Когда смерть была так чиста, когда она послужила основной цели самурая: уподобить свою смерть ростку, дабы она служила примером для других.
Теперь ему оставалось смириться с тем, что должно было произойти, тешить себя мыслью, что это достаточное вознаграждение за почти сорок лет страданий. Конечно же, он был прав: американская оккупация Японии, принятая с помощью янки новая конституция 1946 года превратила Японию в страну предпринимателей-буржуа, с буржуазными вкусами и замашками. И поскольку по настоянию американцев в бюджет новой Японии не были заложены расходы на оборону, бремя этих расходов не отягощало экономику страны. Как раздражали Сийну молодые богатые коммерсанты из его окружения, превозносившие Америку за то, что с ее помощью Япония стала настолько процветающей страной, что даже буржуазному среднему сословию стал доступен уровень жизни, о котором деды еще поколения назад не могли и мечтать. Сийна гневался, потому что они отказывались видеть то, что ему было совершенно ясно. Да, Америка позволила Японии стать богатой. Но Япония сделалась ее вассалом, безопасность страны полностью зависит от Америки. Когда-то Япония была страной самураев, умевших вести войну и создавших свою собственную систему обороны. Теперь все это в прошлом. Америка принесла в Японию капитализм и тем самым выхолостила всю культурную традицию.
Поэтому-то Сийна и создал Дзибан.
Близилось лето. Все реже и реже холодные зимние ветры долетали до стен его дома, все чаще в зарослях айвы под окнами слышалось пение птиц.
Положив руки на костлявые колени, Кодзо Сийна вспоминал. Особенно ярким было воспоминание о лете 1947 года, когда после разгрома Японии прошло два года.
Жара накатывала удушающими волнами, казалось, их можно пощупать руками, и влажность была очень высока. В летней резиденции Сийны на берегу озера Яманака собрались восемь министров. Эти восемь человек, да еще Сийна, и составляли Дзибан. Забавно было сознавать, что его считали местной политической организацией, тогда как власть этих людей простиралась настолько далеко, что называть их организацию можно было какой угодно, но только не местной. Правда, Дзибан был также известен как общество Десяти Тысяч Теней. В этом названии уже содержался намек на священную катану, символ мощи японского воина и знак его особого положения в обществе.
Кузнец, последователь учения дзэн, ковал и перековывал раскаленную сталь десять тысяч раз. Так рождалась катана, длинный меч. Лезвие получалось таким прочным, что разрубало доспехи, и таким гибким, что его невозможно было сломать. Каждая ковка называлась тенью.
Катана, принадлежавшая обществу Дзибан, была изготовлена примерно в четвертом веке. Ее выковал один из лучших кузнецов-дзэнбуддистов для принца Ямато Такеру, убившего своего родного брата-близнеца под предлогом нарушения правил хорошего тона. Он также собственноручно уничтожил свирепые племена кумазо, обитавшие к северу от столицы.
Это был самый древний и самый почитаемый меч во всей Японии. Его место было в музее. В этом клинке жила сама душа страны.
— Вот символ нашей мощи, — произнес тогда молодой Кодзо Сийна, поднимая над головой меч. — Вот символ нашей моральной ответственности. Перед императором и перед самой Японией.
Фоном ему в то лето 1947 года служили воды озера, ставшие под порывами ветра с дождем темными и непрозрачными, как раковина устрицы. Поднимавшийся над водой туман напоминал испарения от тела актера в театре Кобуки.
Мы все носим маски, подумал тогда, обращаясь к основателям общества Десяти Тысяч Теней, молодой Кодзо Сийна. Если мы не играем роль, мы ничто. Он посмотрел на старинный меч. Вот зеркальное отражение нас самих. Мы подносим его к свету и называем это жизнью. «Если мы не сможем вернуть к жизни саму сущность нашего духа, — сказал он, — нам не удастся возвратить Японии ее былую славу».
В тот день серая вода сливалась с серым небом. Все вокруг было одинаково серым, и невозможно было определить, где солнце.
