— Ничего не случится. Меня будут сопровождать солдаты. Ни один волос не упадет с моей головы. Клянусь!
— Все-таки я должна ехать с тобой, — мучительно, через силу улыбается Лара. — Ведь мой долг быть с тобой и в радости и в печали.
— Нет, — улыбается он. — Со мной ничего не случится. Ничего!
Ей все же удалось вырвать у мужа обещание не лететь самолетом. Ведь повстанцам в джунглях все равно, во что стрелять — в обыкновенную этажерку, везущую оборудование для рудников, или в президентский аэроплан.
Рауль пообещал отправиться со всеми предосторожностями на машине.
Все утро Лара не отходила от телефона, с тревогой ожидая звонка. "Если бы что-нибудь случилось, уже сообщили бы, — успокаивала она себя. — «Плохие новости имеют резвые ноги», — вспомнила она нгольскую поговорку.
Наконец телефон взорвался требовательной трелью.
— Со мной все в порядке, — произнес Рауль на том конце провода. — Прибыли в Катоку без происшествий. Тебе привет от Фернандо.
Привет от Фернандо… Лара поймала себя на мысли о том, что сегодня ее совсем не взволновал переданный привет. Еще два дня назад она сомлела при одном звуке имени Фернандо, а теперь лишь досадливо нахмурилась. До приветов ли теперь, когда речь идет о жизни и смерти ее мужа?
— Пожалуйста, поосторожнее, Рауль, — попросила она. — Ради меня, пожалуйста!
— Хорошо! — легкомысленно пообещал муж. — Повода для волнений нет, мы в безопасности. Здесь все тихо. Завтра возвращаемся.
Когда с ежедневной томительной суетой было покончено, Лара отпустила секретаря и прислугу, прошла в спальню.
Душная томительная ночь навалилась на город, резкие вскрики обезьян слышались в густых кронах деревьев. Дворцовые садовники каждый год отстреливали этих крикливых тварей, пробавлявшихся набегами на президентские сады. После таких вылазок обезьяны на время исчезали, но потом появлялись вновь, еще более наглые и крикливые.
Не спалось. Лара ворочалась на постели. То ей было жарко, и она включала кондиционер, то становилось слишком холодно, и приходилось укрываться покрывалом, то, устав от томительной бессонницы, она щелкала клавишей ночника и принималась за чтение.
Тревожные мысли не оставляли ни на минуту. Перед глазами мелькали полузабытые видения. Внезапно вспомнилось, как когда-то они лежали с мамой в пыли на дороге, а вокруг щелкали пули, вздымая красноватые фонтанчики пыли.
Перед глазами пронеслись трупы пленных, прислоненные к стенам домов, точно они спали сидя.
Лара гнала эти гнетущие образы, но они овладевали ею вновь и вновь, не давая погрузиться в блаженное забытье освежающего сна.
Только под утро она начала задремывать. Сознание постепенно стало путаться, ей уже снилось что-то красочное и радостное, как вдруг быстрые шаги по коридору заставили девушку испуганно приподняться на постели.
— Кто там? — выкрикнула она в полумрак, прореженный неуверенными солнечными лучами.
— Это я, Лара, — послышался знакомый голос.
На пороге спальни стоял Фернандо.
Но Боже — в каком он был виде! Костюм местами порван, рубашка заляпана чем-то багрово-красным, черные волосы стали седыми от пыли.
— Фернандо? Что с тобой? — Лара бросилась к нему. — Ты ранен? — Спросонья она плохо соображала, что происходит. — А где Рауль? Вы вместе приехали?
Фернандо как-то странно замолчал, виновато опустив голову.
Точно огромная холодная лягушка легла на сердце.
— Где Рауль, отвечай! Что с ним?
Покачнувшись на ногах, Фернандо с трудом разлепил запекшиеся темные губы:
— Была перестрелка… Он пытался уговорить рабочих. Те начали стрелять.
Я просил его надеть бронежилет, но он отказался. Сказал, что должен выйти к своему народу с открытым сердцем, чтобы все видели, что он ничего не боится…
— Где он? — прошептала Лара. — Он ранен? Пожалуйста, скажи, что он только ранен!
