Он же мечтал заниматься с детьми и наконец начать просто жить. Так случилось, что они никогда больше не возвращались к разговору о плене, в сознании каждого из них он превратился в аномалию, в черную заплату, пришлепанную на добротную ткань семейной истории. К тому же смерть Бена все изменила: представление о том, что такое страдание. У них теперь были две разные жизни – до того, как умер Бен, и после.
В последующие годы, когда акции «Текнетрикс» взлетели в цене, они стали богаты. Их благосостояние достигло критической массы, примерно около десяти миллионов, оно вдруг стало пухнуть и множиться как бы само по себе, расцветая благодаря растущей бирже девяностых. Элли говорила ему не раз: «У нас так много денег, что я их больше не считаю, и на концерты мне нравится ходить, и квартира мне наша нравится, но знаешь, я…», потом ее голубые глаза увлажнялись, и она не в силах была закончить фразу – они оба знали, что поправить ничего нельзя. Их мальчика больше нет.
Иногда по вечерам у Чарли была удивительно стойкая эрекция. Уд становился твердым, как в годы молодости, и их соитие под простынями превращалось в эротическое свидание. Элли каждый раз чередовала оргазмы с рыданиями, его же окончательный спазм имел мало общего с катарсисом. И хотя они не отказывались от наслаждения, оба знали, что скоро от него ничего не останется – по закону времени. Элли, бывало, обхватывала его ногами и упрашивала: «Пожалуйста, люби меня, люби, чтобы я смогла все забыть». И он изо всех сил старался, побеждая боль в спине, из кожи лез вон. Подчас ожидаемое происходило, но все реже и реже. Чарли радовался за жену, из которой рвался крик страсти, но сам не испытывал должного восторга от близости. Война покалечила не только его тело, но и душу. Да, ты способен страдать, переживая смерть близких, тех, кого любишь, но как заставить замолчать совесть, ведь из-за тебя такая же безысходная скорбь пришла в семьи огромного числа других людей. Это всегда будет лежать камнем на сердце. Даже если ты все делал в интересах своей страны.
Как оказалось, война была совершенно не нужна. Ах, если бы он только знал тогда то, что знает теперь, но обмануты оказались все. Он пошел на войну потому, что любил летать, и в самом деле стал асом в тактике и стратегии воздушного боя. А все остальное – что он защищал демократию и прочая трескотня – в интересах политиканов. Увы, он понял это поздно. Как и то, что война, ее бремя, останется с ним навсегда. Что посеешь, то и пожнешь, говаривал отец Чарли. Ох, как же он был прав.
Чарли надеялся, что плен сгладит в его сознании чувство вины. Но этого не произошло. Ведь он был жив и жил неплохо, в то время как другие погибли. Единственное, что равняло его горе с горем этих людей, была смерть Бена.
Бен умирал в госпитале. Он лежал скрючившись на левом боку, прижав безвольные пальцы к лицу. Временами открывал глаза, но что бы он там ни видел, было вне этой комнаты. Он уже не мог говорить, но, похоже, сознание не покидало его, и, сжавшись в комок, он отдался трудной работе умирания. Жидкая бороденка Бена отросла. За день до его конца Чарли принес электробритву и побрил сына. Из-за слабости Бен не мог держать голову. Чарли осторожно поддерживал ее, чтобы побрить обе щеки и подбородок. Иначе Элли не смогла бы узнать своего мальчика, превратившегося в тень.
От прикосновения руки глаза Бена приоткрылись, уголок рта одобрительно скривился. Мимика, характерная для него, она говорила отцу: все живое смертно, девятнадцатилетний принц тоже. В силу молодости он угасал быстро – такова природа этого заболевания. Да, все земное возвращается в землю. Правда, в разном возрасте. Умирая, Бен не произнес ни слова. Он исчез в приступе мягкого кашля. Парень старался вдохнуть поглубже, но легкие были заполнены жидкостью, справиться с последними судорогами он уже не смог.
Чарли простоял у кровати до самого конца, пока сестра не сняла его руку с запястья Бена. Они выпрямили тело Бена, положили вдоль туловища руки. Когда с Бена сняли госпитальный халат, Чарли взглянул на его пенис, серый и неприкаянный в обрамлении волос, с засунутой в уретру трубкой катетера. Его подбородок был все еще задран вверх, веки приоткрыты, и на мгновение выражение лица покойного показалось наглым, даже враждебным, бросающим вызов всем, кто когда-то тоже умрет. Санитары разложили серый пластиковый мешок и умеючи перекинули в него тело Бена. Чарли остановил их и попросил оставить его наедине с телом. Он наклонился к Бену, прижался к его холодному лбу и сказал: «Прощай, сын, я всегда буду любить тебя».