— Мы не можем проиграть, и мы не проиграем. Мы знаем, в чем заключается наш долг, и каждый из нас сделает все, что нужно, чтобы очистить Японию. Не в первый раз пришельцы с Запада оскверняют нашу священную землю. Пришедший в Японию капитализм подобен прожорливому фениксу. Капитализм уничтожает нас. Он съедает нас заживо, заставляет предать забвению наше наследие, так что в конце концов мы не будем знать, что значит быть японцем, самураем, служить императору.
Воды озера, холмы и небо сливались в одно целое, но гора была видна. Гора Фудзи возвышалась в своем призрачном величии, неизменная темная тень на сером фоне, отделенная от него несколькими угольными штрихами; ее вершину венчала шапка ослепительно белого снега. Святая Фудзи. Фудзи спасительница.
Молодой Кодзо Сийна был обнажен по пояс. Его великолепно вылепленное тело приковывало к себе их взгляды. На лоб, расправив сзади концы, он повязал хачимачи, головную повязку идущего на битву воина.
— Сейчас я в первый раз извлеку из ножен священный меч принца Ямато Такеру, — сказал Сийна. Казалось, магия, заключенная в этом выкованном вручную мече, заставила туман отступить, и вокруг клинка образовалась аура, ореол пустоты.
Молодой Кодзо Сийна поднял меч, и какое-то мгновение человек и клинок — оба само совершенство в их лоснящемся великолепии слились воедино.
— В следующий раз я достану меч, дабы освятить плоды того, что мы сейчас посеяли.
Быстрым движением он надрезал кончик своего пальца, темно-красная кровь полилась в чашку для саке. Он обмакнул древнее перо в чашку и кровью вывел свое имя под хартией организации Дзибан.
— Вот, отныне и на все времена, — сказал Кодзо Сийна, — перед вами кокоро, сердце нашей философии, сущность наших целей, будущее, которому мы сегодня вверяем свои судьбы, судьбы наших семей и сами наши жизни. — Он передал документ стоявшему слева от него министру и надрезал мечом кончик его пальца. Их кровь в чашке смешалась. Министр окунул в нее перо и вывел ниже свое имя. Сийна произнес: — Для всех грядущих поколений мы описываем здесь наши действия, мы берем в свидетели наших незримо присутствующих здесь, безмерно почитаемых предков, которым мы посвящаем общество Десяти Тысяч Теней. — Документ перешел из рук в руки, еще немного крови пролилось в чашку, на документе стало одной подписью больше.
— Это живая летопись священного Дзибана, — продолжал Кодзо Сийна. — Скоро она станет нашим знаменем и нашим щитом. — Последний министр поставил свою подпись. — Самим своим существованием этот документ говорит нам: мы, поставившие свои подписи на этом свитке, ступили тем самым на стезю добродетели и свернуть с этого пути уже не имеем права.
Капля крови, скрип пера по твердой бумаге.
— Этот документ Катей, названный так, потому что являет собой программу общества Десяти Тысяч Теней, будет постоянно напоминать нам о святости наших целей. Поскольку мы стремимся защитить императора, уберечь наследие сёгуна-объединителя, Иэясу Токугавы. Мы хотим восстановить связь между прошлым, настоящим и будущим, непреходящее величие Страны Восходящего Солнца.
И вот теперь, этой весной, Кодзо Сийна сидел в своем кабинете и созерцал шатер цветущей айвы за окном. В то лето, подумал он, мне в моей богоподобной незрелости казалось, что битва уже выиграна. Когда мы только вступили в нее, я недооценил Ватаро Таки. Его влияние внутри якудзы росло, и все это влияние он употребил на борьбу с Дзибаном.
Откуда он взялся? Почему стал моим врагом? Не знаю. Но мы сражались с ним во всех сферах жизни: политической, бюрократической, экономической и военной. Снова и снова он путал все наши планы. Даже если мы наносили ему удар, он оправлялся от него, собирал силы и нападал снова.
И лишь две недели назад мне наконец удалось уничтожить его. Но я не брал в расчет его ближайшего союзника. Я недооценил коварство Филиппа Досса. Это он выкрал много лет назад священный меч Дзибана, катану. И что он с ним сделал? Отдал своему сыну, Майклу.
