Много часов спустя, когда суденышко пришвартовалось в Ки-Уэст, иммиграционные чиновники насчитали только тридцать пять пассажиров, в том числе Хуана и его сестру в разорванном платье. Остальные беженцы ни словом не обмолвились о происшествии.
Хуан отхлебывает пива и говорит мне:
– А статью ты сегодня реальную отгрохал.
– Да ладно. Перестань.
– Чем ты недоволен?
– Да это же некролог.
– Эй, мне было интересно. Я помню, слышал «Блудливых Юнцов» по радио, – говорит он. – «Тролль в штанах» ничего была песенка.
– Да, ничего. – Мне не терпится рассказать Хуану про загадочную гибель Джимми Стомы, но я спрашиваю себя: может, ему уже все известно? Если так, значит, они с Эммой ближе, чем мне казалось. – Она тебе рассказала? – спрашиваю я.
– Кто? А, Эмма?
– Нет, Мадлен, блядь, Олбрайт. – Я ставлю пустую бутылку на пол. – Послушай, я надеюсь, что не помешал вам сегодня. При обычных обстоятельствах я бы никогда…
– Не помешал, – ухмыльнулся Хуан. – Я помогал ей с компьютером. Браузер новый поставил.
– Не сомневаюсь.
– Нет, честно. Только и всего.
– Тогда почему ты не выглянул и не поздоровался?
– Она меня попросила.
Как это похоже на Эмму! Она подумала, что присутствие Хуана, моего друга и ее потенциального секс-партнера, подорвет ее превосходство в отношениях журналиста и редактора.
– Иди ты, – комментирую я. – А я уж было подумал, что она привязала тебя к кровати.
– Если бы, – снова улыбается Хуан. Иногда он слишком очарователен.
– Так она рассказала тебе или нет?
– Зачем ты заходил? Естественно, рассказала.
– А она рассказала, что мне ответила?
Хуан сочувственно кивает:
– Да уж, вломила тебе по самое не балуйся.
– Вот поэтому я и решил нажраться.
– Три бутылки пива – это не нажраться, Джек. – Он посчитал пустую тару на полу. – Три бутылки пива – это смыть плохое настроение.
– Как же мне быть с Эммой? – Я расправляю плечи. – Постой-ка, почему я спрашиваю это у тебя?
– Потому, что я мудр не по годам?
– Сделай мне одолжение, – прошу я. – Если ты с ней спишь, не говори мне. Просто смени тему – и я все пойму.
– Договорились, – решительно кивает Хуан. – Кстати, говорят, что Марино собирается вернуться из отставки.
– Очень гладко сменил тему, придурок.
– Джек, я не сплю с Эммой.
– Прекрасно, – говорю я, – значит, ты с полным правом можешь дать мне совет. Эта женщина хочет сбагрить Джимми Стому в Городские Новости. Моя история, Хуан, а эта бесчувственная сучка хочет ее у меня отобрать!
– А я-то думал, что Спорт – это гадючник.
И тут я его спрашиваю:
– Ну что ты в ней нашел?
Хуан колеблется. Я знаю, это вовсе не оттого, что он подбирает слова – он отличный журналист, куда лучше, чем я, хоть и пишет на неродном языке.
– Эмма не такая, как другие, Джек.
– Как и двухголовый скорпион.
– Если хочешь, я с ней поговорю.
– Нет!
– Я просто пытаюсь помочь.
– Ты не понимаешь, – говорю я. – У нас с Эммой отношения развиваются по особому сценарию.
Правой ногой Хуан пристукивает в такт музыке; Джаггер поет про уличных бойцов.
– Это мой материал, – продолжаю ворчать я. – А она хочет его у меня забрать.
– Мне жаль, старик. – Хуан знает, что со мной случилось, все это тошнотворное дело. Он знает, в каком я положении в газете. Он зовет меня «некроман», чтобы сгладить углы, но ему действительно не нравится эта ситуация. И с этим ничего не поделаешь. Он – звезда, а я – шакалье дерьмо.
– Увольняйся, – советует он мне от чистого сердца.
– Это все, что ты можешь сказать?
Хуан советует мне уволиться с тех самых пор, как меня перевели в раздел Смертей.
– Именно этого Эмме и надо – она тебе не говорила? Именно этого все они добиваются. Поэтому я не уволюсь, Хуан, по крайней мере до тех пор, пока они не начнут умолять меня остаться.
