— переспросил бармен, — Он на улице, смотрит игру в кегли.
Они нашли старика сидящим на солнышке возле одной из площадок и потягивающим пиво. Престон задал ему свой вопрос.
Старик, прежде чем ответить, некоторое время разглядывал пришельцев. Затем кивнул и сказал:
— Да, я помню Джо Брандта. Он умер много лет назад.
— У него был сын Фредерик, Фрикки?
— Совершенно верно. Молодой человек, вы заставляете меня припоминать такие давнишние события. Он был милым мальчиком, иногда приходил к нам на станцию после школы. Джо брал его в поездки на локомотивах. Отличное развлечение для мальчика в те годы.
— Это было в конце тридцатых годов? — спросил Престон.
Старик кивнул.
— Да, примерно в то время, после того, как Джо с семьей поселился здесь.
— В 1943 году Фрикки ушел на войну, — сказал Престон.
Папаша Фоури некоторое время смотрел на него слезящимися глазами, пытаясь вспомнить события пятидесятилетней давности.
— Да, так оно и было, — сказал он. — Он не вернулся домой. Джо сообщили, что он умер где-то в Германии. Это был удар для Джо. Он обожал мальчика, строил на его счет большие планы. Он так и не оправился после получения телеграммы. Умер он в 1950 году, как я считаю, от горя. Жена тоже вскоре умерла.
— Вы только что сказали «после того, как Джо с семьей поселился здесь», — напомнил Вилджоен. — Из какой части ЮАР они приехали?
Папаша Фоури был озадачен.
— Они были не из Южной Африки, — сказал он.
— Они были африканерами? — повторил Вилджоен.
— Кто вам это сказал?
— Так нам сообщили в армии, — ответил Вилджоен. Старик улыбнулся.
— Возможно, Фрикки выдавал себя в армии за африканера, — сказал он. — Нет, они приехали из Германии. Иммигранты. Где-то в середине тридцатых годов. Джо до конца своих дней плохо говорил на африкаанс. Мальчик, разумеется, говорил хорошо, изучал язык в школе.
— А где хранятся данные на иммигрантов ЮАР?
— Вместе с другими государственными архивными документами в подвале здания правительства, — ответил Вилджоен.
— Могут сотрудники архива сделать для меня проверку, пока мы здесь? — поинтересовался Престон.
— Разумеется. Позвоним из полицейского участка.
Полицейский участок находился на Флит-стрит. Он располагался в трехэтажном здании из желтого кирпича, похожем на крепость, рядом с манежем Кафрских стрелков. Они позвонили, подали свою заявку и отправились обедать, лишив обеда архивариуса в Претории. К счастью, помог компьютер. Он быстро выдал номер нужной папки. По документам архивариус сделал краткую справку и послал ее телексом в Восточный Лондон.
Телекс Престону и Вилджоеиу принесли, когда они допивали кофе. Вилджоен его перевел.
— Боже мой, — удивился он, — кто бы мог подумать? Престон задумался. Он встал и подошел к другому столику, за которым сидел водитель.
— В Восточном Лондоне есть синагога?
— Да, сэр. На Парк-авеню, в двух минутах ходьбы отсюда.
* * *
Синагога, с выкрашенными в белый цвет стенами и черным куполом, венчалась звездой Давида. В четверг днем здесь никого не было, кроме негра-привратника в старой армейской шинели и шерстяной шапочке. Он дал им адрес раввина Блюма в пригороде Салбурна. В три часа они уже стояли у его двери.
Он открыл дверь сам: рослый мужчина пятидесяти с небольшим лет, седой, бородатый. Одного взгляда было достаточно — он был слишком молод.
Престон представился.
— Не могли бы вы сказать, кто был раввином до вас?
— Раввин Шапиро.
— Жив он и где его найти?
— Входите, — пригласил их Блюм.
Он проводил их в дом, провел по коридору, в конце которого открыл дверь, В комнате перед камином сидел старик и пил кофе.
— Дядя Соломон, к тебе пришли. Через час Престон вышел из дома и присоединился к сидящему в машине Вилджоену.
