В то время как он беззаботно проворачивал свои темные делишки, я писал о событиях в округе Гэдсден для одной местной газетенки. Не буду скромничать, именно мое смелое расследование позволило припереть к стенке коррумпированного председателя – так и написал мой редактор, выставляя мою кандидатуру на получение крупной журналистской премии.
Но, по правде говоря, я вывел Оррина Ван Гелдера на чистую воду, просто вовремя сняв телефонную трубку и услышав: «Тут один политик гребаный требует откат».
Голос принадлежал Уолтеру Даббу, который продавал автобусы для инвалидов. Округ Гэдсден как раз собирался закупить штук пятнадцать таких машин; все признавали, что это будет дорогостоящее приобретение. Поступили заявки от четырех конкурирующих фирм.
Вскоре после этого Уолтер Дабб, который продал больше автобусов для инвалидов, чем кто-либо на всем Юге, получил от миссис Оррин Ван Гелдер приглашение на обед. За те тридцать лет с гаком, что мистер Дабб продавал транспортные средства муниципальным властям, он не раз становился мишенью чиновников, но Оррин Ван Гелдер стал первым, кто использовал в качестве парламентера свою жену.
– Послушай, Уолт, – сказала Памела Ван Гелдер, когда подали запеченных крабов, – даже если твоя заявка не будет самой выгодной, Оррин позаботится о том, чтобы округ купил твои автобусы, именно твои. Его доля – пять процентов.
– Доля?
Миссис Ван Гелдер улыбнулась:
– Называй как хочешь.
– Я называю это «ободрать как липку», – сказал Уолтер Дабб.
Жена председателя даже не моргнула.
– Мой муж разумный человек. Он согласится на сотню кусков плюс один мини-вэнчик «додж» с электроподъемником.
– Черта с два!
– Это для матери Оррина, – пояснила Памела Ван Гелдер.
– Она инвалид? – сочувственно спросил Уолтер Дабб.
– Нет, она просто жирная корова. Не может затащить свою огромную задницу на лестницу.
Автобусный контракт тянул на три миллиона с мелочью, поэтому Даббу нашлось о чем подумать. Дабб не возражал против разумных поборов, но жадность Ван Гелдера его возмутила. В субботу утром Уолтер позвонил в газету, чтобы заложить председателя. Редактор, занятый своими делами, оборвал его на полуслове и перевел звонок на меня. Я взял трубку только потому, что думал, будто звонит моя подружка – объяснить, почему она так долго торчит в Ванкувере (сколько, в конце концов, времени нужно, чтобы сняться в рекламе колготок?). Кстати, она так и не вернулась.
Выслушав историю Уолтера Дабба, я сделал пару звонков. В следующую среду вечером председатель Гелдер и его сообщница и по совместительству жена ужинали с Уолтером Даббом и человеком по имени Джордж Паннини, которого Дабб весьма убедительно представил как вице-президента отдела по переоборудованию автобусов. На самом деле мистер Паннини работал федеральным агентом и был укомплектован пистолетом и диктофоном.
Я сидел за соседним столиком в компании фотографа, который незаметно делал снимки через мое левое плечо. Оррин Ван Гелдер, у которого аппетит был как у глиста, заказал мясо на кости, крабов, дюжину устриц, большую тарелку картофельного супа и жареную луковицу размером с мяч для софтбола. На следующий день я подробно описал это чревоугодие в своей статье, не забыв и о преступлении. Из-за шума в ресторане подслушивать было трудно, но пробелы в разговоре были успешно заполнены записью, сделанной ФБР.
Арест был произведен в мужском туалете, где агент Паннини соблазнил Ван Гелдера авансом в размере $ 25 000. Правосудие свершилось над писсуаром: с наличными в одной руке и членом в другой Ван Гелдер был арестован за взяточничество.
Это был грандиозный скандал. Моя подпись не сходила с первой полосы целую неделю – этот рекорд мне по сей день не удалось побить. Более того, интенсивное муссирование в прессе вывело на свет божий еще трех бизнесменов, к которым председатель тоже пытался найти подход. Все они были, мягко говоря, расстроены, и каждый согласился дать интервью, в том числе и тот парень, что продал аэропорту округа самоочищающиеся туалеты за 1,7 миллиона долларов. Оказалось, что Ван Гелдер настоял на том, чтобы в дополнение к его обычной таксе в его личной ванной установили сортир последней модели. Позже последнее слово техники дало сбой в работе как раз в тот момент, когда на нем заседал сам председатель, – гейзер дезинфицирующих средств ударил из сантехнических глубин и отбелил мошонку и обе половины чиновничьей задницы.