Он не в настроении для моих проникновенных речей. Не знаю почему.
– Расскажи мне про Джимми Стому, – просит он.
И я рассказываю.
– О'кей, – произносит он после минутного размышления, – давай предположим, что вскрытия не было. Но что это доказывает? Это же Багамы, Джек. Думаю, они повидали немало утонувших дайверов на своем веку.
– Но что, если…
– В любом случае кому понадобится убивать бывшую рок-звезду? – беззлобно спрашивает Хуан.
– Может, и никому, – признаю я. – Но я так и не узнаю наверняка, если Эмма не освободит меня на пару дней.
Хуан подается вперед и трет подбородок. Я доверяю его мнению. Из него вышел бы отличный обозреватель, если бы он так сильно не любил бейсбол.
– Хочу кое-что тебе показать, – говорит он и встает, – но я оставил это в машине.
Хуан уходит и через пару минут возвращается. Он протягивает мне распечатку некролога Джимми Стомы, который появится в завтрашней «Нью-Йорк Таймс». Заголовок гласит: «Джеймс Стомарти, 39, неугомонный рокер».
И хотя некролог вполовину короче моего, я отказываюсь читать. Некрологи в «Таймс» – это произведения искусства, а я сейчас не готов к новому унижению.
– Да прочитай ты эту чертову статью! – настаивает Хуан.
– Попозже.
– Твоя лучше.
– Нуда.
– На тебя жалко смотреть, – укоряет Хуан. – Ведешь себя как дитя малое.
Я проглядываю первый абзац:
Джеймс Брэдли Стомарти, некогда скандально известный солист рок-группы 80-х «Джимми и Блудливые Юнцы», умер на прошлой неделе во время отдыха на своей яхте на Багамах.
Я бормочу:
– Недурное начало.
– Зацени, что сказала вдовушка музыканта. Вот здесь, про предчувствие.
– Что за предчувствие?
Шесть абзацев вниз – и вот оно:
Вдова мистера Стомарти, певица Клио Рио, поделилась с нами, что у нее было нехорошее предчувствие, когда муж, опытный дайвер, сказал ей о своем намерении погрузиться к затонувшему самолету.
«У меня что-то странно дрогнуло в душе, когда он сказал про это погружение, – сказала Клио Рио. – Я просила Джимми не нырять. Он отравился рыбной похлебкой и неважно себя чувствовал. Ему было так плохо, что он едва сумел надеть акваланг. Боже, если бы я только смогла его остановить».
Я отказываюсь верить своим глазам.
Хуан говорит:
– Похоже, очаровательная мисс Рио накормила тебя совсем другой историей. Ты бы не упустил шанс вставить фразу «отравился рыбной похлебкой».
– Не говоря уж о «что-то странно дрогнуло в душе», – соглашаюсь я, возмущенно взмахнув листками. – Девчонка ни словом не обмолвилась. Заявила, что торчала на яхте, читала журналы и загорала. И не проявляла ни малейшего беспокойства о том, что ее муженек поплыл к этому самолету.
– Что-то здесь нечисто, – соглашается Хуан.
– Есть идеи?
– Ты уже все для себя решил, да?
Я снова бросаю взгляд на некролог в «Таймс». Мне отрадно видеть, что мой коллега тоже не смог поговорить с багамским следователем. И еще: в статье нет ни малейшего упоминания о «Сердце на мели». Представляю, как Клио взбесится.
– Джек, что ты собираешься делать? – гнет свое Хуан.
– Рыть материал, что же еще. Это моя статья, и я ее напишу.
– Но как? Эмма не отступится…
Он прав. Она не отступится – она сломается. Таков мой план. Хуан волнуется, но я не уверен, за меня или за нее. Может, за нас обоих.
– Что будешь делать? – снова спрашивает он.
– Ну, завтра позвоню в редакцию и скажусь больным, – отвечаю я.
– Ох.
– Так я смогу попасть на похороны.
– Черт, так я и знал.
– Ты снова улыбаешься, стервец.
– Ага, – соглашается Хуан, – похоже на то.
7
Разумеется, было бы круто, если бы меня взяли в какую-нибудь серьезную ежедневную газету в Майами, Санкт-Петербурге, штат Флорида, или даже (почему бы не помечтать?) в Вашингтоне или Нью-Йорке. Но, видно, не судьба. Это моя пятая газета и наверняка последняя. Я все менее пригоден для этого ремесла.