— Он там… в машине…
— Убит! — вскрикнула Лара, немея от внутренней раздирающей боли.
Фернандо молчал. Но его молчание было красноречивее всяких слов.
Президент Хосе Лоуренсио Рауль де Касабланка был мертв.
Нельсон не отходил от дочери ни на минуту. Он был нежен, заботлив, бессловесно нежен. Он переживал ее горе как свое собственное. Это горе было и его горем, горем гражданина страны, чей вождь был убит.
За эти три дня они сроднились больше, чем за всю предыдущую жизнь.
Президенты самых крупных стран мира, в том числе и России, прислали вдове телеграммы соболезнования. —.Вот уже неделю полицейские войска проводили карательные операции на востоке страны, запихивая в тюрьмы всех, кто не успел сбежать в леса от их безжалостной длани.
* * *
К Ларе все время кто-то подходил, что-то спрашивал, требовал подписать какие-то бумаги. Она механически выполняла все, что от нее просили, но потом опять замыкалась в железных объятиях своего горя. Невозможно было свыкнуться с мыслью о том, что муж, ее милый, добрый Рауль, убит, и теперь она вдова.
Фернандо навещал ее каждый день. За последние дни он похудел, стал поджарым и жилистым, как старый опытный лев, между бровей застыла тревожная складка.
Хотя Лара ни в чем его не обвиняла, Фернандо чувствовал себя виноватым в смерти друга. Банальный бронежилет мог спасти его! Если бы он в тот день настоял на том, чтобы Рауль надел бронежилет, — все было бы по-другому. Ведь президент в полной мере не знал, насколько обострены отношения между администрацией «Сосьедад Минерия де Катока» и рабочими. Однажды вечером Лара спросила Фернандо:
— Ты… ты скоро возвращаешься на рудники?
— Пока нет, — покачал головой Фернандо. — Мне там нечего делать. Сейчас весь северо-восток охвачен войной. Мятежники протестуют против карательных операций полиции и вновь формируют повстанческие отряды. И кроме того, мне кажется, я больше нужен здесь, в Луанге. Нужен тебе.
— Я… я хочу уехать, — неожиданно произнесла Лара. —Я больше не могу здесь оставаться.
Фернандо чуть заметно изменился в лице.
— И куда ты поедешь?
— Не знаю… В Россию, к матери, или на Украину. Может быть, в Англию, доучиваться…
— Ты не можешь ухать из Нголы, — мягко произнес Фернандо.
— Почему?
— Потому что по закону в случае смерти президента страны власть переходит к его ближайшему родственнику, после чего главу государства утверждает коалиционный совет. Коалиционный совет сегодня утром вынес свое решение…
— Ну и что? — безразлично спросила Лара.
— Он утвердил тебя, — осторожно произнес Фернандо. — По истечении положенного траура должна состояться твоя инаугурация. Ты станешь президентом Нголы.
Лара ошеломленно замерла.
— Но… но я не хочу! — наконец воскликнула она. — Не хочу! Я не хочу жить в стране, где кругом насилие, где властвует смерть и люди молятся лишь одному богу — богу войны.
— Ты не можешь выбирать, — мягко возразил Фернандо. — Выбор сделан, и у тебя теперь нет собственной воли, есть только воля закона.
— Но я не хочу! — взмолилась Лара. — Я обыкновенный человек и не могу…
— Десять миллионов истерзанных войной людей ждут тебя, надеются, что ты сможешь помочь им. Подумай, десять миллионов! Неужели из-за собственного страха и трусости ты откажешь этим людям в праве на мирную жизнь?
— Но я ничего не умею! Я ничего не знаю, не понимаю в государственном управлении!
— Ты должна научиться, — настаивал Фернандо. — Это твой долг!
Лара безмолвно застыла в глубоком кресле. Даже теперь, после смерти Рауля, она не вольна в своих поступках. Она не может бежать отсюда, забыть случившееся, как кошмарный сон.
