И кто из солдат был на стороне правительства, а кто на стороне ОПЕН, было совершенно неясно — все одинаково черные, все в форме.
Отличить их можно было только по оружию. Правительственные солдаты были вооружены советскими «АКМ», а повстанцы — американскими «М-16».
Военное счастье оказывалось то на одной, то на другой стороне. То правительственные войска вытесняли повстанцев в леса на востоке страны, то мятежники стремительной океанской волной подкатывали к столице и оккупировали окраины города, чувствуя себя на улицах Луанги как дома. Несколько раз правительство объявляло перемирие. Во время перемирия повстанцы в открытую ходили по улицам, бряцая оружием. Они плотоядно косились на богатые виллы, мечтая в один прекрасный день, когда военное счастье будет на их стороне, всласть пограбить дома богатеев.
А потом из-за очередного пустяка обстановка опять обострялась, и тогда ружейные выстрелы звучали в городе не только ночью, но и среди бела дня. То и дело попадались неубранные трупы. То обнаружили в центре города заколотого солдата правительственных войск, то мятежники вырезали семью врача, который будто бы был на стороне правительства, и в назидание разложили тела убитых вдоль забора, то ребенок во время передислокации войск попал под грузовик.
До поры до времени семью Жасинту это не касалось. Она жила в тихом, отлично охраняемом районе. Лишь иногда, разъезжая на машине по улицам, Катя в мирной сумятице города натыкалась на тревожные признаки незатихавшей войны: потеки крови на стене дома после ночной перестрелки, труп старика, заколотого штыком во дворе .дома, пленных со связанными руками, которых куда-то вели солдаты. Война и с той и с другой стороны отличалась невероятной, первобытной жестокостью. У нее не было причины, не было правых и виноватых.
Мужа неделями не бывало дома. Он летал на восток бомбить позиции повстанцев, и Катя каждый день в вечерних новостях с тревогой ждала сообщения о сбитых самолетах. Если повстанцы захватят летчиков в плен, пощады не жди.
Она постоянно волновалась за мужа. Если с ним что-нибудь случится, исчезнет единственная ниточка, привязывающая ее к этой желтой, выжженной, такой жестокой и прекрасной земле. Она любила Нельсона, несмотря на то что они были очень разными людьми. И Нельсон любил ее. Он заботился о ней, как никто на свете, выполнял все ее прихоти, он гордился ее белой кожей и даже ее золотым зубом. Наконец, он был отцом ее ребенка.
Что будет с ней, с Катей, если с Нельсоном что-то случится? Что будет тогда с их дочкой, которая уже забыла свою холодную северную родину?
Шел 1990 год. Лара выросла, настала пора идти в школу. Девочку устроили в класс при советском посольстве, где, кроме традиционных предметов, детям преподавали русский, английский и португальский языки. Возить ребенка нужно было через весь город, в кварталы, где располагались дипломатические миссии.
Там же находилось и огромное красивое здание посольства Советского Союза, который скоро, очень скоро назовут «бывшим Союзом». Отказавшись от охраны и шофера, Катя сама возила дочку на занятия. Она не хотела привлекать внимание.
Теперь она уже не удивлялась, когда на улицах города к ней подбегал какой-нибудь черноголовый пацаненок и предлагал приобрести по сходной цене горсть алмазов, завернутых в грязную тряпицу. Здесь продавалось все, что имело хоть какую-нибудь ценность. Тот же мальчик мог без смущения предложить любому взрослому мужчине для увеселений собственную мать, или несовершеннолетнюю сестренку, или себя самого — в зависимости от желаний богатого господина.
Оружие здесь продавалось свободно и самое разнообразное, на любой вкус — от мин и ручных пулеметов до маленьких дамских пистолетов. Его никто не покупал — у местных жителей не было денег. Да и зачем покупать, если можно в ближайшей заварушке забрать автомат у убитого солдата?
При этом у нгольцев было очень обострено чувство справедливости.