Ясное дело, эта история стала золотой жилой. Оррин Ван Гелдер, опасаясь, как бы полиция не разнюхала про него чего похуже, признал себя виновным и отправился на девятнадцать месяцев в тюрьму Талладега. А я получил ту самую журналистскую премию, переехал в город покрупнее и устроился в газету поприличней, где неплохо работал, пока не начались мои черные деньки.
Так-то вот.
Дженет высаживает меня у закусочной.
Я говорю ей, что сделаю пару звонков и разузнаю насчет так называемого «вскрытия» ее брата. Она не слушает.
– Черт, чуть не забыла! – восклицает она.
– Эй, куда вы?
Она жмет на тормоза:
– Обратно в похоронное бюро. У меня есть кое-что для Джимми. Вещица, которую он мне подарил.
– Могу я поинтересоваться, что за вещица?
Она тянется на заднее сиденье и достает белый бумажный пакет. Открывает его, и я вижу настоящее сокровище – долгоиграющую грампластинку на 33 оборота. Обложка выцвела, и с одного края ее явно пожевал щенок. Я улыбаюсь, потому что узнаю пластинку – «Тихий парад».
– 1969 год, – говорю я.
– Джимми обожал «Дорз». Это его любимая – он подарил ее мне на день рождения. – Дженет смотрит на фотографию группы на обратной стороне и спрашивает: – Сколько было Моррисону, когда он умер?
Можете спорить на свою бессмертную душу, что я знаю ответ:
– Двадцать семь.
– Джимми говорил мне, где это случилось, но я забыла.
– В ванной. Дженет смеется:
– Нет, я имела в виду – где, то есть в каком городе? Теперь смеемся мы оба.
– В Париже, – говорю я. Дженет обрывает смех:
– Теперь вспомнила. Брат ездил на могилу. Послушайте, мне надо ехать, хочу успеть, пока они не разожгли погребальный костер или как его там.
– Вы положите пластинку в гроб?
– Ага. – Она аккуратно убирает ее обратно в пакет. – Просто я чувствую, что должна что-то сделать. Клио не узнает.
– Дженет, вы не думаете, что нам надо сообщить кому-нибудь о том, что мы обнаружили? Возможно, еще не поздно…
– Не знаю. – Она мрачно пожимает плечами. – Я ничего не знаю, кроме того, что Джимми мертв.
И она уносится прочь, визжа покрышками.
А через пару секунд я уже в телефонной будке и разговариваю со своим приятелем Питом, экспертом из Окружного центра судебной экспертизы. Когда я сообщаю ему, что на Джеймсе Брэдли Стомарти отсутствуют швы от вскрытия, он невесело усмехается:
– Вечно сложности, когда человек умирает за границей. От всех этих международных соглашений можно с ума сойти. Кроме того, все просто из кожи вон лезут, чтобы шовчики вышли поаккуратней.
– И что мне делать?
– Постарайся отложить кремацию, – предлагает он. – Можешь получить распоряжение суда, только для этого тебе нужно найти родственников покойного.
– Сестра подойдет?
– Идеально. Пусть звонит в офис прокурора штата, чтобы там ей нашли судью. Судья быстренько пошлет своего представителя в похоронную контору, потому что если парня запихнут в печь…
– Adios .
– Именно, Джек. Пиши пропало.
Затем я звоню Рику Таркингтону, государственному прокурору, который когда-то помог мне со статьей о мафиозных разборках в обмен на билеты на концерт Спрингстина. Он любит рок, а значит, должен помнить «Джимми и Блудливых Юнцов».
Не повезло. Угрюмая и неприветливая секретарша Рика говорит, что он берет показания и его нельзя прерывать.
– Но это срочно, – умоляю я. – Не могли бы вы передать ему кое-что?
– Не сегодня, сэр. Сегодня я рано ухожу – иду к врачу.
– Да? Надеюсь, что-то серьезное?
