Она должна была ехать в специальном вагоне для женщин, куда мужчины не допускались. То-то она думала всю дорогу, отчего на нее оглядываются, как на зачумленную?
В женском вагоне было чуть посвободнее, но там стоял оглушающий плач и вой грудных детей. Несколько часов до Исламабада прошли как в чаду. Беременную женщину в углу вагона одолел приступ дурноты, и ее тошнило прямо на пол. По вагону распространился кислый запах. Товарки в хиджабах равнодушно наблюдали за происходящим.
От духоты и острого запаха тел у Кати закружилась голова. Она уже думала, не заразилась ли желтой лихорадкой, отведав уличных лепешек, и на всякий случай выпила таблетку.
Город Исламабад оказался гораздо более цивилизованным, чем Лахор. По улицам неслись новые европейские машины. Отель, куда ее привезли, оказался вполне приличным. Там даже имелся душ и ватерклозет.
Исламабад строился в 60-х годах XX века взамен старой столицы Пакистана, Карачи, и был изначально ориентирован на цивилизованных европейцев.
С тех пор он всегда старался поддерживать марку столицы.
После Лахора, пропахшего запахом человеческих испражнений, копотью и перцем, столица Пакистана удивляла своей чистотой и опрятностью. Широкие улицы, зеленые парки и сады, никто не ходит по нужде на тротуар. Нищих в нем оказалось поразительно мало, но зато было много вежливых полицейских. Ровные европейские улицы, утопающие в зелени посольства, обнесенные высокими заборами с колючей проволокой, офисный центр из стекла и бетона — такой же, как во всех мировых столицах. Здесь ничего не осталось от средневековья, но все же город частично сохранил традиционный пакистанский колорит — одно-двухэтажные дома с плоской кровлей, орнамент, бесконечные купола… И над всем этим гордо вознесла голову к облакам, к Аллаху, самая большая в мире мечеть.
Из гостиницы Катя позвонила Бабо.
— О, землячка, как я рад! — обрадовался голос в трубке. — Зачем тебе жить в гостинице, приезжай ко мне!
Катя была рада приглашению. Хорошо, когда рядом есть человек, который понимает по-русски и которому можно доверять. Который не стремится ежесекундно надуть ее, как остальные пакистанцы!
Таксист высадил ее на тихой зеленой улочке, где в густой южной зелени утопали невысокие дома с плоской кровлей.
На пороге дома гостью встретил сам Бабо — нигериец, одетый в европейский костюм и официальный галстук.
— А, землячка! — Лоснящееся черное лицо просияло белозубой улыбкой. — Наконец-то!
На Востоке гость — лучший подарок хозяину дома, его слово — закон, его желание обязательно к выполнению. Наличие гостя — свидетельство мудрости и авторитета хозяина. Очевидно, Бабо прочно усвоил местные правила гостеприимства и твердо их придерживался.
Катю поселили в уютной комнате окнами в сад, с европейской комфортабельной обстановкой и кондиционером. Смыв с себя пыль и усталость долгого пути, она почувствовала себя как в раю.
Бабо разговаривал в холле с каким-то типом в чалме и грязном халате.
Увидев незнакомое лицо, человек зыркнул на нее темным внимательным взглядом и поспешил уйти.
— Он не пакистанец, — утвердительно сказала Катя. За двое суток на пакистанской земле, ей казалось, она выучила пакистанцев наизусть.
— Ты права, — кивнул хозяин. — Здесь много беженцев из Афганистана.
Люди бегут от войны. Талибы каждому мужчине измеряют бороду и, если она короче четырех пальцев, сажают в тюрьму. Там сжигают книги с картинками, бьют камеры, рвут фотографии и изображения людей. Талибы воюют сами с собой и однажды сами у себя захватили Кабул. Конечно, в Пакистане афганцев не любят: приехали, заполонили базары, навезли оружия, наркотиков… Но для моего бизнеса это самые нужные люди.
Он заговорщически подмигнул Кате. Она мигом все поняла. Очевидно, товар для Бабо доставляется из Афганистана. Путь через Пакистан более длинный, но он более безопасен, чем путь через захваченные талибами районы.
