Прекрасно одетая: неброско, строго и вместе с тем дорого, а главное - в соответствии с возрастом, она никогда не позволяла себе ни одной кричащей детали в костюме. При выборе фасона Серафима Евграфовна руководствовалась не только модой, но и собственным вкусом. Фуфлыгина внешне выгодно отличалась от прочих начальствовавших дам, а также от работниц, числящихся передовиками производства и замученных семьей и бытом.
Горбачевскую перестройку ателье пережило без потерь, продолжая выполнять заказы жен, детей, родственников нужных чиновников, а также заказы заведующих базами, складами и продовольственными магазинами. По-прежнему ни заведующая ателье, ни ее люди не знали нужды - и отоваривались во всех доступных им (благодаря знакомствам) местах. Таких мест стало со временем даже больше. Кроме закрытых распределителей, появились всевозможные распродажи, где можно было хапнуть все: французские духи, спортивные костюмы, белье, кожгалантерею, мясорубки, немецкие миксеры, английский трикотаж, жостовские подносы, золотые изделия, китайские байковые рубашки и т. д. и т. п.
Люди опустошали свои загашники и «схоронки», вытаскивали деньги, отложенные на тяжелые времена, и, получив на руки талончики, неслись отовариваться. В ателье тогда только и разговоров было, кто да что прикупил. Кто-то сбрасывал деньги легко, а кто-то скорбел над каждой копейкой, заработанной непосильным трудом. "Ох, не к добру все это", - вздыхали самые дальновидные. И довздыхались.
Тяжелые времена наступили при демократах. Исчез первый секретарь райкома, и авторитет Серафимы Евграфовны оказался подорванным. Она - дама в годах, идеально приспособившаяся к прежним условиям, - растерялась, не зная, куда прислониться. Дальше - хуже. Грянувшую затем приватизацию, когда никто не знал, что надо делать, Фуфлыгина не пережила: ушла на пенсию, кинув на произвол судьбы Дом быта, который продолжали сокрушать общественные катаклизмы.
В новых условиях не растерялась закройщица легкого платья Нина Ивановна Пономарева. Ателье, преобразившееся в акционерное общество, оказалось, по сути дела, в ее власти. Акционерами стали все работницы, но ей удалось получить самый значительный пакет акций. Она нашла подход к нужным людям, сумела их заинтересовать.
Дом быта переименовали в Дом моды. Проржавевшие, но крепко державшиеся буквы сбили - и на фасаде здания появилась новая нарядная надпись: "Дом моды «Подмосковье». Прожекты у Пономаревой были грандиозные: реконструкция цехов, замена изношенного оборудования на новое, открытие салона-магазина… Словом, "планов громадье", но мешали мелкие службы, занимавшие нужные ей помещения. Большинство из них удалось выжить. Оставшиеся ютились на задворках, и к ним теперь посетители могли попасть лишь с черного хода.
Пономарева заслуженно пользовалась репутацией напористой дамы, но завершить задуманное ей не удалось. Здание, находившееся на балансе района, по-прежнему имело своего директора. Дела с приватизацией постепенно запутывались, а вскоре зашли в такой тупик, что выбраться из него не представлялось возможным. Настал момент, когда встал вопрос о самом существовании Дома моды: он повис на волоске. Все валилось на глазах, и опускались руки. Но сломить Нину Ивановну оказалось не так-то просто.
Пономарева крутилась как белка в колесе. Работать приходилось в нелегких условиях. "Хорошо было Фуфлыгиной держать марку, - зло думала она. - Тогда все шло как по рельсам: в магазинах - шаром покати, чтобы попасть к модной закройщице, дамочки с ночи номера на заднице писали. А сейчас что? Все рынки тряпьем забиты, причем дешевым тряпьем. Кто будет заказывать костюм, если его по более дешевой цене - раза в три, в четыре примерно - можно купить на рынке?"