Дженет Траш – мой последний шанс. Покалеченная «миата» все еще стоит на парковке, когда я возвращаюсь в похоронное бюро. Я быстро нахожу Дженет – она в числе других скорбящих у открытого гроба в пропахшей лавандой часовне. Согласно поминальным карточкам, которые выдают у входа, усопшего зовут Юджин Марвин Брандт, он 1918 года рождения.
Дженет стоит рядом с гладиолусами и тюльпанами, в своем топе она здесь белая ворона. Она беседует с энергичной пожилой дамой в черных вдовьих одеждах.
– Герти, познакомьтесь, это Джек, – говорит Дженет. – Джек, это миссис Герти Брандт. Вдова Джина.
Джина?
– Спасибо, что пришли. – Герти пожимает мне руку. Глаза ее сухи, и она прекрасно владеет собой, из чего я заключаю, что ее муж долго болел и смерть стала для них обоих избавлением. Или он был жалким придурком, и она рада наконец от него избавиться.
Герти интересуется:
– Откуда вы знали моего Джина?
– По работе, – вру я. – Это было много лет назад, но он произвел на меня неизгладимое впечатление.
– Да, он такой, – гордо улыбается Герти. Она указывает на гроб: – Видели его? Над ним хорошо потрудились.
– Он выглядит таким спокойным, – встревает Дженет. – И красивым, – прибавляет она и подмигивает.
Герти расцветает от удовольствия:
– Подойдите, Джек, взгляните.
И вот я, как полный идиот, с восхищением таращусь на труп абсолютно незнакомого человека. Похоже, Юджин Марвин Брандт предстанет пред вратами рая в любимом наряде для гольфа, включая спортивные тапочки. Дженет встает со мной рядом и сжимает мою руку.
– А вам палец в рот не клади, – шепчет она.
– А у вас, сестра покойного, весьма извращенный ум.
– Я не хотела быть одна.
– Поэтому нашли себе зрелище?
– Здесь все такие милые, – оправдывается она. – И старичок очень симпатичный, не согласны?
Дженет кивает в сторону почившего навеки мистера Брандта:
– Угадайте, чем он зарабатывал себе на жизнь.
– Нам надо поговорить.
– Катетерами. Он ими торговал.
– Я бы сам догадался, со второй попытки.
– И еще кучей разных медицинских принадлежностей, – добавляет Дженет.
В этой комнате тоже быстро заканчивается кислород. Я шумно втягиваю воздух и хватаюсь за край гроба.
– Рак, – говорит Дженет Траш. – Если вам интересно.
– Теперь мы можем идти?
– Рак приставательной железы.
– Предстательной. – Мой голос сух и трескуч. Интересно, возможно ли с медицинской точки зрения задохнуться от запаха увядших цветов.
Дженет говорит:
– Однажды у меня под мышкой нашли жиряк.
– Вы хотите сказать – желвак.
– Все одно. Главное, он оказался доброкачественным. Но все равно я испугалась до чертиков – что-то там выросло у меня под мышкой!
Ее слова доносятся до меня как из бочки. Я в любую минуту могу потерять сознание. Без шуток, сейчас я рухну лицом вниз прямо на бездыханного продавца катетеров, облаченного в костюм и тапочки для гольфа.
– Джек, вы как-то побледнели.
Дженет решительно берет меня за руку и ведет к двери – на свежий воздух. Мы сидим на траве под большим оливковым деревом рядом с заболоченным прудиком. Я медленно ложусь на спину и закрываю глаза. Два трупа за день, Иисусе сладчайший!
Под легкое дуновение ветерка я прихожу в себя еще примерно целый час, а может, и дольше. Сознание возвращается, когда в моей правой руке оказывается холодная банка колы. Я рывком сажусь и пью, от пузырьков щиплет глаза. Дженет сидит рядом по-турецки. Возле нее лежит белый бумажный пакет – пустой.
– Вы это сделали, – говорю я, показывая на пакет.
– Что?
– «Тихий парад».
Уверен, что где-то на небесах Джимми сейчас улыбается.
Дженет двумя пальцами касается моего лба:
– Господи, да вы в холодном поту.
– Да уж, такая я тряпка, – признаю я. – Вид старого доброго, но мертвого Джина меня доконал. Старина Джин принарядился в преддверии вечного блаженства.
– Пейте. Вам станет лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53