Справедливость — это было главное, ради чего они были готовы жить и страдать.
Даже покупая апельсины у торговки на рынке, можно было сторговаться, используя призывы к справедливости. Нужно было только сказать:
— О женщина, твоя цена несправедлива! Ведь вчера я покупала апельсины за три куанзы, отчего же сегодня ты просишь за них четыре?
И тогда женщина из буша, плохо говорившая по-португальски, смущалась и снижала цену. Во имя справедливости.
Между тем в городе было неспокойно. На подступах к столице вспыхивали перестрелки. По вечерам улицы наводняли пьяные солдаты, готовые из-за любой мелочи ввязаться в кровопролитную драку. Военные патрули отсиживались в кабаках, не высовывая носа на улицу.
Умело лавируя по узким улицам, джип Кати огибал дребезжащие повозки с медлительными буйволами и неторопливых прохожих. Пешеходы в Луанге беззаботно пересекали проезжую часть во всех направлениях, несмотря на ежесекундную опасность быть сбитыми военным грузовиком.
К тридцати годам Катя превратилась в солидную даму, чей внешний вид выдавал материальное благополучие и ее принадлежность к местному высшему свету.
И хотя безжалостное африканское солнце уже лишило ее северную нежную кожу юношеской свежести, она все еще была довольно привлекательна. Она немного пополнела и теперь стала еще более представительной в глазах простодушных африканцев. Ведь в бедной стране только богатые могли быть толстыми. А если толстый человек был белым, да еще и имел золотой зуб во рту… В глазах бедняков он казался миллионером!
Лара же разительно отличалась от своих нгольских сверстников. Если в Киеве ее называли негритянкой, несмотря на текущую в ее жилах славянскую кровь, то в Нголе она считалась русской. Цвет кожи у нее был заметно светлее, чем у ее чистокровных товарищей.
Во время многочисленных приемов во дворце президента Эдуарде Душ Картуша чета Жасинту смотрелась очень красиво: высокий, статный Нельсон с горделивой осанкой в форме ВВС — настоящий потомок древних воинственных вождей, его изящная жена с золотистой, будто припудренной солнцем кожей и их дочь — шоколадно-смуглая, гибкая, подвижная. Они были очень красивой семьей! Без их участия не обходился ни один прием, ни одно светское мероприятие, ни один пикник на лоне природы.
Порой, когда Катя сидела на вечеринке в удобном плетеном кресле с бокалом ледяного коктейля в руках и, щурясь от солнца, смотрела на беседующие светские пары, ее охватывала внезапная гордость. Можно ли было несколько лет назад представить, что она, «з/к Сорокина», будет общаться с дипломатами и послами, бизнесменами и президентами международных корпораций, на равных беседовать с первейшими людьми государства? .Могла ли она поверить, что будет болтать о воспитании детей с бывшим генерал-губернатором португальской колонии Касабланкой?
В смутное время борьбы ПОН и ОПЕН, после революции в Португалии, генерал-губернатора Касабланку безжалостно свергли с высокого поста. Теперь он прозябал на должности рядового чиновника в почтовом ведомстве и вечно дрожал за свою жизнь, оказавшуюся разменной картой в борьбе двух сторон. Бывший «его сиятельство» почтительно разговаривал с бывшей «з/к Сорокиной» и даже мечтал завязать с ней дружеские отношения. Все же мадам Жасинту — родственница советника президента господина Жонаса Жасинту. Кроме того, она подданная великого Советского Союза, и ее содействие может пригодиться бывшему «его сиятельству», когда запахнет жареным. Ведь солдаты его страны обладают дурной привычкой: поднимать на колья отрезанные головы своих свергнутых главарей.
— У вас прелестная дочурка, — улыбался господин Касабланка, блестя белками глаз. — Мой сын Руль с ней одного возраста. Они могли бы подружиться…
— Было бы чудесно, — вежливо отвечала Катя. Лара в это время сломя голову носилась в стае черных, белых, смуглых сорванцов, отпрысков руководящей элиты страны.