Дом моды должен был искать своего заказчика, выходить на рынок сбыта, и выходить с такими моделями, которые смотрелись бы не хуже, а лучше, чем в столичных салонах. И дешевле! На это решила делать упор Пономарева… Надо раздвигать плечами конкурентов на сложившемся рынке сбыта: протиснуться в него во что бы то ни стало и занять свою нишу. Москва - рядом. Если Дом моды раскрутить, то будет, будет у нее свой покупатель! Нужно только не сидеть сложа руки.
Для осуществления планов требовались деньги, деньги и еще раз деньги… А где их взять? Нина Ивановна нашла спонсоров, заинтересовала их, убедила. С кем только не приходилось иметь дело! С чиновниками, с полууголовными элементами, пожелавшими вложить деньги. Льстить, улыбаться, сулить прибыль, почести. Как ни странно, находились и такие, кто в эти тяжелые времена еще занимался благотворительностью. Проще иголку в стоге сена отыскать, чем таких мастодонтов. И ведь Нина Ивановна находила! Кто бы еще мог справиться с такой непосильной задачей? Она была средненькой закройщицей, но организатор из нее получился превосходный - с этим соглашались все.
Удалось доказать нынешним властям, что Дом моды - это не какое-то там нерентабельное акционерное общество, захиревшее заведение, дышащее на ладан: «Подмосковье» будет гордостью района, законодателем мод! Потом она добьется своего: дожмет вопрос с приватизацией. При ее хватке это только вопрос времени.
Придя к власти, Пономарева прежде всего выжила старенькую бухгалтершу - честную, старательную женщину, которая ни разу в жизни не поставила своей подписи под сомнительным документом, и посадила на ее место свою родную сестру Зою, даму хваткую и беспринципную. С ее помощью Пономарева могла решить любой финансовый вопрос.
Для своих пятидесяти трех лет и при довольно тучной фигуре Нина Ивановна очень легко передвигалась, причем обладала удивительной способностью неожиданно появляться там, где ее меньше всего ждали. Она словно возникала неизвестно откуда: ласковая, с доброжелательной улыбкой - и цепким взглядом впивалась в собеседника, от чего тому сразу делалось не по себе. Пономарева любила, демонстрируя свою демократичность, поболтать со старыми работницами. Ее доброжелательность и любезность никого не вводили в заблуждение. Недаром ей дали неприятное прозвище - Сова.
Фамилию «Пономарева» Нина Ивановна стала носить после очередного замужества. Прежде, когда работала закройщицей, она звалась Саватеевой. Именно тогда к ней намертво прилипла эта мерзкая кличка - Сова. Прозвище как нельзя лучше подходило Пономаревой… А ведь действительно похожа на Сову: глаза круглые, они могут долго смотреть на собеседника не мигая; взгляд настороженный, даже когда улыбается. Дорогая косметика, нанесенная умелой рукой, не скрывает, а скорее подчеркивает неприятное выражение лица.
Во второй бригаде по пошиву легкого женского платья работала ее двоюродная сестра, Марья Алексеевна, но между родственницами особой любви не замечалось. Нина Ивановна словно бы стеснялась своей неудачливой сестры: та всю жизнь проработала мастером - и даже на закройщицу не смогла выучиться! Главный бухгалтер Зоя к Марье Алексеевне относилась и вовсе пренебрежительно, между ними существовали давние разногласия.
Пономарева никогда ни на кого не повышала голос, но ее, даже когда она еще работала закройщицей, опасались. Человек, предъявлявший к ней претензии, неизбежно бывал наказан. Теперь, когда она набрала такую силу, многие прежние недоброжелатели ее просто боялись, предпочитая поскорее убраться с глаз долой.
Некоторые помнили Серафиму Евграфовну Фуфлыгину, сравнивали ее с Пономаревой. "Нинка - акула, любого схарчит, - шептались в цехах. - Скоро окончательно все в свои рученьки заберет. Мягко стелет, да жестко спать". Кто-то подхалимничал перед ней и открыто восхищался: молодец, дескать, баба - не теряется, не будь ее, давно разогнали бы всех, к едрене фене! Мастера высшей квалификации помнили лихие времена, когда им, чтобы выжить, приходилось выполнять заказы предприятий: шить типовые халаты, какие-то мешки и чехлы. Они, умевшие угождать вкусам самых капризных заказчиков, тупели от такой работы, теряли свои мастерские навыки.
