— Знаю, что говорю. Если бы Соларес не погиб во время выполнения твоего задания, ты никогда бы не оторвал свою задницу от стула, чтобы приехать сюда и сообщить мне, что он был твоим агентом.
— Сначала я хотел отправить к тебе другого человека, но передумал и поехал сам — ибо считаю себя ответственным за смерть Ариеля.
— Повторяю: убеждена, что Ариель не случайно нашел меня в Буэнос-Айресе. Он ждал момента, чтобы со мной познакомиться.
— Ты ошибаешься, хотя мысль интересная. Тори снова засмеялась и ехидно спросила:
— Какое же задание выполнял Ариель в Буэнос-Айресе?
— Ты же сама сказала — заманивал тебя в расставленные сети, чтобы соблазнить.
— Я имею в виду подземелье старинного особняка. И японских головорезов из шайки якудза. Ариель знал, кто они и зачем забрались туда. Стало быть, и ты в курсе дела.
— Разумеется, я в курсе, но, извини, не открою тебе правды. Ты же у нас больше не работаешь.
— И слава Богу. Мне только интересно, нашел ли ты мне достойную замену? Мои профессиональные качества и мастерство трудно превзойти.
— Какая самоуверенность!
— Я напрасно спросила, — улыбнулась Тори, — естественно, ты никого не нашел и не найдешь никогда.
— Может и так, — Рассел снова сел и задумчиво уставился в потолок, — но я все-таки надеялся, что ты поможешь нам в поисках убийц Солареса. — Он со значением помолчал. — Хотя бы ради него.
— Ну-ну, давай, попробуй сыграть на чувстве товарищества у девочки-школьницы, посмотрим, подействует ли.
— Наверное, ты не поняла. Ты что думаешь, что я до такой степени циничен?
Тори поднялась с дивана, прошла к бару и налила себе стакан минеральной воды.
— Как поживает Бернард? Удалился от дел?
— Ну что ты! Недавно организовал неофициальный консультативный комитет, приносящий немалую выгоду всем заинтересованным лицам.
— Передай ему от меня привет, хорошо?
— Непременно. — Рассел вытащил из внутреннего кармана крошечный магнитофон и включил его. — Ну что, продолжим интервью?
— Продолжим. Я скажу все, что знаю.
Когда Тори закончила свой рассказ, Рассел спросил:
— Ты уверена, что ничего не забыла?
Тори утвердительно кивнула. Однако она ничего не сказала ему о загадочной шкатулке и о том, что была близка с Соларесом.
— Ну что ж, будем думать, что так, — произнес Слейд похоронным голосом и выключил магнитофон. — Как ты считаешь, мы можем заключить перемирие?
— С чего ты взял, что оно необходимо? — язвительно ответила Тори, поднимаясь с дивана. Когда она проходила мимо Рассела, он дотронулся до ее левого бедра и поинтересовался: — Не болит?
Вопрос был для нее неожиданным и неприятным, ей понадобилось время, чтобы не выдать своего волнения. Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, но каждая секунда молчания делала более весомой маленькую победу Рассела, угодившего в цель.
— Совсем не беспокоит. Я и думать о нем забыла, — соврала Тори.
— Значит, зажило, — он отнял руку, но Тори стояла не двигаясь. — Скажи мне, ты способна делать все, что делала до аварии?
После этой фразы маленькие кусочки разрозненной мозаики стали на свои места, образовав картинку, — в мгновение ока Тори сообразила, что к чему.
— Теперь я понимаю: это ты приказал Ариелю устроить мне проверку, вот зачем он завел меня в подземные тоннели, заранее зная, что там окажутся японцы. Поэтому-то он выждал, предоставляя действовать мне. Вы сделали из меня подопытную крысу, блуждающую в лабиринте! Согласись, что это правда!
— Вижу, что с воображением у тебя все в порядке, — улыбнулся ей Рассел, пряча магнитофон в карман. — Но чтобы ты не слишком напрягалась, скажу, что не имею ни малейшего понятия о том, почему Ариель затащил тебя в эти дурацкие катакомбы. Ведь прийти с тобой в опасную зону значило рисковать собственной безопасностью, — боюсь, что именно за это и поплатился Соларес.