— Я сегодня был в банке, все нормально, — между тем продолжал Бабо. — Деньги из Москвы уже пришли. Как и договаривались, пятнадцать тысяч долларов за все…
Пять тысяч долларов за килограмм чистейшего, не разбавленного ни сахарной пудрой, ни известкой героина — это было практически даром, если учесть, что в Москве цена возрастала уже до ста тридцати тысяч за кило. И это по оптовой цене! А в розницу? Ну и навар делает себе Даниель! Катя даже пожалела, что не взяла с собой лишних денег. Можно было бы взять граммов двести для себя лично и по приезде озолотиться!
— Сегодня вечером товар упакуют и доставят мне. А завтра, если хочешь, можешь ехать, — сообщил Бабо. — А хочешь задержаться — пожалуйста, живи скользко хочешь. Можешь осмотреть город, погулять…
— Нет, я тороплюсь, — отнекивалась Катя. Было ясно, что слова Бабо просто дань гостеприимству, а вовсе не искреннее предложение. При мысли о предстоящей ей обратной дороге в вонючей электричке, полной оборванцев, она испытала ужас.
— Ладно, тогда поезжай завтра, — легко согласился Бабо. — Но лучше ехать на автобусе, так быстрее. Я скажу своему человеку, он встретит тебя в Лахоре, отвезет в аэропорт и посадит на самолет. — Он опять задорно подмигнул ей. — Это мой человек. Он выручит тебя в случае затруднения с таможней.
Еще одна удача! О, да тут дело поставлено серьезно, волноваться нечего.
Оставшуюся часть дня гостья из далекого Киева отсыпалась. Хозяин дома уехал куда-то по делам. Судя по его машине и по дому, он был человек обеспеченный.
Вечером доставили товар — три термоса в фабричной упаковке, только что с завода.
Катя придирчиво открыла коробки, развернула хрустящую бумагу. Все чин чинарем, комар носа не подточит! Лишь странная тяжесть термоса выдает его тайное назначение. Но никому и в голову не придет, какая там начинка. Тем более, что у Бабо на таможне все схвачено.
Утром, еще до восхода солнца, Бабо отвез гостью на машине к автобусу.
На словах он попросил передать привет земляку Даниелю и вновь игриво подмигнул:
— Ну что, землячка, когда встретимся в следующий раз?
Кажется, он рассчитывал, что в будущем Катя станет его постоянным курьером. Тем более, что первый раз — он всегда самый трудный. Но нет, черта с два! Она уедет в Нголу и будет там счастлива с Нельсоном и Ларои! Скорей бы!
Впечатление от обратной дороги осталось тяжелое: узкая двухполосная дорога (между прочим, лучшая в стране), взбирающаяся в гору, назойливые насекомые, безжалостное солнце… Автобус тащился по плато со скоростью пешехода, то и дело съезжая на обочину. Указателей на трассе не было, километровые столбы представляли собой кучу камней с выбитыми на них, полустершимися от ветра и дождей цифрами и названиями на урду. Вдали высились коричневые горы, покрытые желтой травой и камнями.
По дороге автобус, старый, богато изукрашенный раритет неизвестной породы, сломался. Пассажиры разбрелись по окружающей дорогу пустыне, как должное принимая вынужденную остановку. Одни совершали намаз, закрыв лицо ладонями и опустившись на колени, а другие отправляли естественные надобности сидя на корточках, благо одежда (длинные юбки, надетые поверх штанов) позволяла сделать это почти незаметно.
Катя нервничала. Она спросила у водителя по-английски, когда поедет автобус, но тот лишь непонимающе пожал плечами. По-видимому, триста лет английского господства бесследно прошли для Пакистана — по-английски здесь говорили редкие полиглоты.
Наконец автобус починили, и он вновь неторопливо тронулся в путь.
На автостанции Катю встретил горбоносый смуглый мужчина с тяжелыми темными веками, похожий на индуса. Он раздвинул рукой толпу таксистов, вожделенно облепивших белую женщину, как мухи мед, посадил ее в старый белый «пейкан» и, умело лавируя в уличном потоке, повез в аэропорт. Время поджимало.
До отлета оставалось совсем немного.