И вот сегодня, высмотрев в зале трех фотокорреспондентов, парочку владельцев торговых центров и одного крупного предпринимателя, который заинтересовался ее идеями, Пономарева волновалась, как никогда. Подъехали, правда, не все, кого она надеялась увидеть, но вечер еще не начался. Она помнила одно: от нынешнего показа зависело будущее "Подмосковья".
Катерина не была знакома во всех тонкостях с теми трудностями, которые испытывал Дом моды (и лично его главный художник-модельер), но твердо знала: от результатов этого вечера зависела ее судьба. На сегодняшнем показе решался вопрос: годится она в манекенщицы или нет?
"Сидела бы, как прежде, в бригаде по пошиву легкой одежды, выполняя работу ручницы, - с тоской думала девушка, - и голова бы ни о чем не болела, а теперь…"
Катя ловила на себе настороженные взгляды женщин, находившихся сейчас в громадной примерочной, и еще больше терялась. Казалось, что все вокруг догадываются о ее состоянии и, искоса разглядывая новенькую, в недоумении пожимают плечами: ну какая из этой скованной барышни манекенщица? Стоит как неживая, в комок сжалась, такую выпусти на публику - с трех шагов споткнется! Разве это модель? Мордашка, и вправду сказать, миловидная, глазищи громадные, зеленые, в пол-лица, волосы - роскошная рыжая грива с золотистым отливом, такого тона никакими красками не добьешься, фигура тоже в порядке, но… Робкая она какая-то, пугливая, уверенности не хватает. Не умеет себя подать, сырой материал, с которым надо еще работать и работать. Да вот только стоит ли?.. Таких красоток, возомнивших о себе невесть что, хоть пруд пруди, но не каждая может на публике чувствовать себя как рыба в воде. А без этого незачем и затеваться. На иную глянешь без грима - душат слезы, а на подиуме - прямо королева! Выгодно преподнести себя - это особое искусство, которым овладевают немногие.
Катя еще раз посмотрела на часы и ругнула свою легкомысленную подружку - Наташу Богданову, которая втравила ее во все это, а сейчас безбожно опаздывала. Царева опять в подробностях припомнила вчерашний допрос, который учинила ей Пономарева, и поежилась.
Пять месяцев назад Катя устроилась в Дом моделей на работу в бригаду по пошиву легкого платья. Ее взяли ученицей ручницы. Три с половиной месяца она проходила обучение, старательно выполняя все, что ей поручали.
После экзамена, на который Царева представила выполненное от начала и до конца изделие, ей присвоили третий разряд мастера легкого платья. На комиссии, состоявшей из закройщиц и мастеров, особенно лютовала старая Татаринова. Сшитое Катей платье закройщица только что на зуб не пробовала - и недоверчиво крутила головой, рассматривая карман с клапаном. "Ну что ты тащишь во все стороны?! - не выдержала бригадир Лида. - Вырвешь листочку". - "У хорошего мастера карман не оборвешь, - возразила Татаринова. - Меня знаешь как мурыжили, когда на мастера шла? А в нонешнее время, я смотрю, раз, два - и в дамки… Здесь надо было с двумя обтачками карман делать, сложности больше. Да и не будет она у тебя в бригаде сидеть: эвон ноги какие - упорхнет! Учишь их учишь, да толку-то…"
Экзамен у Кати приняли, и она стала работать в бригаде ручницей. Но вышло так, что Татаринова оказалась права. Вчера Катя чувствовала себя крайне неудобно перед Лидой: получилось, что она ее подвела. Татаринова ехидно ухмылялась, но благоразумно помалкивала. Если сама Пономарева не против, так чего тогда пузыриться?