— Я любила Рауля, — с неожиданным удивлением произнесла она после долгой паузы. — Оказывается, я любила его…
— Никогда не сомневался в этом, — ответил Фернандо и осторожно осведомился:
— Так каким будет твой ответ?
— Ты же сам сказал, что у меня нет выбора, — устало произнесла Лара. — Это мой долг, я обязана его выполнить…
— Я передам, чтобы начинали подготовку к инаугурации, — кивнул Фернандо с видимым облегчением.
Он был счастлив. Стать правой рукой беспомощного и растерянного президента-женщины, то есть, фактически, главой страны, отодвинуть в тень старых дуралеев Душ Картуша и Чен-Чена — такой шанс дается человеку только раз в жизни. И он, Фернандо, ни за что не упустит этот шанс!
Он станет полновластным правителем! Лара не в счет.
Через сорок дней после смерти мужа Лара заняла высокий пост.
На ее инаугурации присутствовали послы дружественных стран, президенты соседних государств, представители всех держав мира. В основном приехавшие на празднество политики были мужчинами, и, как правило, мужчинами не слишком молодыми. Они с удивлением взирали на хрупкую девушку, которую судьба неожиданно вознесла на немыслимую высоту.
Первый официальный визит новоиспеченного президента Нголы состоялся, естественно, в Россию.
Деловой ужин был организован Администрацией Президента в ресторане «Царская охота» на Рублево-Успенском шоссе.
Русский президент был подтянут, молод, бодр. Два-три умело сказанных комплимента сразу же помогли установить непринужденные отношения между собеседниками. Интимность обстановки подчеркивало и то, что в переводчике не было нужды — гостья из далекой жаркой Африки превосходно говорила по-русски.
Когда повар внес в обеденный зал разварного осетра по-царски с соусом тартар, маслинами и зеленым лимоном, Лара, стараясь держаться естественно и с достоинством, произнесла:
— Знаете, господин президент, я не очень сильна в изысках дипломатического этикета и потому прямо спрошу вас о том, что меня интересует… Как вы оцениваете предложенную нами акцию «Алмазы — в обмен на вооружение»?
— Мне еще не приходилось встречать столь привлекательных покупательниц оружия, — галантно произнес русский президент и посерьезнел. — Не скрою, предложение очень интересное. Однако нам стало известно, что руководители мятежного ОПЕН тоже проводят аналогичную акцию, но только их партнером являются Соединенные Штаты. Нам бы не хотелось увеличивать количество оружия в столь взрывоопасном регионе, как Центральная Африка. Мы боимся, что конфликт выплеснется в соседние страны. Нголе пора отдохнуть от войны.
— Продажа Соединенными Штатами оружия повстанцам тем более оправдывает наши действия, — твердо произнесла госпожа президент.
— Возможно… Но официально Штаты ничего не продают ОПЕН, ведь, согласно недавнему постановлению ООН, такая торговля противоречит целям достижения мира в регионе. Именно ООН диктует правила игры.
— «Голубые каски» ООН сохраняют нейтралитет только по отношению к повстанцам. Они нейтральны, когда мятежники убивают женщин, детей, разоряют дома мирных жителей. Какой вообще может быть нейтралитет в центре военных действий?
За десертом разговор плавно перешел в личную плоскость.
— Я слышал, ваша программа пребывания в России включает посещение исправительных учреждений… — намекнул президент, прижимая к губам салфетку.
— Да, — ответила госпожа Касабланка и без всяких дипломатических уверток уточнила:
— Одного исправительного учреждения. Только того, в котором находится моя мать.
— Я слышал вашу историю. И очень вам сочувствую.
— Я хотела бы спросить вас, господин президент… Скажите, каковы перспективы досрочного освобождения моей матери? Она находится в заключении уже три года, и мне кажется, она и так уже понесла достаточное наказание. Есть мнение, оно высказывалось в том числе и в прессе, что ее преднамеренно спровоцировали.
— К сожалению… Точнее, к счастью, судопроизводство в России отделено от власти и совершенно самостоятельно, что, как известно, является признаком демократического государства, — туманно начал президент, пригубливая вино. — Процедура освобождения может быть запущена лишь в случае амнистии или в случае условно-досрочного освобождения, но никак не по указке сверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Все-таки я должна ехать с тобой, — мучительно, через силу улыбается Лара. — Ведь мой долг быть с тобой и в радости и в печали.