Вот она лупит по спине тоненького черного мальчишку, верткого и гибкого, как змея. Тот дразнит ее, высунув розовый язык, и, выведя девчонку из себя, бросается со всех ног от града ударов. Это и есть отпрыск бывшего генерал-губернатора Рауль, несносный сорвиголова. Если бы история повернулась по-другому, сейчас он был бы сыном первого лица страны, возможно, будущим главой республики…
— Рауль — противный мальчишка! — со слезами на глазах подбегает к матери Лара. — Он говорит, что я белая, как червяк, и дразнит меня самкой бабуина. Говорит, что я воняю, как все белые.
— Мальчик шутит, — улыбается Катя. — Но, если хочешь, дай ему сдачи.
И девочка бросается вдогонку за обидчиком. Она настигает его, валит на траву и вцепляется в курчавые волосы. Детей с трудом разнимают.
Кто бы мог подумать, что ее дочь, дочь арестантки, будет лупить почем зря генерал-губернаторского отпрыска? Катя улыбается и качает головой. Да, пожалуй, никто…
Кто бы мог подумать, что ее малышка через десять лет станет женой этого черноголового пацаненка и первой леди страны? Да, пожалуй, никто…
Глава 13
Луанга тревожно бурлила в ожидании войны. Пороховой привкус гари явственно ощущался даже в богатых кварталах. Напряжение возрастало. Даже обеспеченные белые граждане не чувствовали себя в безопасности. Возле рыбного рынка изнасиловали и убили повариху португальского посольства, немолодую белую женщину, и, кто это сделал, было неизвестно. Потом обстреляли машину английского посла, убили шофера — неслыханный прецедент для страны, где белый человек всегда считался господином.
Средь бела дня на Авенида де Феверейро, центральной набережной, бегущей вдоль Атлантического океана, подростки нападали на пожилых людей и забрасывали их камнями до смерти. Детские банды наводили ужас на всю округу, некоторым из убийц было всего лет восемь-девять от роду. Случайные прохожие в их дела не вмешивались, полиция тоже. Полицейским уже несколько месяцев не платили зарплату, так же, как и военным, чиновникам, госслужащим. Некоторые из нихсобирались в шайки, чтобы разбоем добыть себе пропитание.
Богатые кварталы до поры до времени не знали перебоев с электричеством и водопроводной водой, но вскоре и они разделили общую участь горожан. Во время холодных зимних туманов, обычных на побережье, роскошные виллы погружались в непроницаемую темень.
Бешеная инфляция за короткое время сделала спринтерский рывок, кванза обесценилась в десять раз. Президент Душ Картуш ввел смертную казнь за торговлю валютой на черном рынке, но страх смерти никого не останавливал — ведь здесь ее запах носился в воздухе, как аромат цветущих тропических цветов, и был привычен, как глоток воды.
Падение уровня жизни повлекло за собой падение авторитета правительства и армейского командования у граждан. Армия глухо бурлила. Рядовые ненавидели высших офицеров, которые жили в роскоши, тогда как остальные прозябали на грани жизни и смерти. Командование обвиняли в ухудшении обстановки в стране, в коррупции, в семейственности. Теперь Катя ежесекундно боялась за жизнь мужа. Ей рассказали, как однажды часовой застрелил полковника, который замешкался, доставая свое удостоверение личности во время проверки документов в аэропорту.
Он получил 27 пуль: солдат разрядил в него весь магазин автомата «АК-47».
Каждую ночь в городе слышались звуки «тамборов». Монотонный барабанный бой провожал души покойных в загробный мир. Умирали, в основном, дети. Они умирали от дизентерии и от инфекционных заболеваний, которые никогда не считались опасными. Рокот «тамборов» тревожил душу даже больше привычных автоматных очередей.