Он прочитал новости в Интернете, потом проверил корпоративные мейлы. Все это время Элли бродила по комнате в ночной сорочке. Ее ноги казались отекшими. Она положила книжку на свой ночной столик. Похоже, ложится спать все раньше и раньше. Депрессия? Он вспомнил про шанхайскую вазу в кладовке и решил, что пришло время ее показать. Он принес вазу и положил ее на кровать.
– Эй, дорогая женушка, – позвал он.
– Ну что там еще? О, какая красивая, Чарли. – Она взяла вазу и провела пальцами по ноздрям дракона. – Какая милая вещица.
– К тому же довольно древняя.
– Действительно, выглядит очень старой. Где ты ее раздобыл?
– В антикварном магазине в Шанхае. В Старом городе. Я попросил, чтобы они прислали ее.
Элли вяло провела пальцами по крыльям дракона.
– Знаешь, я уже две недели ничего не слышала о Мириам с верхнего этажа. У нее ужасное несчастье: сын убился, играя в ракетбол.
– Что?
– Да, ударился о стену, прямо головой.
– Шею сломал?
– Умер прямо на корте, со слов Мириам. У него с женой трое детей. Теперь Мириам придется помогать внукам. Кажется, он имел страховку на небольшую сумму. – Она провела пальцами по чешуйчатому хвосту дракона. – Так вот, проблема в том, что Мириам не любитсвою сноху. Они никогда, собственно… Так где ты взял эту вазу?
– В антикварном магазине в Старом городе, – он улыбнулся, – я же только что сказал.
– Разве? Ну конечно. Очень симпатичная вещица. Спасибо тебе, дорогой. Я просто хотела… – Элли встала. – У меня кое-какие проблемы, Чарли.
Он молча кивнул.
– Я теряю память. Сегодня пыталась вспомнить, когда день рождения матери, и не смогла. А потом подумала, что могу узнать это из телефонной книги, и даже взяла ее, прежде чем осознала, что я делаю.
– А с кем этого не бывает?
– Нет-нет, Чарли, не притворяйся. – Ее глаза смотрели умоляюще. – Я хочу, чтобы ты понял, как это серьезно.
– Иди ко мне, – он обнял ее. – Ну, что у тебя еще?
– Знаешь, мне хочется всюду развесить записки, чтобы хоть как-то ориентироваться: позвонить Джулии, забрать вещи из прачечной… Вчера я ехала на машине с включенным парковочным тормозом целых полчаса.
– Скверно.
Он помассировал ей шею. Элли посмотрела на него с благодарностью. Глаза ее сияли. Господи, подумал Чарли, похоже, она уже забыла про свой страх.
– Прелестная ваза. Где ты ее раздобыл?
– Элли, перестань, пожалуйста.
– Что?
– Ты, похоже, шутишь?
Она взглянула на него.
– По поводу чего?
– Ничего.
– Какие шутки?
– Никаких шуток.
Она нахмурилась.
– Ты меня дразнишь, что ли?
– Да нет же, Элли, не дразню. Я думал, ты про вазу спрашиваешь.
– Я и спрашивалапро вазу.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты меня заставляешь чувствовать себя неуютно. Ты что, хочешь сказать, что я уже спрашивала, где ты достал вазу?
– Да.
– Но я вовсе не спрашивала.
– А мне показалось, что спрашивала, лапушка.
– Да нет же, Чарли, я совершенно уверена,что тебе послышалось.
Он кивнул.
– Конечно, ты права, Элли. Не о чем беспокоиться.
Он помог ей улечься в кровать, она приняла любимые снотворные пилюли. Они были цвета человеческой плоти, что казалось Чарли отвратительным.
– Все будет хорошо, правда? – спросила она. – Ну, Чарли, подбодрименя. Просто скажи эти слова.
– Да.
Она всматривалась в его глаза, стараясь понять, откровенен ли он.
– Пожалуйста, скажи еще раз.
– Все будет хорошо.
– Ты уверен или просто хочешь меня успокоить?
– Уверен, – он подтвердил свой ответ кивком головы. – Все о'кей?
– Да.