Кодзо Сийна сжал кулаки. От одной мысли о том, что он мог так и не узнать о судьбе меча, если бы его случайно не увидел в Париже сенсей и, узнав, не позвонил Масаси, у Кодзо Сийны разливалась желчь.
«Верни его, — сказал Сийна Масаси, — любой ценой».
Пение птиц не услаждало слух Кодзо Сийны. Как стоявшая перед ним аппетитная еда не услаждала его обоняние. Как не радовались его глаза нежно-розовым цветкам айвы. У него все еще не было катаны принца Ямато Такеру.
Существовала еще одна причина для беспокойства, не менее важная, чем меч. Документ Катей был украден. В нем шаг за шагом описывалось, каким образом общество Десяти Тысяч Теней собиралось сделать Японию мировой державой, медленно, но верно вернуть ее к милитаризму, а также план нападения — с помощью союзников вне Японии — на Китай.
Попади этот документ в руки врагов — например, окажись он на столе президента Соединенных Штатов, — и смертный приговор всему обществу Дзибан был бы обеспечен. Этого он вынести не мог. Для того чтобы Дзибан мог выполнить свою миссию, открыть для Японии новую эру, когда Страна Восходящего Солнца уже не будет зависеть от иностранной нефти или любых других видов энергоресурсов, документ Катей должен быть возвращен.
Сильные пальцы Кодзо Сийны впились в колени. Неразрешимая загадка — кто же убил Филиппа Досса — не давала ему покоя. Сийна был уверен, останься Досс жив, люди Масаси обязательно выследили бы его. Когда Досс внезапно исчез из виду, Удэ был уже совсем близко. И вот он умер на Мауи. Кто это сделал? Ответа на этот вопрос Кодзо Сийна не знал, а значит, не знал, какие еще силы участвуют в игре, и это угнетало его. Скоро, подумал он, успокаивая себя, с помощью Масаси Таки меч вернется ко мне. Тогда меч японской души освободится от ножен, и моя миссия будет завершена. Япония станет, наконец, мировой державой, достойным соперником Америки и Советского Союза.
Майкл был уверен, что тьма никогда не кончится. Но она кончилась.
— Одри!
Звон храмовых колоколов вывел его из долгого забытья.
— О Господи! Господи!
В голове шумит, гул не прекращается, гуляет эхом. Хочется избавиться от него, поспать еще лет сто.
— Ее нет!
Свет режет глаза, как осколки стекла.
— Моя девочка пропала!
Он со стоном проснулся, голова была совершенно пустая.
Его тряс дядя Сэмми.
— Майкл. Майкл! Что случилось?
Храмовые колокольчики и бамбуковая флейта, пронзительная мелодия под звучный аккомпанемент ударных.
— Майкл! Ты слышишь меня?
— Да. — Пелена перед глазами исчезла, в голове прояснилось.
— Где Одри? Ради Бога, Майкл, что случилось?
— Я... я не знаю. — Слова и движения отдавались головной болью. Последствия наркотика?
— То есть как это ты не знаешь?
Взволнованное лицо матери с лихорадочно горящими глазами.
— Я позвонила Джоунасу. Он сразу приехал. Сказал, полицию не вызывать. — Она шагнула к Майклу. — Дорогой, как ты себя чувствуешь?
— Все в порядке, — сказал он. Посмотрел на Джоунаса. — Сколько времени я был без сознания? Джоунас стоял рядом с ним на коленях.
— Лилиан, сколько времени прошло после твоего звонка? Наверное, минут сорок.
Лилиан кивнула.
Майкл обвел глазами комнату. Казалось, по ней прошелся ураган. Перевернул стулья, смел на пол светильники и книги.
— Господи! — прошептал Майкл. Попытался встать.
— Майкл!
Пошатнувшись, он увидел разрез. Джоунас поддержал его, и Майкл поднялся на ноги. Аккуратный, как хирургический шов, разрез шел вдоль всего ковра. «Где моя катана? — подумал Майкл. — Господи, что случилось с Одри?»
* * *
— Митико, — сказала женщина. — Я сама выбрала этот путь. И я смиренно принимаю все его тяготы. Митико пропалывала сад.