Начались перебои с продуктами. По утрам возле дома можно было видеть стайку отощавших детей, которые с голодным блеском в глазах караулили, когда из дома вынесут отбросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Отличить их можно было только по оружию. Правительственные солдаты были вооружены советскими «АКМ», а повстанцы — американскими «М-16».
Военное счастье оказывалось то на одной, то на другой стороне. То правительственные войска вытесняли повстанцев в леса на востоке страны, то мятежники стремительной океанской волной подкатывали к столице и оккупировали окраины города, чувствуя себя на улицах Луанги как дома. Несколько раз правительство объявляло перемирие. Во время перемирия повстанцы в открытую ходили по улицам, бряцая оружием. Они плотоядно косились на богатые виллы, мечтая в один прекрасный день, когда военное счастье будет на их стороне, всласть пограбить дома богатеев.
А потом из-за очередного пустяка обстановка опять обострялась, и тогда ружейные выстрелы звучали в городе не только ночью, но и среди бела дня. То и дело попадались неубранные трупы. То обнаружили в центре города заколотого солдата правительственных войск, то мятежники вырезали семью врача, который будто бы был на стороне правительства, и в назидание разложили тела убитых вдоль забора, то ребенок во время передислокации войск попал под грузовик.
До поры до времени семью Жасинту это не касалось. Она жила в тихом, отлично охраняемом районе. Лишь иногда, разъезжая на машине по улицам, Катя в мирной сумятице города натыкалась на тревожные признаки незатихавшей войны: потеки крови на стене дома после ночной перестрелки, труп старика, заколотого штыком во дворе .дома, пленных со связанными руками, которых куда-то вели солдаты. Война и с той и с другой стороны отличалась невероятной, первобытной жестокостью. У нее не было причины, не было правых и виноватых.
Мужа неделями не бывало дома. Он летал на восток бомбить позиции повстанцев, и Катя каждый день в вечерних новостях с тревогой ждала сообщения о сбитых самолетах. Если повстанцы захватят летчиков в плен, пощады не жди.
Она постоянно волновалась за мужа. Если с ним что-нибудь случится, исчезнет единственная ниточка, привязывающая ее к этой желтой, выжженной, такой жестокой и прекрасной земле. Она любила Нельсона, несмотря на то что они были очень разными людьми. И Нельсон любил ее. Он заботился о ней, как никто на свете, выполнял все ее прихоти, он гордился ее белой кожей и даже ее золотым зубом. Наконец, он был отцом ее ребенка.
Что будет с ней, с Катей, если с Нельсоном что-то случится? Что будет тогда с их дочкой, которая уже забыла свою холодную северную родину?
Шел 1990 год. Лара выросла, настала пора идти в школу. Девочку устроили в класс при советском посольстве, где, кроме традиционных предметов, детям преподавали русский, английский и португальский языки. Возить ребенка нужно было через весь город, в кварталы, где располагались дипломатические миссии.
Там же находилось и огромное красивое здание посольства Советского Союза, который скоро, очень скоро назовут «бывшим Союзом». Отказавшись от охраны и шофера, Катя сама возила дочку на занятия. Она не хотела привлекать внимание.
Теперь она уже не удивлялась, когда на улицах города к ней подбегал какой-нибудь черноголовый пацаненок и предлагал приобрести по сходной цене горсть алмазов, завернутых в грязную тряпицу. Здесь продавалось все, что имело хоть какую-нибудь ценность. Тот же мальчик мог без смущения предложить любому взрослому мужчине для увеселений собственную мать, или несовершеннолетнюю сестренку, или себя самого — в зависимости от желаний богатого господина.
Оружие здесь продавалось свободно и самое разнообразное, на любой вкус — от мин и ручных пулеметов до маленьких дамских пистолетов. Его никто не покупал — у местных жителей не было денег. Да и зачем покупать, если можно в ближайшей заварушке забрать автомат у убитого солдата?
При этом у нгольцев было очень обострено чувство справедливости.
Справедливость — это было главное, ради чего они были готовы жить и страдать.