— В аэропорт, — приказал Престон водителю и обратился к Вилджоену:
— Вы можете организовать встречу с генералом Пьенааром завтра утром?
* * *
Еще два человека в советских вооруженных силах были переведены со своих постов на выполнение специального задания.
В ста километрах к западу от Москвы, на повороте с Минского шоссе в лесу расположен центр РИЭС (разведка источников электромагнитных сигналов). Здесь ловят радиосигналы воинских частей стран Варшавского Договора и из-за рубежа. Тут можно перехватить сообщения, передаваемые и получаемые далеко за пределами советской границы. Одно подразделение комплекса изолировано и принадлежит исключительно КГБ.
Офицер, подключенный к выполнению специального задания, был радиооператором этого отделения.
— Он — лучший из тех, кто у меня есть, — пожаловался начальник в чине полковника своему заместителю, когда люди из ЦК ушли. — Лучший — не то слово. Если ему дать соответствующую аппаратуру, он услышит, как таракан чешет свою задницу в Калифорнии.
Вторым отобранным был полковник Советской Армии. По нашивкам на форме, которые он, правда, редко носил, можно было определить, что он служит в артиллерии. Вообще-то он был больше ученым, чем солдатом, и трудился в научном отделе Управления боеприпасов.
* * *
— Итак? — поинтересовался генерал Пьенаар, когда все расселись по кожаным креслам вокруг кофейного столика. — Наш дипломат Ян Марэ виновен или нет?
— Еще как виновен, — ответил Престон.
— Какие доказательства, г-н Престон? Когда он сбился с пути истинного, кто его завербовал?
— Он нигде не сбивался, его никто не вербовал, — заявил Престон. — Он не сделал ни одного неверного шага. Вы читали его автобиографию?
— Да, и к тому же, как вам сообщил капитан Вилджоен, мы все проверили: от даты рождения этого человека по сегодняшний день. Все точно.
— Это так, — сказал Престон. — История детства точна до мельчайших деталей. Я думаю, он и сейчас будет пять часов говорить о своем детстве, ни разу не сбившись и не допустив ни одной неточности.
— Значит, она правдива. Ведь ее можно проверить, — сказал генерал.
— Правдиво все, что подтверждается. История правдива до того момента, как два молодых солдата спрыгнули с немецкого грузовика в Силезии и побежали. После этого — сплошная ложь. Позвольте я все объясню, начав с истории человека, бежавшего с Яном Марэ, Фрикки Брандта.
В 1933 году в Германии к власти пришел Адольф Гитлер. В 1935 году немецкий железнодорожный рабочий Иосиф Брандт обратился в южноафриканскую миссию в Берлине и попросил предоставить ему политическое убежище, мотивируя это тем, что он как еврей боится репрессий. Его обращение не осталось без ответа, он получил визу для въезда в Южную Африку со своей семьей. В ваших архивах должно быть подтверждение его обращения и выдачи визы.
— Совершенно верно, — кивнул генерал Пьенаар. — Когда Гитлер пришел к власти, много евреев переселилось в Южную Африку. Наша статистика в этом плане выгодно отличается от статистик некоторых других стран.
— В сентябре 1935 года, — продолжал Престон, — Иосиф Брандт со своей женой Ильзой и десятилетним сыном Фридрихом садится на пароход в Бременхавене и через шесть недель прибывает в Восточный Лондон. Здесь много немцев и мало евреев, но они предпочли остаться здесь. Глава семьи нашел работу на железной дороге. Чиновник иммиграционной службы сообщил местному раввину о прибытии новичков.
Раввин, энергичный молодой человек по имени Соломон Шапиро, навестил вновь прибывших и предложил им войти в еврейскую общину. Они отказались, из чего он предположил, что приехавшие хотят адаптироваться в нееврейском сообществе. Он был разочарован, но у него не возникло никаких подозрений.
В 1938 году мальчику, которого на местный манер теперь звали Фредерик, или Фрикки, исполнилось 13 лет. По еврейскому обычаю подошло время бар-митцва — совершеннолетия еврейского мальчика. Как Брандты ни старались избегать национальных обрядов, этот — человеку, у которого единственный сын, — обойти было невозможно. Раввин Шапиро вновь навестил их, чтобы спросить, хотят ли они совершить обряд. Брандты наотрез отказались. У раввина появились тревожные подозрения, которые переросли в уверенность.