— Не выдумывай. — Тори смерила Слейда высокомерным взглядом. — Если бы ты знал, кто его прикончил и почему, ты бы не стоял сейчас здесь, в этой комнате.
«...Я нужна тебе, Рассел. Вот настоящая причина твоего приезда сюда. Девочка Тори успешно сдала очередные вступительные экзамены, и ты хочешь забрать ее обратно к себе».
— Мы теряем время. Скажи лучше, почему ты, попав в аварию, отказалась от американских врачей и отдалась в руки японским хирургам, которых мы не в состоянии были контролировать? Ты же подвергла риску всю нашу организацию! После подобной выходки я просто не мог не уволить тебя. Ты сама виновата.
— Я вынуждена была так поступить, чтобы спасти себя. Японские специалисты — лучшие в мире в области восстановительной хирургии. Кроме того, они мои друзья, и я им доверяю.
— Возможно, только...
— До тебя что, никак не дойдет, Рассел? Мне нужно было, чтобы мое тело оставалось таким же совершенным, как раньше. Без него я ничто, ноль. Жизнь потеряла бы для меня смысл!
— Не спорю, твоя точка зрения вполне понятна. Только наши врачи ничуть не хуже японских и гораздо надежнее. А вдруг ты бы выболтала что-нибудь под наркозом? На карту была поставлена судьба Центра.
— Ловко выкручиваешься. Все это был лишь предлог, чтобы уволить меня, а истинная причина в другом. Только что ты сказал одну вещь, и я не могу не согласиться с тобой: мы были как брат и сестра, дети Годвина, и ты видел во мне главного своего соперника. Ты мечтал избавиться от меня, вот и воспользовался моим промахом. Что ж, Центр ничем не отличается от других мест. Везде властвуют мужчины.
— Руководство организацией не твоя стезя, Тори. Но, уверен, ты скучаешь без настоящего дела, если не страдаешь. Что касается твоего бедра...
— Японцы вставили внутрь протез из материала, намного превосходящего по своим качествам человеческую кость. Он в десять раз гибче и в сто раз прочнее. Раз уж ты спросил, отвечу: в сырую погоду нога не болит, суставы работают, как раньше, ничто не напоминает мне, что кость бедра — искусственная. Разве что я стала бегать, прыгать и вертеться лучше, чем до имплантации протеза.
— Из передряги с японскими преступниками ты выбралась молодцом, — улыбнулся Рассел, тем самым показывая, что верит ей, но эти слова лишний раз убедили Тори в том, что Ариель подверг ее испытанию не случайно.
— Ты никогда не согласишься с тем, что я сделала правильный выбор, отдавшись в руки японским хирургам, правда?
— Ты действовала под влиянием эмоций, а не разума, и, что хуже, никак не хочешь видеть опасность, которой ты подвергалась, находясь у чужих людей. Ты не оставила мне выбора.
— Какой услужливой бывает наша память.
— Все мы верим в то, во что хотим верить.
— Только не Бернард.
— Ты слишком сильно веришь в Бернарда, хотя, что же в этом странного — ведь он воспитал тебя. Он был твоим учителем. Но директором он все-таки назначил меня, мне вручил бразды правления. За это ты и невзлюбила меня.
— Мне было противно видеть, как ты использовал людей в своих целях.
— Ты забываешь, что Бернард Годвин был и моим учителем тоже.
Наступило молчание. Тори был неприятен как сам разговор, так и самодовольный тон Рассела. Наконец она произнесла:
— Ты не можешь сказать мне ничего такого, что заставит меня изменить решение.
— Какое решение?
— Вернуться в М.
— Но я приехал не за этим...
— А зачем? — Тори улыбнулась. — Допустим, ты не врешь... Узнал, что хотел?
— Да. И не буду больше злоупотреблять твоим гостеприимством.
— Гостеприимством? По-моему я его тебе не оказывала.
— Благодарю за угощение. Коктейль был очень вкусным.
Тори ничего не ответила.
— Пока. Встретимся позднее. — Встретимся, когда рак свистнет.