Элли несколько минут читала книжку, потом сняла очки и положила их на столик. Она погрузилась в сон. Чарли спрашивал себя, почему жена так испугана и настроена на несчастье. Может быть, она почувствовала, что у него появилась тайна? или тревожится из-за Джулии? Чарли ласково почесал ей бровь. Странные вещи чудятся ей, –припомнил он письмо, – музыка, лица, приятные звуки, она видит смерть еще не рожденных детей, своих родителей; она чувствует запах леса.Ее кожа вокруг глаз и на щеках все еще была свежей. На подбородке выросло несколько волосков. (Он никогда не говорил ей об этом.) Она опять вздохнула, поудобнее устроилась на подушке – снотворное начинало действовать, – и тогда он потихоньку слез с кровати.
Прихватив вазу, пошел в гостиную. Эта идиотская штуковина была ему ненавистна. Вот тебе и миллионы из глотки покойника. Какая радость от них? Твоя жена потихоньку сходит с ума. Он вышел из квартиры и направился к мусоропроводу. Услышал, как ваза, постукивая, скользнула вниз, в темную трубу, и приземлилась с тихим хлопком. Скоро ее отправят на свалку вместе с другим хламом. Мы всё отправляем на свалку, подумал он, включая наши надежды.
На следующее утро за первые пятнадцать минут торгов цены на акции «Текнетрикс» поднялись почти на два пункта. Это было хорошей новостью, позволявшей усмирить злых духов китайских банкиров на день или два, и Чарли со спокойной душой мог отправиться по рекомендации Марты в клинику репродукции на Парк-авеню. Чарли сунул руку в карман брюк и слегка потеребил член, настраивая себя на процедуру.
В приемной, завешанной фотографиями детей, сидели женщины (человек двенадцать). Они выглядели испуганными, листали журналы и не вступали в разговоры друг с другом. Такие молодые, подумал Чарли, совсем как Джулия.
Сестра пригласила его в кабинет врача, где висели обрамленные рамками профессиональные сертификаты. Кудрявый мужчина лет сорока пожал ему руку и указал рукой на стул.
– Вам известны условия нашего контракта? – спросил Чарли.
– Марта все объяснила довольно хорошо, – сказал он.
С виду ну просто добрый фермер, выращивающий эмбрионы. Возможно, очень квалифицированный.
– Ситуация мне представляется совершенно ясной, – добавил он.
Этот парень, пожалуй, сотворил столько же жизней, сколько я уничтожил, подумал Чарли. И что же? Мы оба в одном кабинете.
– Я должен быть уверен, что у вас не будет проблем.
Доктор пожал плечами.
– Мы сталкиваемся с самыми разными ситуациями. Лесбийские пары, вдовы, кто угодно.
– Моя ситуация не вполне традиционна, – сказал Чарли, – даже, может быть, в какой-то степени вне общепринятых норм.
– Видите ли, я помогаю людям завести детей. Остальное меня не интересует.
– Очевидно, вы нарасхват?
– Да, на следующие три года мое расписание заполнено.
– Как же моему адвокату удалось записаться к вам на прием?
– Марта моя старшая сестра.
– Так вот почему я здесь очутился?
– Нет.
– Не поэтому?
– Все просто: у нас самый высокий процент оплодотворений в городе. Самый высокий.Вы не поверите, до какой степени это важно для наших потенциальных пациентов.
– Моя дочь пробовала зачать в клинике, что на Лексингтон и Шестьдесят первой.
– О, очень хорошая клиника, – заметил врач, – у них отличная репутация.
– Она пробовала девять раз. Врач покачал головой.
– Тогда вряд ли что-нибудь получится.
– Увы, я тоже так думаю.
– Мы делаем только шесть попыток. Потом отказываемся работать с пациентом. – Врач достал из ящика закрытую пробкой широкогорлую колбу. – Я хотел бы задать вам один вопрос.
– Пожалуйста.
– Вы помните, как мастурбировать?
Он стоял в темной уютной комнате, напоминавшей вестибюль очень дорогой гостиницы, возможно, в «Конраде» в Гонконге или в «Хантингтоне» в Сан-Франциско.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
В последующие годы, когда акции «Текнетрикс» взлетели в цене, они стали богаты. Их благосостояние достигло критической массы, примерно около десяти миллионов, оно вдруг стало пухнуть и множиться как бы само по себе, расцветая благодаря растущей бирже девяностых. Элли говорила ему не раз: «У нас так много денег, что я их больше не считаю, и на концерты мне нравится ходить, и квартира мне наша нравится, но знаешь, я…», потом ее голубые глаза увлажнялись, и она не в силах была закончить фразу – они оба знали, что поправить ничего нельзя. Их мальчика больше нет.