— Нет, — улыбается он. — Со мной ничего не случится. Ничего!
Ей все же удалось вырвать у мужа обещание не лететь самолетом. Ведь повстанцам в джунглях все равно, во что стрелять — в обыкновенную этажерку, везущую оборудование для рудников, или в президентский аэроплан.
Рауль пообещал отправиться со всеми предосторожностями на машине.
Все утро Лара не отходила от телефона, с тревогой ожидая звонка. "Если бы что-нибудь случилось, уже сообщили бы, — успокаивала она себя. — «Плохие новости имеют резвые ноги», — вспомнила она нгольскую поговорку.
Наконец телефон взорвался требовательной трелью.
— Со мной все в порядке, — произнес Рауль на том конце провода. — Прибыли в Катоку без происшествий. Тебе привет от Фернандо.
Привет от Фернандо… Лара поймала себя на мысли о том, что сегодня ее совсем не взволновал переданный привет. Еще два дня назад она сомлела при одном звуке имени Фернандо, а теперь лишь досадливо нахмурилась. До приветов ли теперь, когда речь идет о жизни и смерти ее мужа?
— Пожалуйста, поосторожнее, Рауль, — попросила она. — Ради меня, пожалуйста!
— Хорошо! — легкомысленно пообещал муж. — Повода для волнений нет, мы в безопасности. Здесь все тихо. Завтра возвращаемся.
Когда с ежедневной томительной суетой было покончено, Лара отпустила секретаря и прислугу, прошла в спальню.
Душная томительная ночь навалилась на город, резкие вскрики обезьян слышались в густых кронах деревьев. Дворцовые садовники каждый год отстреливали этих крикливых тварей, пробавлявшихся набегами на президентские сады. После таких вылазок обезьяны на время исчезали, но потом появлялись вновь, еще более наглые и крикливые.
Не спалось. Лара ворочалась на постели. То ей было жарко, и она включала кондиционер, то становилось слишком холодно, и приходилось укрываться покрывалом, то, устав от томительной бессонницы, она щелкала клавишей ночника и принималась за чтение.
Тревожные мысли не оставляли ни на минуту. Перед глазами мелькали полузабытые видения. Внезапно вспомнилось, как когда-то они лежали с мамой в пыли на дороге, а вокруг щелкали пули, вздымая красноватые фонтанчики пыли.
Перед глазами пронеслись трупы пленных, прислоненные к стенам домов, точно они спали сидя.
Лара гнала эти гнетущие образы, но они овладевали ею вновь и вновь, не давая погрузиться в блаженное забытье освежающего сна.
Только под утро она начала задремывать. Сознание постепенно стало путаться, ей уже снилось что-то красочное и радостное, как вдруг быстрые шаги по коридору заставили девушку испуганно приподняться на постели.
— Кто там? — выкрикнула она в полумрак, прореженный неуверенными солнечными лучами.
— Это я, Лара, — послышался знакомый голос.
На пороге спальни стоял Фернандо.
Но Боже — в каком он был виде! Костюм местами порван, рубашка заляпана чем-то багрово-красным, черные волосы стали седыми от пыли.
— Фернандо? Что с тобой? — Лара бросилась к нему. — Ты ранен? — Спросонья она плохо соображала, что происходит. — А где Рауль? Вы вместе приехали?
Фернандо как-то странно замолчал, виновато опустив голову.
Точно огромная холодная лягушка легла на сердце.
— Где Рауль, отвечай! Что с ним?
Покачнувшись на ногах, Фернандо с трудом разлепил запекшиеся темные губы:
— Была перестрелка… Он пытался уговорить рабочих. Те начали стрелять.
Я просил его надеть бронежилет, но он отказался. Сказал, что должен выйти к своему народу с открытым сердцем, чтобы все видели, что он ничего не боится…
— Где он? — прошептала Лара. — Он ранен? Пожалуйста, скажи, что он только ранен!