* * *
Тори свернулась калачиком в кресле, до сих пор кожей ощущая присутствие Рассела. Библиотека, такая уютная днем, с наступлением вечера приобрела довольно мрачный вид. Непонятно, что было тому причиной: невеселое настроение Тори или темнота. Чувство паники внезапно охватило девушку. Что, если Рассел расскажет матери об аварии? Родители не подозревают, что дочери сделали операцию и вставили протез. Хотя нет, вряд ли Слейд заведет такой разговор — он, как хороший конспиратор, никогда не говорил ничего лишнего.
Немного успокоившись, Тори слезла с кресла и подошла к столу, на котором стояла шкатулка Ариеля. Она открыла ее, достала цветной моментальный снимок и в очередной раз стала его разглядывать. Это была явно свежая фотография Ариеля, сделанная, может быть, даже за пару недель до его приезда в Буэнос-Айрес. На заднем плане виднелся небольшой парк с традиционными дорожками, аллеями, скамейками. За парком возвышалась Рашн-Хил. Улыбающееся лицо Ариеля находилось в тени, но по снимку было понятно, что день выдался солнечный. Сзади помещалось что-то, одновременно похожее на солнечные часы и играющего ребенка. От парка по направлению к камере шла парочка; слева, ближе к фотографу, стоял мужчина, но, к сожалению, лица этих людей трудно было различить.
Тори с тех пор, как вернулась домой, бессчетное количество раз изучала загадочный снимок, безуспешно пытаясь понять, что особенного в этой фотографии? Ведь она была для Ариеля настолько важной, что он, находясь на пороге смерти, истекая кровью, не думал ни о чем, кроме шкатулки и фотографии. А что в ней такого? Самое обычное фото человека в парке...
Раздался легкий стук в дверь библиотеки, и через секунду вошла Лора.
— Дорогуша, уже поздно. Мы ждем тебя к ужину.
Тори взглянула на часы:
— Но сейчас только половина седьмого.
— Половина восьмого, милая. Переведи свои часы на час вперед. — Сегодня наступило летнее время. Ты проголодалась?
— Конечно, мама.
* * *
Поздним вечером Тори сидела у себя в комнате и размышляла над историей о полицейском Дзэне, рассказанной отцом. В ее жизни роль Дзэна сыграл Бернард Годвин, встреча с которым оказала решающее влияние на ее дальнейшую судьбу и была подобна вспышке молнии, озарившей мглу ночи. Взяв расческу, она начала расчесывать свою густую гриву, посмотрелась в зеркало — и вспомнила себя маленькой девочкой, маму Лору Нан, которая вот так же, как она сейчас, расчесывала ей волосы, вплетала ленты в косички — образцово-показательная мать и ухоженная, аккуратная дочь. Верх совершенства.
Десять лет спустя эта примерная девочка, вырвавшаяся из-под родительской опеки в далекий Токио, облазила все злачные места, бары с плохой репутацией, районы с высоким уровнем преступности, какие только ей удавалось найти в японской столице. В феодальной Японии XVI века таких людей, как Тори, называли «ронин», что означает «странствующий самурай». Вместо того чтобы остановиться на минуту, задуматься о скоротечности бытия, заглянуть в тайные уголки своей души, Тори очертя голову бросалась навстречу любой опасности, искала острых ощущений, буквально ходила по краю пропасти, видя в риске смысл жизни. И тоска по дому оказалась для нее неожиданной. О брате она скучала всегда, но в этот раз Тори захотелось снова увидеться с отцом, услышать от Него слова одобрения и знать, что он гордится ею, а не только Грегом — любимцем семьи, астронавтом, пилотом. Рядом с братом его взбалмошная сестра была совсем незаметна, но Тори не переставала надеяться, что когда-нибудь и на нее обратят внимание, особенно отец. Она даже себе боялась признаться в том, что любит его ничуть не меньше, чем Грега. Родители постоянно восхищались своим сыном, просто преклонялись перед ним, но Тори никогда не завидовала брату. Она очень любила его. Конечно ревновала брата к отцу, но опять же винила в недостатке внимания к себе не брата, а отца. Потому что Грег был союзником, единственным человеком, понимавшим ее, без брата она совсем бы потеряла контакт с родителями, оказалась бы в одиночестве.
Пришло время, и Грег покинул родительское гнездо, а Тори осталась одна. Ее охватило неудержимое желание уехать из дома как можно дальше, куда угодно, хоть на край света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87