Трудный выдался день у Катерины…
Для Богдановой же никаких трудностей словно бы и не существовало. Кате казалось, что она буквально слышит рядом с собой уверенный голос подруги: "Ну что ты стонешь? Вернуться в цех всегда успеешь!" Но в том-то и дело, что рядом с ней сейчас никого из близких не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Горбачевскую перестройку ателье пережило без потерь, продолжая выполнять заказы жен, детей, родственников нужных чиновников, а также заказы заведующих базами, складами и продовольственными магазинами. По-прежнему ни заведующая ателье, ни ее люди не знали нужды - и отоваривались во всех доступных им (благодаря знакомствам) местах. Таких мест стало со временем даже больше. Кроме закрытых распределителей, появились всевозможные распродажи, где можно было хапнуть все: французские духи, спортивные костюмы, белье, кожгалантерею, мясорубки, немецкие миксеры, английский трикотаж, жостовские подносы, золотые изделия, китайские байковые рубашки и т. д. и т. п.
Люди опустошали свои загашники и «схоронки», вытаскивали деньги, отложенные на тяжелые времена, и, получив на руки талончики, неслись отовариваться. В ателье тогда только и разговоров было, кто да что прикупил. Кто-то сбрасывал деньги легко, а кто-то скорбел над каждой копейкой, заработанной непосильным трудом. "Ох, не к добру все это", - вздыхали самые дальновидные. И довздыхались.
Тяжелые времена наступили при демократах. Исчез первый секретарь райкома, и авторитет Серафимы Евграфовны оказался подорванным. Она - дама в годах, идеально приспособившаяся к прежним условиям, - растерялась, не зная, куда прислониться. Дальше - хуже. Грянувшую затем приватизацию, когда никто не знал, что надо делать, Фуфлыгина не пережила: ушла на пенсию, кинув на произвол судьбы Дом быта, который продолжали сокрушать общественные катаклизмы.
В новых условиях не растерялась закройщица легкого платья Нина Ивановна Пономарева. Ателье, преобразившееся в акционерное общество, оказалось, по сути дела, в ее власти. Акционерами стали все работницы, но ей удалось получить самый значительный пакет акций. Она нашла подход к нужным людям, сумела их заинтересовать.
Дом быта переименовали в Дом моды. Проржавевшие, но крепко державшиеся буквы сбили - и на фасаде здания появилась новая нарядная надпись: "Дом моды «Подмосковье». Прожекты у Пономаревой были грандиозные: реконструкция цехов, замена изношенного оборудования на новое, открытие салона-магазина… Словом, "планов громадье", но мешали мелкие службы, занимавшие нужные ей помещения. Большинство из них удалось выжить. Оставшиеся ютились на задворках, и к ним теперь посетители могли попасть лишь с черного хода.
Пономарева заслуженно пользовалась репутацией напористой дамы, но завершить задуманное ей не удалось. Здание, находившееся на балансе района, по-прежнему имело своего директора. Дела с приватизацией постепенно запутывались, а вскоре зашли в такой тупик, что выбраться из него не представлялось возможным. Настал момент, когда встал вопрос о самом существовании Дома моды: он повис на волоске. Все валилось на глазах, и опускались руки. Но сломить Нину Ивановну оказалось не так-то просто.
Пономарева крутилась как белка в колесе. Работать приходилось в нелегких условиях. "Хорошо было Фуфлыгиной держать марку, - зло думала она. - Тогда все шло как по рельсам: в магазинах - шаром покати, чтобы попасть к модной закройщице, дамочки с ночи номера на заднице писали. А сейчас что? Все рынки тряпьем забиты, причем дешевым тряпьем. Кто будет заказывать костюм, если его по более дешевой цене - раза в три, в четыре примерно - можно купить на рынке?"
Дом моды должен был искать своего заказчика, выходить на рынок сбыта, и выходить с такими моделями, которые смотрелись бы не хуже, а лучше, чем в столичных салонах. И дешевле! На это решила делать упор Пономарева… Надо раздвигать плечами конкурентов на сложившемся рынке сбыта: протиснуться в него во что бы то ни стало и занять свою нишу. Москва - рядом. Если Дом моды раскрутить, то будет, будет у нее свой покупатель! Нужно только не сидеть сложа руки.