— Сегодня опасность подстерегает нас на каждом шагу, — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Теперь ему оставалось смириться с тем, что должно было произойти, тешить себя мыслью, что это достаточное вознаграждение за почти сорок лет страданий. Конечно же, он был прав: американская оккупация Японии, принятая с помощью янки новая конституция 1946 года превратила Японию в страну предпринимателей-буржуа, с буржуазными вкусами и замашками. И поскольку по настоянию американцев в бюджет новой Японии не были заложены расходы на оборону, бремя этих расходов не отягощало экономику страны. Как раздражали Сийну молодые богатые коммерсанты из его окружения, превозносившие Америку за то, что с ее помощью Япония стала настолько процветающей страной, что даже буржуазному среднему сословию стал доступен уровень жизни, о котором деды еще поколения назад не могли и мечтать. Сийна гневался, потому что они отказывались видеть то, что ему было совершенно ясно. Да, Америка позволила Японии стать богатой. Но Япония сделалась ее вассалом, безопасность страны полностью зависит от Америки. Когда-то Япония была страной самураев, умевших вести войну и создавших свою собственную систему обороны. Теперь все это в прошлом. Америка принесла в Японию капитализм и тем самым выхолостила всю культурную традицию.
Поэтому-то Сийна и создал Дзибан.
Близилось лето. Все реже и реже холодные зимние ветры долетали до стен его дома, все чаще в зарослях айвы под окнами слышалось пение птиц.
Положив руки на костлявые колени, Кодзо Сийна вспоминал. Особенно ярким было воспоминание о лете 1947 года, когда после разгрома Японии прошло два года.
Жара накатывала удушающими волнами, казалось, их можно пощупать руками, и влажность была очень высока. В летней резиденции Сийны на берегу озера Яманака собрались восемь министров. Эти восемь человек, да еще Сийна, и составляли Дзибан. Забавно было сознавать, что его считали местной политической организацией, тогда как власть этих людей простиралась настолько далеко, что называть их организацию можно было какой угодно, но только не местной. Правда, Дзибан был также известен как общество Десяти Тысяч Теней. В этом названии уже содержался намек на священную катану, символ мощи японского воина и знак его особого положения в обществе.
Кузнец, последователь учения дзэн, ковал и перековывал раскаленную сталь десять тысяч раз. Так рождалась катана, длинный меч. Лезвие получалось таким прочным, что разрубало доспехи, и таким гибким, что его невозможно было сломать. Каждая ковка называлась тенью.
Катана, принадлежавшая обществу Дзибан, была изготовлена примерно в четвертом веке. Ее выковал один из лучших кузнецов-дзэнбуддистов для принца Ямато Такеру, убившего своего родного брата-близнеца под предлогом нарушения правил хорошего тона. Он также собственноручно уничтожил свирепые племена кумазо, обитавшие к северу от столицы.
Это был самый древний и самый почитаемый меч во всей Японии. Его место было в музее. В этом клинке жила сама душа страны.
— Вот символ нашей мощи, — произнес тогда молодой Кодзо Сийна, поднимая над головой меч. — Вот символ нашей моральной ответственности. Перед императором и перед самой Японией.
Фоном ему в то лето 1947 года служили воды озера, ставшие под порывами ветра с дождем темными и непрозрачными, как раковина устрицы. Поднимавшийся над водой туман напоминал испарения от тела актера в театре Кобуки.
Мы все носим маски, подумал тогда, обращаясь к основателям общества Десяти Тысяч Теней, молодой Кодзо Сийна. Если мы не играем роль, мы ничто. Он посмотрел на старинный меч. Вот зеркальное отражение нас самих. Мы подносим его к свету и называем это жизнью. «Если мы не сможем вернуть к жизни саму сущность нашего духа, — сказал он, — нам не удастся возвратить Японии ее былую славу».
В тот день серая вода сливалась с серым небом. Все вокруг было одинаково серым, и невозможно было определить, где солнце.
