?
– Ни разу, – заявляет она. – Впрочем, я на это и не рассчитывала.
– Так как же ты узнала, что он умер? От его родных? От полиции? Кто тебе позвонил?
– Тебе завтра лететь на самолете? Да? – спрашивает мать.
– И что с того?
– Ты всегда сам не свой, когда тебе нужно куда-нибудь ехать.
– Это неправда. – Я кривлю душой, и мама это знает.
– Если это тебе поможет, то успокойся, твой отец погиб не в авиакатастрофе. Куда, кстати, тебя посылают на этот раз?
– На Багамы.
– Бедный ребенок, – говорит мама. – Меня бы кто-нибудь послал на Багамы.
– Я собираюсь взглянуть на отчет о вскрытии. Хочешь присоединиться?
– Фу!
– Полечу на гидроплане. Сядем прямо в гавани Нассау.
– Самолет, гидроплан – не переживай. Твой отец сыграл в ящик не от этого.
– Разве я не имею права знать?
Мать смеется:
– Возможно, нам с тобой стоит сходить на «Салли Джесси». Посмотрим, кто больше понравится публике.
– Я тебе говорил, что каждый месяц прохожу медосмотр? С головы до пят?
– Это немного слишком, Джек. Каждый месяц?
– И я имею в виду полный медосмотр.
– Теперь я понимаю, почему Анна тебя бросила, – говорит мать. – Ты сходишь с ума.
Как будто я нуждаюсь в напоминании.
– Кто был в тот раз? Стивен Крейн?
Я бормочу:
– Скотт Фицджеральд.
– Точно! – восклицает мать.
Когда меня только перевели в раздел Смертей, мне было сорок четыре – столько же, сколько Фицджеральду, когда он умер. И я не мог выкинуть эту мысль из головы, не мог спать, не мог об этом не говорить – а ведь я даже не поклонник «Великого Гэтсби».
Анна пыталась помочь, но скоро поняла, что это бесполезно. И тогда она ушла. Едва мне стукнуло сорок пять, наваждение покинуло меня – но Анна так и не вернулась. Сначала Фицджеральд, сказала она, потом еще какая-нибудь мертвая знаменитость – каждый год одно и то же. Мне часто хочется позвонить ей и сказать, что я чувствую себя намного лучше в свои сорок шесть, несмотря на богатый урожай дохлых знаменитостей.
– Анна не похожа на Зельду, – продолжает мать. – Анна была взрослой. Мне она нравилась. Дочь ее, конечно, не подарок, но Анна мне нравилась.
– Мне тоже, мам.
– Это все твоя богомерзкая работа – каждый день писать об умерших. Как тут не свихнуться?
– Но мне уже лучше. Правда.
– Тогда зачем ты звонишь с этими вопросами, Джек?
– Извини.
– Ты мог бы перейти в спортивную рубрику. Писать про Ассоциацию профессиональных гольфистов. Или даже про Женскую ассоциацию профессиональных гольфистов – познакомился бы с хорошей девушкой на турнире.
– Я только хочу спросить, – спокойно говорю я, – откуда ты узнала про смерть отца? Просто это странно, раз ты говоришь, что не видела его и не общалась с ним все эти годы… Откуда ты узнала, мам?
Мать испускает свой фирменный вздох:
– Ты правда хочешь знать?
– Да.
– Предупреждаю: здесь есть доля иронии.
– Давай, не тяни уж. Я сижу.
– Я узнала об этом из газеты, Джек, – говорит она. – Они напечатали некролог.
9
В брюхе гидроплана жарко. Пахнет бензином, машинным маслом и потом, мы обмахиваемся журналами.
Я нервничаю меньше обычного: мне нравится идея самолета, который может плавать. Это разумно.
– Я никогда не летала на таких штуковинах, – сквозь шум двигателей доносятся слова Дженет Траш.
Она сидит от меня через проход; на ней желтый пуловер без рукавов, обрезанные джинсы, сандалии и развесистая панамка. Она будто уже на островах.
Я смотрю в иллюминатор на синюю ленту Гольфстрима за нами. Впереди прозрачные воды искрятся сапфирами. Дженет наклоняется ближе:
– Мне здесь нравится. Я часто приезжала к Джимми – пока он не подцепил Клио.
– Она себе оставит дом на Эксуме? – Я практически кричу.
– Кто знает, – пожимает плечами Дженет. Она надевает те же самые дешевые очки, что были на ней вчера, когда она изображала Риту, «королеву парковки».
– Эй, Джек, – говорит она, – а мой брат оставил завещание?
– Ты меня спрашиваешь?
– Ты же пишешь статью.
Гидроплан весело скачет по волнам и пристраивается в кильватер лайнера, заходящего в гавань Нассау. Мы беспрепятственно проходим таможню, прыгаем в такси и едем через большой мост к полицейскому управлению в центре города. Я уже позвонил туда и удостоверился, что сержант Уимс сегодня на службе – но это не означает, что он будет торчать там целый день, дабы поприветствовать нас на землях Содружества. Я предупреждаю Дженет, что нам, возможно, придется ждать, но она решительна и спокойна. Я понимаю, что она волнуется, лишь по тому, как она запихивает в рот пластинки жвачки, одну за другой.
– Либо жвачка, либо «Кэмел», – говорит она.