— Он там… в машине…
— Убит! — вскрикнула Лара, немея от внутренней раздирающей боли.
Фернандо молчал. Но его молчание было красноречивее всяких слов.
Президент Хосе Лоуренсио Рауль де Касабланка был мертв.
Нельсон не отходил от дочери ни на минуту. Он был нежен, заботлив, бессловесно нежен. Он переживал ее горе как свое собственное. Это горе было и его горем, горем гражданина страны, чей вождь был убит.
За эти три дня они сроднились больше, чем за всю предыдущую жизнь.
Президенты самых крупных стран мира, в том числе и России, прислали вдове телеграммы соболезнования. —.Вот уже неделю полицейские войска проводили карательные операции на востоке страны, запихивая в тюрьмы всех, кто не успел сбежать в леса от их безжалостной длани.
* * *
К Ларе все время кто-то подходил, что-то спрашивал, требовал подписать какие-то бумаги. Она механически выполняла все, что от нее просили, но потом опять замыкалась в железных объятиях своего горя. Невозможно было свыкнуться с мыслью о том, что муж, ее милый, добрый Рауль, убит, и теперь она вдова.
Фернандо навещал ее каждый день. За последние дни он похудел, стал поджарым и жилистым, как старый опытный лев, между бровей застыла тревожная складка.
Хотя Лара ни в чем его не обвиняла, Фернандо чувствовал себя виноватым в смерти друга. Банальный бронежилет мог спасти его! Если бы он в тот день настоял на том, чтобы Рауль надел бронежилет, — все было бы по-другому. Ведь президент в полной мере не знал, насколько обострены отношения между администрацией «Сосьедад Минерия де Катока» и рабочими. Однажды вечером Лара спросила Фернандо:
— Ты… ты скоро возвращаешься на рудники?
— Пока нет, — покачал головой Фернандо. — Мне там нечего делать. Сейчас весь северо-восток охвачен войной. Мятежники протестуют против карательных операций полиции и вновь формируют повстанческие отряды. И кроме того, мне кажется, я больше нужен здесь, в Луанге. Нужен тебе.
— Я… я хочу уехать, — неожиданно произнесла Лара. —Я больше не могу здесь оставаться.
Фернандо чуть заметно изменился в лице.
— И куда ты поедешь?
— Не знаю… В Россию, к матери, или на Украину. Может быть, в Англию, доучиваться…
— Ты не можешь ухать из Нголы, — мягко произнес Фернандо.
— Почему?
— Потому что по закону в случае смерти президента страны власть переходит к его ближайшему родственнику, после чего главу государства утверждает коалиционный совет. Коалиционный совет сегодня утром вынес свое решение…
— Ну и что? — безразлично спросила Лара.
— Он утвердил тебя, — осторожно произнес Фернандо. — По истечении положенного траура должна состояться твоя инаугурация. Ты станешь президентом Нголы.
Лара ошеломленно замерла.
— Но… но я не хочу! — наконец воскликнула она. — Не хочу! Я не хочу жить в стране, где кругом насилие, где властвует смерть и люди молятся лишь одному богу — богу войны.
— Ты не можешь выбирать, — мягко возразил Фернандо. — Выбор сделан, и у тебя теперь нет собственной воли, есть только воля закона.
— Но я не хочу! — взмолилась Лара. — Я обыкновенный человек и не могу…
— Десять миллионов истерзанных войной людей ждут тебя, надеются, что ты сможешь помочь им. Подумай, десять миллионов! Неужели из-за собственного страха и трусости ты откажешь этим людям в праве на мирную жизнь?
— Но я ничего не умею! Я ничего не знаю, не понимаю в государственном управлении!
— Ты должна научиться, — настаивал Фернандо. — Это твой долг!
Лара безмолвно застыла в глубоком кресле. Даже теперь, после смерти Рауля, она не вольна в своих поступках. Она не может бежать отсюда, забыть случившееся, как кошмарный сон.
— Я любила Рауля, — с неожиданным удивлением произнесла она после долгой паузы. — Оказывается, я любила его…
— Никогда не сомневался в этом, — ответил Фернандо и осторожно осведомился:
— Так каким будет твой ответ?