Для осуществления планов требовались деньги, деньги и еще раз деньги… А где их взять? Нина Ивановна нашла спонсоров, заинтересовала их, убедила. С кем только не приходилось иметь дело! С чиновниками, с полууголовными элементами, пожелавшими вложить деньги. Льстить, улыбаться, сулить прибыль, почести. Как ни странно, находились и такие, кто в эти тяжелые времена еще занимался благотворительностью. Проще иголку в стоге сена отыскать, чем таких мастодонтов. И ведь Нина Ивановна находила! Кто бы еще мог справиться с такой непосильной задачей? Она была средненькой закройщицей, но организатор из нее получился превосходный - с этим соглашались все.
Удалось доказать нынешним властям, что Дом моды - это не какое-то там нерентабельное акционерное общество, захиревшее заведение, дышащее на ладан: «Подмосковье» будет гордостью района, законодателем мод! Потом она добьется своего: дожмет вопрос с приватизацией. При ее хватке это только вопрос времени.
Придя к власти, Пономарева прежде всего выжила старенькую бухгалтершу - честную, старательную женщину, которая ни разу в жизни не поставила своей подписи под сомнительным документом, и посадила на ее место свою родную сестру Зою, даму хваткую и беспринципную. С ее помощью Пономарева могла решить любой финансовый вопрос.
Для своих пятидесяти трех лет и при довольно тучной фигуре Нина Ивановна очень легко передвигалась, причем обладала удивительной способностью неожиданно появляться там, где ее меньше всего ждали. Она словно возникала неизвестно откуда: ласковая, с доброжелательной улыбкой - и цепким взглядом впивалась в собеседника, от чего тому сразу делалось не по себе. Пономарева любила, демонстрируя свою демократичность, поболтать со старыми работницами. Ее доброжелательность и любезность никого не вводили в заблуждение. Недаром ей дали неприятное прозвище - Сова.
Фамилию «Пономарева» Нина Ивановна стала носить после очередного замужества. Прежде, когда работала закройщицей, она звалась Саватеевой. Именно тогда к ней намертво прилипла эта мерзкая кличка - Сова. Прозвище как нельзя лучше подходило Пономаревой… А ведь действительно похожа на Сову: глаза круглые, они могут долго смотреть на собеседника не мигая; взгляд настороженный, даже когда улыбается. Дорогая косметика, нанесенная умелой рукой, не скрывает, а скорее подчеркивает неприятное выражение лица.
Во второй бригаде по пошиву легкого женского платья работала ее двоюродная сестра, Марья Алексеевна, но между родственницами особой любви не замечалось. Нина Ивановна словно бы стеснялась своей неудачливой сестры: та всю жизнь проработала мастером - и даже на закройщицу не смогла выучиться! Главный бухгалтер Зоя к Марье Алексеевне относилась и вовсе пренебрежительно, между ними существовали давние разногласия.
Пономарева никогда ни на кого не повышала голос, но ее, даже когда она еще работала закройщицей, опасались. Человек, предъявлявший к ней претензии, неизбежно бывал наказан. Теперь, когда она набрала такую силу, многие прежние недоброжелатели ее просто боялись, предпочитая поскорее убраться с глаз долой.
Некоторые помнили Серафиму Евграфовну Фуфлыгину, сравнивали ее с Пономаревой. "Нинка - акула, любого схарчит, - шептались в цехах. - Скоро окончательно все в свои рученьки заберет. Мягко стелет, да жестко спать". Кто-то подхалимничал перед ней и открыто восхищался: молодец, дескать, баба - не теряется, не будь ее, давно разогнали бы всех, к едрене фене! Мастера высшей квалификации помнили лихие времена, когда им, чтобы выжить, приходилось выполнять заказы предприятий: шить типовые халаты, какие-то мешки и чехлы. Они, умевшие угождать вкусам самых капризных заказчиков, тупели от такой работы, теряли свои мастерские навыки.