Катя влилась в поток спешащих на рейс пассажиров и тут только занервничала в ожидании таможенного досмотра. Ее молчаливый спутник сделал ей еле заметный знак и понимающе опустил темные веки.
Таможенник в форме болтал со своим напарником возле широкого стола для досмотра ручной клади. Рядом с ним, часто и мелко дыша, сидела печальная овчарка с широким розовым языком.
«Это конец! — испугалась начинающая контрабандистка. — Тренированная собака мигом учует наркотики!»
В воображении в один миг пронеслись жуткие видения: средневековые казематы пакистанской тюрьмы, суд приговаривает ее к смертной казни, ее расстреливают полицейские у арыка на улице, ее тело медленно тонет в коричневатой воде среди мусора и экскрементов…
Собака протяжно зевнула и устало положила голову на лапы. Таможенник окинул пассажирку беглым взглядом и возобновил разговор с приятелем.
Через несколько минут Катя уже сидела в самолете, небрежно закинув сумку на полку. Ей казалось, что самое тяжелое уже закончилось. Но самое тяжелое было еще впереди.
Ей предстояло пересечь еще три границы и пройти еще три таможни: в Душанбе, в киевском аэропорту, на границе с Россией… Пока везде ее пропускали без писка. Катя не знала, приписывать ли это собственному везению или всемогуществу Бабо. Скорее всего, первому. Ведь, кажется, в ее жизни сейчас светлая полоса. Скоро все будет хорошо, очень хорошо!..
Киев встретил ее по-зимнему сырой и слякотной погодой. Ноябрь в этом году выдался щедрым на осадки и очень холодным. А в Пакистане еще было лето — днем воздух прогревался до двадцати градусов тепла, зеленела трава там, где ее не спалило безжалостное летнее солнце.
Катя небрежно затолкала сумку под кровать в общежитии и отправилась к родителям. Несмотря на утомительное путешествие (шутка ли, шесть тысяч километров туда и обратно!), она чувствовала себя великолепно.
Лара обрадовалась ее приезду.
— Звонил папа! — восторженно сообщила она. — Он нас ждет!
— Мы поедем, дочка, скоро поедем! — Катя, ликуя, обняла дочь.
Юрий Васильевич с грустью наблюдал эту радостную сцену и печально, по-стариковски вздыхал. Он не очень-то верил в счастливое будущее своей дочери.
Ее образ жизни не нравился ему. То торговля на рынке, то подозрительные визиты в Москву, то поездка в Пакистан будто бы по делам. И вот опять — Нгола…
Надолго ли? Пока очередной кровавый вал войны не сметет их, вновь швырнув в объятия нелюбимой, неласковой, но все же относительно безопасной родины?
На сборы ушла целая неделя. Теплые вещи решено было не брать. Катя решила надеть на себя все самое старое, то, что не жалко выбросить в аэропорту при отлете в жаркую Африку.
— В Москве мы остановимся у тети Али, — сообщила она дочери. — Пока я буду лежать в больнице, ты будешь жить у нее. Не волнуйся, деньги у нас есть.
Мне должны в Москве вполне приличную сумму. В Пакистане я провернула отличную сделку!
Три термоса были сунуты в глубь вещей, чтобы не бросаться в глаза.
Предстояла русско-украинская таможня, самая легкая из всех.
Отец и мачеха традиционно плакали на перроне. Дождь лил как из ведра, иногда сменяясь жирным пушистым снегом.
А Катя счастливо смеялась, махая рукой в окне. Наконец-то ужасная мрачная полоса в ее жизни закончилась. Впереди ее ждут только яркие краски Африки, только радость, любовь, счастье…
А вот Ларе жалко было покидать родной Киев, жалко расставаться с бабушкой, дедушкой, дядей — единственными близкими ей людьми. Отца своего она помнила мало и плохо. Что ждет ее в далекой Нголе, запомнив шейся ей лишь отрывочно, как яркий, постепенно забывающийся сон?
В окне поплыли серые бетонные кубы города, мокрые улицы, грязные машины с зажженными фарами. Погромыхивая, поезд мало-помалу набирал ход.