— Мы не можем проиграть, и мы не проиграем. Мы знаем, в чем заключается наш долг, и каждый из нас сделает все, что нужно, чтобы очистить Японию. Не в первый раз пришельцы с Запада оскверняют нашу священную землю. Пришедший в Японию капитализм подобен прожорливому фениксу. Капитализм уничтожает нас. Он съедает нас заживо, заставляет предать забвению наше наследие, так что в конце концов мы не будем знать, что значит быть японцем, самураем, служить императору.
Воды озера, холмы и небо сливались в одно целое, но гора была видна. Гора Фудзи возвышалась в своем призрачном величии, неизменная темная тень на сером фоне, отделенная от него несколькими угольными штрихами; ее вершину венчала шапка ослепительно белого снега. Святая Фудзи. Фудзи спасительница.
Молодой Кодзо Сийна был обнажен по пояс. Его великолепно вылепленное тело приковывало к себе их взгляды. На лоб, расправив сзади концы, он повязал хачимачи, головную повязку идущего на битву воина.
— Сейчас я в первый раз извлеку из ножен священный меч принца Ямато Такеру, — сказал Сийна. Казалось, магия, заключенная в этом выкованном вручную мече, заставила туман отступить, и вокруг клинка образовалась аура, ореол пустоты.
Молодой Кодзо Сийна поднял меч, и какое-то мгновение человек и клинок — оба само совершенство в их лоснящемся великолепии слились воедино.
— В следующий раз я достану меч, дабы освятить плоды того, что мы сейчас посеяли.
Быстрым движением он надрезал кончик своего пальца, темно-красная кровь полилась в чашку для саке. Он обмакнул древнее перо в чашку и кровью вывел свое имя под хартией организации Дзибан.
— Вот, отныне и на все времена, — сказал Кодзо Сийна, — перед вами кокоро, сердце нашей философии, сущность наших целей, будущее, которому мы сегодня вверяем свои судьбы, судьбы наших семей и сами наши жизни. — Он передал документ стоявшему слева от него министру и надрезал мечом кончик его пальца. Их кровь в чашке смешалась. Министр окунул в нее перо и вывел ниже свое имя. Сийна произнес: — Для всех грядущих поколений мы описываем здесь наши действия, мы берем в свидетели наших незримо присутствующих здесь, безмерно почитаемых предков, которым мы посвящаем общество Десяти Тысяч Теней. — Документ перешел из рук в руки, еще немного крови пролилось в чашку, на документе стало одной подписью больше.
— Это живая летопись священного Дзибана, — продолжал Кодзо Сийна. — Скоро она станет нашим знаменем и нашим щитом. — Последний министр поставил свою подпись. — Самим своим существованием этот документ говорит нам: мы, поставившие свои подписи на этом свитке, ступили тем самым на стезю добродетели и свернуть с этого пути уже не имеем права.
Капля крови, скрип пера по твердой бумаге.
— Этот документ Катей, названный так, потому что являет собой программу общества Десяти Тысяч Теней, будет постоянно напоминать нам о святости наших целей. Поскольку мы стремимся защитить императора, уберечь наследие сёгуна-объединителя, Иэясу Токугавы. Мы хотим восстановить связь между прошлым, настоящим и будущим, непреходящее величие Страны Восходящего Солнца.
И вот теперь, этой весной, Кодзо Сийна сидел в своем кабинете и созерцал шатер цветущей айвы за окном. В то лето, подумал он, мне в моей богоподобной незрелости казалось, что битва уже выиграна. Когда мы только вступили в нее, я недооценил Ватаро Таки. Его влияние внутри якудзы росло, и все это влияние он употребил на борьбу с Дзибаном.
Откуда он взялся? Почему стал моим врагом? Не знаю. Но мы сражались с ним во всех сферах жизни: политической, бюрократической, экономической и военной. Снова и снова он путал все наши планы. Даже если мы наносили ему удар, он оправлялся от него, собирал силы и нападал снова.
И лишь две недели назад мне наконец удалось уничтожить его. Но я не брал в расчет его ближайшего союзника. Я недооценил коварство Филиппа Досса. Это он выкрал много лет назад священный меч Дзибана, катану. И что он с ним сделал? Отдал своему сыну, Майклу.