И вот сегодня, высмотрев в зале трех фотокорреспондентов, парочку владельцев торговых центров и одного крупного предпринимателя, который заинтересовался ее идеями, Пономарева волновалась, как никогда. Подъехали, правда, не все, кого она надеялась увидеть, но вечер еще не начался. Она помнила одно: от нынешнего показа зависело будущее "Подмосковья".
Катерина не была знакома во всех тонкостях с теми трудностями, которые испытывал Дом моды (и лично его главный художник-модельер), но твердо знала: от результатов этого вечера зависела ее судьба. На сегодняшнем показе решался вопрос: годится она в манекенщицы или нет?
"Сидела бы, как прежде, в бригаде по пошиву легкой одежды, выполняя работу ручницы, - с тоской думала девушка, - и голова бы ни о чем не болела, а теперь…"
Катя ловила на себе настороженные взгляды женщин, находившихся сейчас в громадной примерочной, и еще больше терялась. Казалось, что все вокруг догадываются о ее состоянии и, искоса разглядывая новенькую, в недоумении пожимают плечами: ну какая из этой скованной барышни манекенщица? Стоит как неживая, в комок сжалась, такую выпусти на публику - с трех шагов споткнется! Разве это модель? Мордашка, и вправду сказать, миловидная, глазищи громадные, зеленые, в пол-лица, волосы - роскошная рыжая грива с золотистым отливом, такого тона никакими красками не добьешься, фигура тоже в порядке, но… Робкая она какая-то, пугливая, уверенности не хватает. Не умеет себя подать, сырой материал, с которым надо еще работать и работать. Да вот только стоит ли?.. Таких красоток, возомнивших о себе невесть что, хоть пруд пруди, но не каждая может на публике чувствовать себя как рыба в воде. А без этого незачем и затеваться. На иную глянешь без грима - душат слезы, а на подиуме - прямо королева! Выгодно преподнести себя - это особое искусство, которым овладевают немногие.
Катя еще раз посмотрела на часы и ругнула свою легкомысленную подружку - Наташу Богданову, которая втравила ее во все это, а сейчас безбожно опаздывала. Царева опять в подробностях припомнила вчерашний допрос, который учинила ей Пономарева, и поежилась.
Пять месяцев назад Катя устроилась в Дом моделей на работу в бригаду по пошиву легкого платья. Ее взяли ученицей ручницы. Три с половиной месяца она проходила обучение, старательно выполняя все, что ей поручали.
После экзамена, на который Царева представила выполненное от начала и до конца изделие, ей присвоили третий разряд мастера легкого платья. На комиссии, состоявшей из закройщиц и мастеров, особенно лютовала старая Татаринова. Сшитое Катей платье закройщица только что на зуб не пробовала - и недоверчиво крутила головой, рассматривая карман с клапаном. "Ну что ты тащишь во все стороны?! - не выдержала бригадир Лида. - Вырвешь листочку". - "У хорошего мастера карман не оборвешь, - возразила Татаринова. - Меня знаешь как мурыжили, когда на мастера шла? А в нонешнее время, я смотрю, раз, два - и в дамки… Здесь надо было с двумя обтачками карман делать, сложности больше. Да и не будет она у тебя в бригаде сидеть: эвон ноги какие - упорхнет! Учишь их учишь, да толку-то…"
Экзамен у Кати приняли, и она стала работать в бригаде ручницей. Но вышло так, что Татаринова оказалась права. Вчера Катя чувствовала себя крайне неудобно перед Лидой: получилось, что она ее подвела. Татаринова ехидно ухмылялась, но благоразумно помалкивала. Если сама Пономарева не против, так чего тогда пузыриться?
Трудный выдался день у Катерины…
Для Богдановой же никаких трудностей словно бы и не существовало. Кате казалось, что она буквально слышит рядом с собой уверенный голос подруги: "Ну что ты стонешь? Вернуться в цех всегда успеешь!" Но в том-то и дело, что рядом с ней сейчас никого из близких не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46