Проводница предложила пассажирам чай. На ее настойчивые предложения они реагировали вяло. Давно уже прошла мода пить чай в поезде. Свой чай дешевле да и здоровее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
В женском вагоне было чуть посвободнее, но там стоял оглушающий плач и вой грудных детей. Несколько часов до Исламабада прошли как в чаду. Беременную женщину в углу вагона одолел приступ дурноты, и ее тошнило прямо на пол. По вагону распространился кислый запах. Товарки в хиджабах равнодушно наблюдали за происходящим.
От духоты и острого запаха тел у Кати закружилась голова. Она уже думала, не заразилась ли желтой лихорадкой, отведав уличных лепешек, и на всякий случай выпила таблетку.
Город Исламабад оказался гораздо более цивилизованным, чем Лахор. По улицам неслись новые европейские машины. Отель, куда ее привезли, оказался вполне приличным. Там даже имелся душ и ватерклозет.
Исламабад строился в 60-х годах XX века взамен старой столицы Пакистана, Карачи, и был изначально ориентирован на цивилизованных европейцев.
С тех пор он всегда старался поддерживать марку столицы.
После Лахора, пропахшего запахом человеческих испражнений, копотью и перцем, столица Пакистана удивляла своей чистотой и опрятностью. Широкие улицы, зеленые парки и сады, никто не ходит по нужде на тротуар. Нищих в нем оказалось поразительно мало, но зато было много вежливых полицейских. Ровные европейские улицы, утопающие в зелени посольства, обнесенные высокими заборами с колючей проволокой, офисный центр из стекла и бетона — такой же, как во всех мировых столицах. Здесь ничего не осталось от средневековья, но все же город частично сохранил традиционный пакистанский колорит — одно-двухэтажные дома с плоской кровлей, орнамент, бесконечные купола… И над всем этим гордо вознесла голову к облакам, к Аллаху, самая большая в мире мечеть.
Из гостиницы Катя позвонила Бабо.
— О, землячка, как я рад! — обрадовался голос в трубке. — Зачем тебе жить в гостинице, приезжай ко мне!
Катя была рада приглашению. Хорошо, когда рядом есть человек, который понимает по-русски и которому можно доверять. Который не стремится ежесекундно надуть ее, как остальные пакистанцы!
Таксист высадил ее на тихой зеленой улочке, где в густой южной зелени утопали невысокие дома с плоской кровлей.
На пороге дома гостью встретил сам Бабо — нигериец, одетый в европейский костюм и официальный галстук.
— А, землячка! — Лоснящееся черное лицо просияло белозубой улыбкой. — Наконец-то!
На Востоке гость — лучший подарок хозяину дома, его слово — закон, его желание обязательно к выполнению. Наличие гостя — свидетельство мудрости и авторитета хозяина. Очевидно, Бабо прочно усвоил местные правила гостеприимства и твердо их придерживался.
Катю поселили в уютной комнате окнами в сад, с европейской комфортабельной обстановкой и кондиционером. Смыв с себя пыль и усталость долгого пути, она почувствовала себя как в раю.
Бабо разговаривал в холле с каким-то типом в чалме и грязном халате.
Увидев незнакомое лицо, человек зыркнул на нее темным внимательным взглядом и поспешил уйти.
— Он не пакистанец, — утвердительно сказала Катя. За двое суток на пакистанской земле, ей казалось, она выучила пакистанцев наизусть.
— Ты права, — кивнул хозяин. — Здесь много беженцев из Афганистана.
Люди бегут от войны. Талибы каждому мужчине измеряют бороду и, если она короче четырех пальцев, сажают в тюрьму. Там сжигают книги с картинками, бьют камеры, рвут фотографии и изображения людей. Талибы воюют сами с собой и однажды сами у себя захватили Кабул. Конечно, в Пакистане афганцев не любят: приехали, заполонили базары, навезли оружия, наркотиков… Но для моего бизнеса это самые нужные люди.
Он заговорщически подмигнул Кате. Она мигом все поняла. Очевидно, товар для Бабо доставляется из Афганистана. Путь через Пакистан более длинный, но он более безопасен, чем путь через захваченные талибами районы.