Даже покупая апельсины у торговки на рынке, можно было сторговаться, используя призывы к справедливости. Нужно было только сказать:
— О женщина, твоя цена несправедлива! Ведь вчера я покупала апельсины за три куанзы, отчего же сегодня ты просишь за них четыре?
И тогда женщина из буша, плохо говорившая по-португальски, смущалась и снижала цену. Во имя справедливости.
Между тем в городе было неспокойно. На подступах к столице вспыхивали перестрелки. По вечерам улицы наводняли пьяные солдаты, готовые из-за любой мелочи ввязаться в кровопролитную драку. Военные патрули отсиживались в кабаках, не высовывая носа на улицу.
Умело лавируя по узким улицам, джип Кати огибал дребезжащие повозки с медлительными буйволами и неторопливых прохожих. Пешеходы в Луанге беззаботно пересекали проезжую часть во всех направлениях, несмотря на ежесекундную опасность быть сбитыми военным грузовиком.
К тридцати годам Катя превратилась в солидную даму, чей внешний вид выдавал материальное благополучие и ее принадлежность к местному высшему свету.
И хотя безжалостное африканское солнце уже лишило ее северную нежную кожу юношеской свежести, она все еще была довольно привлекательна. Она немного пополнела и теперь стала еще более представительной в глазах простодушных африканцев. Ведь в бедной стране только богатые могли быть толстыми. А если толстый человек был белым, да еще и имел золотой зуб во рту… В глазах бедняков он казался миллионером!
Лара же разительно отличалась от своих нгольских сверстников. Если в Киеве ее называли негритянкой, несмотря на текущую в ее жилах славянскую кровь, то в Нголе она считалась русской. Цвет кожи у нее был заметно светлее, чем у ее чистокровных товарищей.
Во время многочисленных приемов во дворце президента Эдуарде Душ Картуша чета Жасинту смотрелась очень красиво: высокий, статный Нельсон с горделивой осанкой в форме ВВС — настоящий потомок древних воинственных вождей, его изящная жена с золотистой, будто припудренной солнцем кожей и их дочь — шоколадно-смуглая, гибкая, подвижная. Они были очень красивой семьей! Без их участия не обходился ни один прием, ни одно светское мероприятие, ни один пикник на лоне природы.
Порой, когда Катя сидела на вечеринке в удобном плетеном кресле с бокалом ледяного коктейля в руках и, щурясь от солнца, смотрела на беседующие светские пары, ее охватывала внезапная гордость. Можно ли было несколько лет назад представить, что она, «з/к Сорокина», будет общаться с дипломатами и послами, бизнесменами и президентами международных корпораций, на равных беседовать с первейшими людьми государства? .Могла ли она поверить, что будет болтать о воспитании детей с бывшим генерал-губернатором португальской колонии Касабланкой?
В смутное время борьбы ПОН и ОПЕН, после революции в Португалии, генерал-губернатора Касабланку безжалостно свергли с высокого поста. Теперь он прозябал на должности рядового чиновника в почтовом ведомстве и вечно дрожал за свою жизнь, оказавшуюся разменной картой в борьбе двух сторон. Бывший «его сиятельство» почтительно разговаривал с бывшей «з/к Сорокиной» и даже мечтал завязать с ней дружеские отношения. Все же мадам Жасинту — родственница советника президента господина Жонаса Жасинту. Кроме того, она подданная великого Советского Союза, и ее содействие может пригодиться бывшему «его сиятельству», когда запахнет жареным. Ведь солдаты его страны обладают дурной привычкой: поднимать на колья отрезанные головы своих свергнутых главарей.
— У вас прелестная дочурка, — улыбался господин Касабланка, блестя белками глаз. — Мой сын Руль с ней одного возраста. Они могли бы подружиться…
— Было бы чудесно, — вежливо отвечала Катя. Лара в это время сломя голову носилась в стае черных, белых, смуглых сорванцов, отпрысков руководящей элиты страны.