Кодзо Сийна сжал кулаки. От одной мысли о том, что он мог так и не узнать о судьбе меча, если бы его случайно не увидел в Париже сенсей и, узнав, не позвонил Масаси, у Кодзо Сийны разливалась желчь.
«Верни его, — сказал Сийна Масаси, — любой ценой».
Пение птиц не услаждало слух Кодзо Сийны. Как стоявшая перед ним аппетитная еда не услаждала его обоняние. Как не радовались его глаза нежно-розовым цветкам айвы. У него все еще не было катаны принца Ямато Такеру.
Существовала еще одна причина для беспокойства, не менее важная, чем меч. Документ Катей был украден. В нем шаг за шагом описывалось, каким образом общество Десяти Тысяч Теней собиралось сделать Японию мировой державой, медленно, но верно вернуть ее к милитаризму, а также план нападения — с помощью союзников вне Японии — на Китай.
Попади этот документ в руки врагов — например, окажись он на столе президента Соединенных Штатов, — и смертный приговор всему обществу Дзибан был бы обеспечен. Этого он вынести не мог. Для того чтобы Дзибан мог выполнить свою миссию, открыть для Японии новую эру, когда Страна Восходящего Солнца уже не будет зависеть от иностранной нефти или любых других видов энергоресурсов, документ Катей должен быть возвращен.
Сильные пальцы Кодзо Сийны впились в колени. Неразрешимая загадка — кто же убил Филиппа Досса — не давала ему покоя. Сийна был уверен, останься Досс жив, люди Масаси обязательно выследили бы его. Когда Досс внезапно исчез из виду, Удэ был уже совсем близко. И вот он умер на Мауи. Кто это сделал? Ответа на этот вопрос Кодзо Сийна не знал, а значит, не знал, какие еще силы участвуют в игре, и это угнетало его. Скоро, подумал он, успокаивая себя, с помощью Масаси Таки меч вернется ко мне. Тогда меч японской души освободится от ножен, и моя миссия будет завершена. Япония станет, наконец, мировой державой, достойным соперником Америки и Советского Союза.
Майкл был уверен, что тьма никогда не кончится. Но она кончилась.
— Одри!
Звон храмовых колоколов вывел его из долгого забытья.
— О Господи! Господи!
В голове шумит, гул не прекращается, гуляет эхом. Хочется избавиться от него, поспать еще лет сто.
— Ее нет!
Свет режет глаза, как осколки стекла.
— Моя девочка пропала!
Он со стоном проснулся, голова была совершенно пустая.
Его тряс дядя Сэмми.
— Майкл. Майкл! Что случилось?
Храмовые колокольчики и бамбуковая флейта, пронзительная мелодия под звучный аккомпанемент ударных.
— Майкл! Ты слышишь меня?
— Да. — Пелена перед глазами исчезла, в голове прояснилось.
— Где Одри? Ради Бога, Майкл, что случилось?
— Я... я не знаю. — Слова и движения отдавались головной болью. Последствия наркотика?
— То есть как это ты не знаешь?
Взволнованное лицо матери с лихорадочно горящими глазами.
— Я позвонила Джоунасу. Он сразу приехал. Сказал, полицию не вызывать. — Она шагнула к Майклу. — Дорогой, как ты себя чувствуешь?
— Все в порядке, — сказал он. Посмотрел на Джоунаса. — Сколько времени я был без сознания? Джоунас стоял рядом с ним на коленях.
— Лилиан, сколько времени прошло после твоего звонка? Наверное, минут сорок.
Лилиан кивнула.
Майкл обвел глазами комнату. Казалось, по ней прошелся ураган. Перевернул стулья, смел на пол светильники и книги.
— Господи! — прошептал Майкл. Попытался встать.
— Майкл!
Пошатнувшись, он увидел разрез. Джоунас поддержал его, и Майкл поднялся на ноги. Аккуратный, как хирургический шов, разрез шел вдоль всего ковра. «Где моя катана? — подумал Майкл. — Господи, что случилось с Одри?»
* * *
— Митико, — сказала женщина. — Я сама выбрала этот путь. И я смиренно принимаю все его тяготы. Митико пропалывала сад.
— Сегодня опасность подстерегает нас на каждом шагу, — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81