— Ты же сам сказал, что у меня нет выбора, — устало произнесла Лара. — Это мой долг, я обязана его выполнить…
— Я передам, чтобы начинали подготовку к инаугурации, — кивнул Фернандо с видимым облегчением.
Он был счастлив. Стать правой рукой беспомощного и растерянного президента-женщины, то есть, фактически, главой страны, отодвинуть в тень старых дуралеев Душ Картуша и Чен-Чена — такой шанс дается человеку только раз в жизни. И он, Фернандо, ни за что не упустит этот шанс!
Он станет полновластным правителем! Лара не в счет.
Через сорок дней после смерти мужа Лара заняла высокий пост.
На ее инаугурации присутствовали послы дружественных стран, президенты соседних государств, представители всех держав мира. В основном приехавшие на празднество политики были мужчинами, и, как правило, мужчинами не слишком молодыми. Они с удивлением взирали на хрупкую девушку, которую судьба неожиданно вознесла на немыслимую высоту.
Первый официальный визит новоиспеченного президента Нголы состоялся, естественно, в Россию.
Деловой ужин был организован Администрацией Президента в ресторане «Царская охота» на Рублево-Успенском шоссе.
Русский президент был подтянут, молод, бодр. Два-три умело сказанных комплимента сразу же помогли установить непринужденные отношения между собеседниками. Интимность обстановки подчеркивало и то, что в переводчике не было нужды — гостья из далекой жаркой Африки превосходно говорила по-русски.
Когда повар внес в обеденный зал разварного осетра по-царски с соусом тартар, маслинами и зеленым лимоном, Лара, стараясь держаться естественно и с достоинством, произнесла:
— Знаете, господин президент, я не очень сильна в изысках дипломатического этикета и потому прямо спрошу вас о том, что меня интересует… Как вы оцениваете предложенную нами акцию «Алмазы — в обмен на вооружение»?
— Мне еще не приходилось встречать столь привлекательных покупательниц оружия, — галантно произнес русский президент и посерьезнел. — Не скрою, предложение очень интересное. Однако нам стало известно, что руководители мятежного ОПЕН тоже проводят аналогичную акцию, но только их партнером являются Соединенные Штаты. Нам бы не хотелось увеличивать количество оружия в столь взрывоопасном регионе, как Центральная Африка. Мы боимся, что конфликт выплеснется в соседние страны. Нголе пора отдохнуть от войны.
— Продажа Соединенными Штатами оружия повстанцам тем более оправдывает наши действия, — твердо произнесла госпожа президент.
— Возможно… Но официально Штаты ничего не продают ОПЕН, ведь, согласно недавнему постановлению ООН, такая торговля противоречит целям достижения мира в регионе. Именно ООН диктует правила игры.
— «Голубые каски» ООН сохраняют нейтралитет только по отношению к повстанцам. Они нейтральны, когда мятежники убивают женщин, детей, разоряют дома мирных жителей. Какой вообще может быть нейтралитет в центре военных действий?
За десертом разговор плавно перешел в личную плоскость.
— Я слышал, ваша программа пребывания в России включает посещение исправительных учреждений… — намекнул президент, прижимая к губам салфетку.
— Да, — ответила госпожа Касабланка и без всяких дипломатических уверток уточнила:
— Одного исправительного учреждения. Только того, в котором находится моя мать.
— Я слышал вашу историю. И очень вам сочувствую.
— Я хотела бы спросить вас, господин президент… Скажите, каковы перспективы досрочного освобождения моей матери? Она находится в заключении уже три года, и мне кажется, она и так уже понесла достаточное наказание. Есть мнение, оно высказывалось в том числе и в прессе, что ее преднамеренно спровоцировали.
— К сожалению… Точнее, к счастью, судопроизводство в России отделено от власти и совершенно самостоятельно, что, как известно, является признаком демократического государства, — туманно начал президент, пригубливая вино. — Процедура освобождения может быть запущена лишь в случае амнистии или в случае условно-досрочного освобождения, но никак не по указке сверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67