«Юнион-Реджистер» была основана в 1931 году отцом Макартура Полка; уйдя на пенсию, он завещал ее единственному сыну, при котором она оставалась рентабельной и уважаемой вплоть до того момента, когда три года назад Макартур Полк-младший неожиданно продал ее издательской группе «Мэггад-Фист» за 47 миллионов долларов, выплаченных наличными, акциями и опционами. То был худший день в истории газеты.
«Мэггад-Фист» – это акционерная компания, владеющая двадцатью семью ежедневными газетами по всей стране. Ее президентом и председателем совета директоров является молодой Рэйс Мэггад III, который полагает, что газета может процветать и при этом заниматься низкопробной журналистикой, потому что журналистика высокого полета приносит одни убытки. Рэйс Мэггад III также полагает, что самый простой способ повысить прибыль от издания – сократить расходы на сбор информации. По понятным причинам он не был любим в остальных двадцати шести газетах, которыми владела «Мэггад-Фист». Не полюбили его и в нашей, хотя только один журналист осмелился встать и высказать это ему в лицо – на собрании акционеров в присутствии внештатного корреспондента «Уолл-стрит Джорнал». Вот так – ни больше ни меньше. Замечания были краткими, но злыми, и молодой Рэйс Мэггад III, заядлый игрок в поло, потерял самообладание в присутствии пяти сотен раздраженных инвесторов. Журналиста не могли уволить за наглость (так сказали адвокаты компании). Однако его турнули из престижного отдела журналистских расследований и посадили писать некрологи в надежде, что он не вынесет унижения и подаст в отставку.
Но он в отставку не подал.
Так что нет ничего удивительного в том, что именно на него взвалили это задание – увековечить говнюка, который и явился причиной всех несчастий, обрушившихся на газету. Ибо прошел слух, что Макартур Полк снова при смерти.
Я пишу некрологи о живых знаменитостях. Заранее. А когда человек отходит в мир иной, я разбавляю свой полуфабрикат парой новых абзацев и – в номер. Я начинаю добавлять новые детали, как только сообщают, что клиент «захворал» – на языке газетчиков это означает «на пороге смерти».
Макартур Полк хворает с 1983 года; именно по этой причине я не заготовил для него предварительного некролога. Старый ублюдок на самом деле вовсе не умирает – ему просто нравится, как в больнице все вокруг него бегают. Сейчас его примерно в одиннадцатый раз положили в отделение интенсивной терапии в госпитале «Милосердие», из-за чего Эмма и задергалась. И хотя Полк больше не является владельцем «Юнион-Реджистер», он – столп общества и, что гораздо важнее, у него крупный пакет акций «Мэггад-Фист». Когда его некролог наконец увидит свет, его внимательно прочтут все высоколобые говнюки из руководства нашей газеты, люди, от которых зависит будущее Эммы. Вот почему она считает, что должна приложить руку к его проводам. Она хочет, чтобы некролог был блестящим, трогательным, незабываемым. Ей нужен шедевр, и она требует, чтобы я его создал.
Поэтому я нарочно показываю, насколько мне плевать. Лично мне от смерти Макартура Полка ни горячо, ни холодно, nada. Я мог бы часок поколдовать над своими вырезками и состряпать некролог, который был бы и остроумным, и красочным, и пикантным – жемчужиной в своем роде. И он бы хранился у меня в компьютере вплоть до того момента, когда старикан наконец протянет ноги; в этот день я бы торжественно отправил его по электронной почте тому журналисту, которому поручат его освежить. Именно его подпись появится под некрологом, опубликованным на первой полосе. А в самом низу, курсивом и в скобках, меня, возможно, укажут в числе тех, кто оказался «при участии» в создании статьи.
Так уж у нас тут заведено. Как только появляется шанс, что статья пойдет на первую полосу, материал у меня отбирают. И все равно я ни разу не счел за труд напечатать свою собственную подпись жирным шрифтом:
Джек Таггер,
штатный журналист
Чтобы стереть мое имя из статьи, Эмме сначала придется выделить его в тексте. Мне нравится думать, что эта рутинная операция наполняет ее душу стыдом, но кто знает.
Ей даны четкие указания. Она знает про мой конфликт с Рэйсом Мэггадом III;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53