— Я сегодня был в банке, все нормально, — между тем продолжал Бабо. — Деньги из Москвы уже пришли. Как и договаривались, пятнадцать тысяч долларов за все…
Пять тысяч долларов за килограмм чистейшего, не разбавленного ни сахарной пудрой, ни известкой героина — это было практически даром, если учесть, что в Москве цена возрастала уже до ста тридцати тысяч за кило. И это по оптовой цене! А в розницу? Ну и навар делает себе Даниель! Катя даже пожалела, что не взяла с собой лишних денег. Можно было бы взять граммов двести для себя лично и по приезде озолотиться!
— Сегодня вечером товар упакуют и доставят мне. А завтра, если хочешь, можешь ехать, — сообщил Бабо. — А хочешь задержаться — пожалуйста, живи скользко хочешь. Можешь осмотреть город, погулять…
— Нет, я тороплюсь, — отнекивалась Катя. Было ясно, что слова Бабо просто дань гостеприимству, а вовсе не искреннее предложение. При мысли о предстоящей ей обратной дороге в вонючей электричке, полной оборванцев, она испытала ужас.
— Ладно, тогда поезжай завтра, — легко согласился Бабо. — Но лучше ехать на автобусе, так быстрее. Я скажу своему человеку, он встретит тебя в Лахоре, отвезет в аэропорт и посадит на самолет. — Он опять задорно подмигнул ей. — Это мой человек. Он выручит тебя в случае затруднения с таможней.
Еще одна удача! О, да тут дело поставлено серьезно, волноваться нечего.
Оставшуюся часть дня гостья из далекого Киева отсыпалась. Хозяин дома уехал куда-то по делам. Судя по его машине и по дому, он был человек обеспеченный.
Вечером доставили товар — три термоса в фабричной упаковке, только что с завода.
Катя придирчиво открыла коробки, развернула хрустящую бумагу. Все чин чинарем, комар носа не подточит! Лишь странная тяжесть термоса выдает его тайное назначение. Но никому и в голову не придет, какая там начинка. Тем более, что у Бабо на таможне все схвачено.
Утром, еще до восхода солнца, Бабо отвез гостью на машине к автобусу.
На словах он попросил передать привет земляку Даниелю и вновь игриво подмигнул:
— Ну что, землячка, когда встретимся в следующий раз?
Кажется, он рассчитывал, что в будущем Катя станет его постоянным курьером. Тем более, что первый раз — он всегда самый трудный. Но нет, черта с два! Она уедет в Нголу и будет там счастлива с Нельсоном и Ларои! Скорей бы!
Впечатление от обратной дороги осталось тяжелое: узкая двухполосная дорога (между прочим, лучшая в стране), взбирающаяся в гору, назойливые насекомые, безжалостное солнце… Автобус тащился по плато со скоростью пешехода, то и дело съезжая на обочину. Указателей на трассе не было, километровые столбы представляли собой кучу камней с выбитыми на них, полустершимися от ветра и дождей цифрами и названиями на урду. Вдали высились коричневые горы, покрытые желтой травой и камнями.
По дороге автобус, старый, богато изукрашенный раритет неизвестной породы, сломался. Пассажиры разбрелись по окружающей дорогу пустыне, как должное принимая вынужденную остановку. Одни совершали намаз, закрыв лицо ладонями и опустившись на колени, а другие отправляли естественные надобности сидя на корточках, благо одежда (длинные юбки, надетые поверх штанов) позволяла сделать это почти незаметно.
Катя нервничала. Она спросила у водителя по-английски, когда поедет автобус, но тот лишь непонимающе пожал плечами. По-видимому, триста лет английского господства бесследно прошли для Пакистана — по-английски здесь говорили редкие полиглоты.
Наконец автобус починили, и он вновь неторопливо тронулся в путь.
На автостанции Катю встретил горбоносый смуглый мужчина с тяжелыми темными веками, похожий на индуса. Он раздвинул рукой толпу таксистов, вожделенно облепивших белую женщину, как мухи мед, посадил ее в старый белый «пейкан» и, умело лавируя в уличном потоке, повез в аэропорт. Время поджимало.
До отлета оставалось совсем немного.
Катя влилась в поток спешащих на рейс пассажиров и тут только занервничала в ожидании таможенного досмотра. Ее молчаливый спутник сделал ей еле заметный знак и понимающе опустил темные веки.