— Какую уверенность? — озадаченно спросил генерал.
— Уверенность в том, что они не евреи, — ответил Престон. — Он сказал мне об этом вчера вечером. Во время церемонии совершеннолетия мальчика благословляет раввин. До этого раввин должен удостовериться в его еврейском происхождении. У евреев национальность определяется не по отцу, а по матери. Мать должна представить документ — кетубу, который подтверждает, что она еврейка. У Ильзы Брандт не было кетубы. Не могло быть и речи о бар-митцве.
— Значит, они въехали в Южную Африку, указав ложную причину, — подытожил генерал Пьенаар. — Но это было так давно!
— Дело не только в этом, — возразил Престон. — У меня нет доказательств, но думаю, что я прав. Иосиф Брандт не соврал, когда сказал южноафриканской миссии много лет назад, что ему угрожает гестапо. Так оно и было, опасность над ним нависла не из-за национальности, а из-за убеждений. Он был коммунистом. Он знал, что, если скажет об этом в вашей миссии, ему визы не дадут.
— Продолжайте, — мрачно буркнул генерал.
— К восемнадцати годам Фрикки полностью разделял убеждения отца и как коммунист готов был работать на Коминтерн. В 1943 году двое молодых людей вступили в южноафриканскую армию и ушли на войну: Ян Марэ из Дуйвельсклофа — воевать за Южную Африку и Британское Содружество, а Фрикки Брандт — воевать за родину своих убеждений — Советский Союз. Они не встретились ни во время начальной подготовки, ни в строю, ни в Италии, ни в Мусберге. Они встретились в Сталаге 344. Я не знаю, был ли Брандт автором плана побега, но он выбрал в спутники молодого человека, высокого и светловолосого, как сам. Я думаю, что именно он, а не Марэ, предложил бежать в лес, когда сломался грузовик.
— А как же воспаление легких? — спросил Вилджоен.
— Не было никакого воспаления, — ответил Престон. — И к польским партизанам — католикам они не попадали. Скорее всего они попали к партизанам-коммунистам, с которыми Брандт изъяснялся на немецком. Те привели их к красным. У них они попали в НКВД.
В период с марта по август что-то произошло. Насчет промозглых камер — это все ерунда. У Марэ узнали подробности его детства, Брандт все их запомнил, потом, подучив получше английский и изменив немного внешность, надел на шею личный знак Яна Марэ. После этого настоящий Ян, надобность в котором отпала, скорее всего был ликвидирован. В НКВД Брандта немного помяли, чтобы он выглядел худым и больным, и передали англичанам в Потсдаме. Он полежал какое-то время сначала в госпитале в Бьелефельде, затем в окрестностях Глазго. К зиме 1945 года все южноафриканские солдаты вернулись домой, он вряд ли мог столкнуться с кем-либо из полка Делла Рей. В декабре он отправился в Кейптаун, куда прибыл в январе 1946 года.
Правда, была одна неувязка. Он не мог ехать в Дуйвельсклоф, да и не собирался этого делать. Некто из Штаба обороны послал старику Марэ телеграмму о возвращении сына, который числился «без вести пропавшим, предположительно, убитым». К ужасу Брандта-Марэ он получил телеграмму — здесь я уже предполагаю, но логично допустить — с просьбой от отца Марэ вернуться домой. Брандт притворяется больным и ложится в военный госпиталь Винберг.
Но старика-отца это не остановило. Он вновь шлет телеграмму, на сей раз чтобы сообщить, что сам приедет в Кейптаун. В отчаянии Брандт обращается к своим друзьям из Коминтерна. Все улажено. Старик сбит на пустынной дороге в долине Мутсеки. После этого проблем больше не возникало. Молодой человек не попал на похороны, это ни у кого в Дуйвельсклофе не вызвало удивления, у юриста Бенсона не возникло никаких подозрений даже когда его попросили продать недвижимость и переслать деньги в Кейптаун.
В кабинете генерала воцарилось молчание, было слышно, как муха жужжит, ползая по окну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63