Иногда по вечерам у Чарли была удивительно стойкая эрекция. Уд становился твердым, как в годы молодости, и их соитие под простынями превращалось в эротическое свидание. Элли каждый раз чередовала оргазмы с рыданиями, его же окончательный спазм имел мало общего с катарсисом. И хотя они не отказывались от наслаждения, оба знали, что скоро от него ничего не останется – по закону времени. Элли, бывало, обхватывала его ногами и упрашивала: «Пожалуйста, люби меня, люби, чтобы я смогла все забыть». И он изо всех сил старался, побеждая боль в спине, из кожи лез вон. Подчас ожидаемое происходило, но все реже и реже. Чарли радовался за жену, из которой рвался крик страсти, но сам не испытывал должного восторга от близости. Война покалечила не только его тело, но и душу. Да, ты способен страдать, переживая смерть близких, тех, кого любишь, но как заставить замолчать совесть, ведь из-за тебя такая же безысходная скорбь пришла в семьи огромного числа других людей. Это всегда будет лежать камнем на сердце. Даже если ты все делал в интересах своей страны.
Как оказалось, война была совершенно не нужна. Ах, если бы он только знал тогда то, что знает теперь, но обмануты оказались все. Он пошел на войну потому, что любил летать, и в самом деле стал асом в тактике и стратегии воздушного боя. А все остальное – что он защищал демократию и прочая трескотня – в интересах политиканов. Увы, он понял это поздно. Как и то, что война, ее бремя, останется с ним навсегда. Что посеешь, то и пожнешь, говаривал отец Чарли. Ох, как же он был прав.
Чарли надеялся, что плен сгладит в его сознании чувство вины. Но этого не произошло. Ведь он был жив и жил неплохо, в то время как другие погибли. Единственное, что равняло его горе с горем этих людей, была смерть Бена.
Бен умирал в госпитале. Он лежал скрючившись на левом боку, прижав безвольные пальцы к лицу. Временами открывал глаза, но что бы он там ни видел, было вне этой комнаты. Он уже не мог говорить, но, похоже, сознание не покидало его, и, сжавшись в комок, он отдался трудной работе умирания. Жидкая бороденка Бена отросла. За день до его конца Чарли принес электробритву и побрил сына. Из-за слабости Бен не мог держать голову. Чарли осторожно поддерживал ее, чтобы побрить обе щеки и подбородок. Иначе Элли не смогла бы узнать своего мальчика, превратившегося в тень.
От прикосновения руки глаза Бена приоткрылись, уголок рта одобрительно скривился. Мимика, характерная для него, она говорила отцу: все живое смертно, девятнадцатилетний принц тоже. В силу молодости он угасал быстро – такова природа этого заболевания. Да, все земное возвращается в землю. Правда, в разном возрасте. Умирая, Бен не произнес ни слова. Он исчез в приступе мягкого кашля. Парень старался вдохнуть поглубже, но легкие были заполнены жидкостью, справиться с последними судорогами он уже не смог.
Чарли простоял у кровати до самого конца, пока сестра не сняла его руку с запястья Бена. Они выпрямили тело Бена, положили вдоль туловища руки. Когда с Бена сняли госпитальный халат, Чарли взглянул на его пенис, серый и неприкаянный в обрамлении волос, с засунутой в уретру трубкой катетера. Его подбородок был все еще задран вверх, веки приоткрыты, и на мгновение выражение лица покойного показалось наглым, даже враждебным, бросающим вызов всем, кто когда-то тоже умрет. Санитары разложили серый пластиковый мешок и умеючи перекинули в него тело Бена. Чарли остановил их и попросил оставить его наедине с телом. Он наклонился к Бену, прижался к его холодному лбу и сказал: «Прощай, сын, я всегда буду любить тебя».
Он прочитал новости в Интернете, потом проверил корпоративные мейлы. Все это время Элли бродила по комнате в ночной сорочке. Ее ноги казались отекшими. Она положила книжку на свой ночной столик. Похоже, ложится спать все раньше и раньше. Депрессия? Он вспомнил про шанхайскую вазу в кладовке и решил, что пришло время ее показать. Он принес вазу и положил ее на кровать.