Невероятно, но сержант Картрайт Уимс на месте. Молодой парень, вежливый, и выправка отличная. На столе безупречный порядок. Я называюсь сам, затем представляю Дженет как «сестру покойного».
Ему жаль, говорит Уимс, что с ее братом случилось такое несчастье. На что Дженет просит:
– Джек, расскажи ему, зачем мы здесь.
– Разумеется. Мы по поводу вскрытия.
Уимс скрещивает руки на груди и изображает вежливый интерес.
– На самом деле, – говорю я, – у нас есть основания полагать, что вскрытие не проводилось.
– Почему вы так думаете? – спрашивает сержант.
– Потому что на теле не было швов.
– Ах вот оно что. – Уимс подается вперед и открывает папку, лежащую перед ним на столе. Внутри – полицейский отчет об утоплении Джеймса Брэдли Стомарти. – Когда вы говорите о вскрытии, – говорит Уимс, бегло просматривая документы в папке, – вы, конечно, имеете в виду то, как проводят его в Штатах. Судебно-медицинская экспертиза, так сказать. – Он улыбается, а затем поднимает глаза. – А здесь, на Багамах, у нас нет ни средств, ни людей, чтобы проводить каждое вскрытие по всем правилам. К сожалению.
Британский акценту него куда сильнее, чем у большинства местных жителей, – судя по всему, учился в Лондоне.
– Могу я поинтересоваться: вы пользуетесь услугами патологоанатомов?
– Когда это возможно, мистер Таггер, – отвечает Уимс. – Но, как вы знаете, у нас в Содружестве более семи сотен островов, раскиданных на достаточно большой территории. Иногда нам удается быстро привлечь квалифицированного патологоанатома, но иногда – нет.
Он поворачивается к Дженет и тихо произносит:
– Видите ли, у нас жаркий климат и часто возникают проблемы – я бы не хотел вдаваться в подробности, мисс Траш, – но у нас часто возникают трудности с хранением останков жертв несчастных случаев, подобных этому. На некоторых отдаленных островах кондиционеры – это предметы роскоши. Поставки льда весьма ограниченны – и я опять-таки хотел бы обойтись без подробностей, но нам нередко приходится хранить тела в холодильниках для рыбы.
Блокнота я не достаю: сержант Уимс ни слова больше не вымолвит, если увидит, что я записываю. Копы везде одинаковы.
– А как же мой брат? – спрашивает Дженет сквозь ком жвачки. – Вот дерьмо, только не говорите мне, что вы засунули его в ящик с рыбой. – Она сняла очки и панамку, но обрезанные джинсы игнорировать трудно, хотя Уимс старается. Он переводит взгляд на папку.
– В случае с мистером Стомарти нам удалось довольно быстро достать тело и перевезти сюда, в Нассау. Но дело в том, – говорит он, – что мы были стеснены в средствах. В тот день, когда с вашим братом произошло несчастье, во Фрипорте произошла ужасная авария. Водный мотоцикл врезался в лодку – два туриста погибли. И наш ведущий патологоанатом немедленно был направлен туда.
– Так кто же работал над моим братом? – спрашивает Дженет.
– Доктор Сойер. Уинстон Сойер. Очень образованный человек.
– Можно нам с ним поговорить? – встреваю я.
– Разумеется. Если он согласится. – Тон сержанта призван напомнить мне, что иностранные журналисты в Нассау не пользуются ни малейшим влиянием. И доктор Сойер вправе послать меня ко всем чертям.
Тут Дженет подает голос:
– Можно мне получить копию полицейского рапорта?
Она все-таки вспомнила, слава богу.
И вот тут сержант Уимс занервничал. Он начинает ерзать на стуле, как будто у него еж в заднице.
– Ну, мне сначала надо…
– Это же мой брат, в конце концов, – обрывает его Дженет. – В посольстве сказали, что я имею право.
Прекрасно. Не зря мы репетировали. Разумеется, ни в каком посольстве мы не были.
– Конечно, конечно. – Уимс в спешке начинает перечитывать отчет, как будто собирается вычеркнуть половину по пути к ксероксу. Он медленно встает из-за стола (все еще читая) и говорит: – Сейчас вернусь, мисс Траш. Одну минуту.
Как только он уходит, я победно подмигиваю Дженет.
Молодой сержант возвращается, она забирает у него отчет и пробегает глазами. Мы с Уимсом храним неловкое молчание. Затем Дженет складывает документ и сует в сумку. Вся в слезах, она встает и просит ее извинить. Это не притворство.
Я жду пару секунд, потом говорю Уимсу:
– Ей нелегко с этим смириться.
– Да, понимаю.
– Вы уверены, что это был несчастный случай?
Он убежденно кивает:
– У нас есть показания обоих свидетелей, миссис Стомарти и мистера Бёрнса, если я правильно запомнил имена. Детали сошлись, – говорит Уимс. – Боюсь, ее брат потерял ориентацию на глубине и не смог вернуться на яхту. Такое случается даже с опытными дайверами, поверьте мне. Если бы вы знали, как часто это происходит…
– А вам не показалось странным, что мистер Стомарти не бросил свой акваланг и не попытался всплыть на поверхность?
Уимс откидывается на спинку стула и цедит сквозь зубы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53