Вот она лупит по спине тоненького черного мальчишку, верткого и гибкого, как змея. Тот дразнит ее, высунув розовый язык, и, выведя девчонку из себя, бросается со всех ног от града ударов. Это и есть отпрыск бывшего генерал-губернатора Рауль, несносный сорвиголова. Если бы история повернулась по-другому, сейчас он был бы сыном первого лица страны, возможно, будущим главой республики…
— Рауль — противный мальчишка! — со слезами на глазах подбегает к матери Лара. — Он говорит, что я белая, как червяк, и дразнит меня самкой бабуина. Говорит, что я воняю, как все белые.
— Мальчик шутит, — улыбается Катя. — Но, если хочешь, дай ему сдачи.
И девочка бросается вдогонку за обидчиком. Она настигает его, валит на траву и вцепляется в курчавые волосы. Детей с трудом разнимают.
Кто бы мог подумать, что ее дочь, дочь арестантки, будет лупить почем зря генерал-губернаторского отпрыска? Катя улыбается и качает головой. Да, пожалуй, никто…
Кто бы мог подумать, что ее малышка через десять лет станет женой этого черноголового пацаненка и первой леди страны? Да, пожалуй, никто…
Глава 13
Луанга тревожно бурлила в ожидании войны. Пороховой привкус гари явственно ощущался даже в богатых кварталах. Напряжение возрастало. Даже обеспеченные белые граждане не чувствовали себя в безопасности. Возле рыбного рынка изнасиловали и убили повариху португальского посольства, немолодую белую женщину, и, кто это сделал, было неизвестно. Потом обстреляли машину английского посла, убили шофера — неслыханный прецедент для страны, где белый человек всегда считался господином.
Средь бела дня на Авенида де Феверейро, центральной набережной, бегущей вдоль Атлантического океана, подростки нападали на пожилых людей и забрасывали их камнями до смерти. Детские банды наводили ужас на всю округу, некоторым из убийц было всего лет восемь-девять от роду. Случайные прохожие в их дела не вмешивались, полиция тоже. Полицейским уже несколько месяцев не платили зарплату, так же, как и военным, чиновникам, госслужащим. Некоторые из нихсобирались в шайки, чтобы разбоем добыть себе пропитание.
Богатые кварталы до поры до времени не знали перебоев с электричеством и водопроводной водой, но вскоре и они разделили общую участь горожан. Во время холодных зимних туманов, обычных на побережье, роскошные виллы погружались в непроницаемую темень.
Бешеная инфляция за короткое время сделала спринтерский рывок, кванза обесценилась в десять раз. Президент Душ Картуш ввел смертную казнь за торговлю валютой на черном рынке, но страх смерти никого не останавливал — ведь здесь ее запах носился в воздухе, как аромат цветущих тропических цветов, и был привычен, как глоток воды.
Падение уровня жизни повлекло за собой падение авторитета правительства и армейского командования у граждан. Армия глухо бурлила. Рядовые ненавидели высших офицеров, которые жили в роскоши, тогда как остальные прозябали на грани жизни и смерти. Командование обвиняли в ухудшении обстановки в стране, в коррупции, в семейственности. Теперь Катя ежесекундно боялась за жизнь мужа. Ей рассказали, как однажды часовой застрелил полковника, который замешкался, доставая свое удостоверение личности во время проверки документов в аэропорту.
Он получил 27 пуль: солдат разрядил в него весь магазин автомата «АК-47».
Каждую ночь в городе слышались звуки «тамборов». Монотонный барабанный бой провожал души покойных в загробный мир. Умирали, в основном, дети. Они умирали от дизентерии и от инфекционных заболеваний, которые никогда не считались опасными. Рокот «тамборов» тревожил душу даже больше привычных автоматных очередей.
Начались перебои с продуктами. По утрам возле дома можно было видеть стайку отощавших детей, которые с голодным блеском в глазах караулили, когда из дома вынесут отбросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67