Таможенник в форме болтал со своим напарником возле широкого стола для досмотра ручной клади. Рядом с ним, часто и мелко дыша, сидела печальная овчарка с широким розовым языком.
«Это конец! — испугалась начинающая контрабандистка. — Тренированная собака мигом учует наркотики!»
В воображении в один миг пронеслись жуткие видения: средневековые казематы пакистанской тюрьмы, суд приговаривает ее к смертной казни, ее расстреливают полицейские у арыка на улице, ее тело медленно тонет в коричневатой воде среди мусора и экскрементов…
Собака протяжно зевнула и устало положила голову на лапы. Таможенник окинул пассажирку беглым взглядом и возобновил разговор с приятелем.
Через несколько минут Катя уже сидела в самолете, небрежно закинув сумку на полку. Ей казалось, что самое тяжелое уже закончилось. Но самое тяжелое было еще впереди.
Ей предстояло пересечь еще три границы и пройти еще три таможни: в Душанбе, в киевском аэропорту, на границе с Россией… Пока везде ее пропускали без писка. Катя не знала, приписывать ли это собственному везению или всемогуществу Бабо. Скорее всего, первому. Ведь, кажется, в ее жизни сейчас светлая полоса. Скоро все будет хорошо, очень хорошо!..
Киев встретил ее по-зимнему сырой и слякотной погодой. Ноябрь в этом году выдался щедрым на осадки и очень холодным. А в Пакистане еще было лето — днем воздух прогревался до двадцати градусов тепла, зеленела трава там, где ее не спалило безжалостное летнее солнце.
Катя небрежно затолкала сумку под кровать в общежитии и отправилась к родителям. Несмотря на утомительное путешествие (шутка ли, шесть тысяч километров туда и обратно!), она чувствовала себя великолепно.
Лара обрадовалась ее приезду.
— Звонил папа! — восторженно сообщила она. — Он нас ждет!
— Мы поедем, дочка, скоро поедем! — Катя, ликуя, обняла дочь.
Юрий Васильевич с грустью наблюдал эту радостную сцену и печально, по-стариковски вздыхал. Он не очень-то верил в счастливое будущее своей дочери.
Ее образ жизни не нравился ему. То торговля на рынке, то подозрительные визиты в Москву, то поездка в Пакистан будто бы по делам. И вот опять — Нгола…
Надолго ли? Пока очередной кровавый вал войны не сметет их, вновь швырнув в объятия нелюбимой, неласковой, но все же относительно безопасной родины?
На сборы ушла целая неделя. Теплые вещи решено было не брать. Катя решила надеть на себя все самое старое, то, что не жалко выбросить в аэропорту при отлете в жаркую Африку.
— В Москве мы остановимся у тети Али, — сообщила она дочери. — Пока я буду лежать в больнице, ты будешь жить у нее. Не волнуйся, деньги у нас есть.
Мне должны в Москве вполне приличную сумму. В Пакистане я провернула отличную сделку!
Три термоса были сунуты в глубь вещей, чтобы не бросаться в глаза.
Предстояла русско-украинская таможня, самая легкая из всех.
Отец и мачеха традиционно плакали на перроне. Дождь лил как из ведра, иногда сменяясь жирным пушистым снегом.
А Катя счастливо смеялась, махая рукой в окне. Наконец-то ужасная мрачная полоса в ее жизни закончилась. Впереди ее ждут только яркие краски Африки, только радость, любовь, счастье…
А вот Ларе жалко было покидать родной Киев, жалко расставаться с бабушкой, дедушкой, дядей — единственными близкими ей людьми. Отца своего она помнила мало и плохо. Что ждет ее в далекой Нголе, запомнив шейся ей лишь отрывочно, как яркий, постепенно забывающийся сон?
В окне поплыли серые бетонные кубы города, мокрые улицы, грязные машины с зажженными фарами. Погромыхивая, поезд мало-помалу набирал ход.
Проводница предложила пассажирам чай. На ее настойчивые предложения они реагировали вяло. Давно уже прошла мода пить чай в поезде. Свой чай дешевле да и здоровее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67