– Эй, дорогая женушка, – позвал он.
– Ну что там еще? О, какая красивая, Чарли. – Она взяла вазу и провела пальцами по ноздрям дракона. – Какая милая вещица.
– К тому же довольно древняя.
– Действительно, выглядит очень старой. Где ты ее раздобыл?
– В антикварном магазине в Шанхае. В Старом городе. Я попросил, чтобы они прислали ее.
Элли вяло провела пальцами по крыльям дракона.
– Знаешь, я уже две недели ничего не слышала о Мириам с верхнего этажа. У нее ужасное несчастье: сын убился, играя в ракетбол.
– Что?
– Да, ударился о стену, прямо головой.
– Шею сломал?
– Умер прямо на корте, со слов Мириам. У него с женой трое детей. Теперь Мириам придется помогать внукам. Кажется, он имел страховку на небольшую сумму. – Она провела пальцами по чешуйчатому хвосту дракона. – Так вот, проблема в том, что Мириам не любитсвою сноху. Они никогда, собственно… Так где ты взял эту вазу?
– В антикварном магазине в Старом городе, – он улыбнулся, – я же только что сказал.
– Разве? Ну конечно. Очень симпатичная вещица. Спасибо тебе, дорогой. Я просто хотела… – Элли встала. – У меня кое-какие проблемы, Чарли.
Он молча кивнул.
– Я теряю память. Сегодня пыталась вспомнить, когда день рождения матери, и не смогла. А потом подумала, что могу узнать это из телефонной книги, и даже взяла ее, прежде чем осознала, что я делаю.
– А с кем этого не бывает?
– Нет-нет, Чарли, не притворяйся. – Ее глаза смотрели умоляюще. – Я хочу, чтобы ты понял, как это серьезно.
– Иди ко мне, – он обнял ее. – Ну, что у тебя еще?
– Знаешь, мне хочется всюду развесить записки, чтобы хоть как-то ориентироваться: позвонить Джулии, забрать вещи из прачечной… Вчера я ехала на машине с включенным парковочным тормозом целых полчаса.
– Скверно.
Он помассировал ей шею. Элли посмотрела на него с благодарностью. Глаза ее сияли. Господи, подумал Чарли, похоже, она уже забыла про свой страх.
– Прелестная ваза. Где ты ее раздобыл?
– Элли, перестань, пожалуйста.
– Что?
– Ты, похоже, шутишь?
Она взглянула на него.
– По поводу чего?
– Ничего.
– Какие шутки?
– Никаких шуток.
Она нахмурилась.
– Ты меня дразнишь, что ли?
– Да нет же, Элли, не дразню. Я думал, ты про вазу спрашиваешь.
– Я и спрашивалапро вазу.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты меня заставляешь чувствовать себя неуютно. Ты что, хочешь сказать, что я уже спрашивала, где ты достал вазу?
– Да.
– Но я вовсе не спрашивала.
– А мне показалось, что спрашивала, лапушка.
– Да нет же, Чарли, я совершенно уверена,что тебе послышалось.
Он кивнул.
– Конечно, ты права, Элли. Не о чем беспокоиться.
Он помог ей улечься в кровать, она приняла любимые снотворные пилюли. Они были цвета человеческой плоти, что казалось Чарли отвратительным.
– Все будет хорошо, правда? – спросила она. – Ну, Чарли, подбодрименя. Просто скажи эти слова.
– Да.
Она всматривалась в его глаза, стараясь понять, откровенен ли он.
– Пожалуйста, скажи еще раз.
– Все будет хорошо.
– Ты уверен или просто хочешь меня успокоить?
– Уверен, – он подтвердил свой ответ кивком головы. – Все о'кей?
– Да.
Элли несколько минут читала книжку, потом сняла очки и положила их на столик. Она погрузилась в сон. Чарли спрашивал себя, почему жена так испугана и настроена на несчастье. Может быть, она почувствовала, что у него появилась тайна? или тревожится из-за Джулии? Чарли ласково почесал ей бровь. Странные вещи чудятся ей, –припомнил он письмо, – музыка, лица, приятные звуки, она видит смерть еще не рожденных детей, своих родителей; она чувствует запах леса.Ее кожа вокруг глаз и на щеках все еще была свежей. На подбородке выросло несколько волосков. (Он никогда не говорил ей об этом.) Она опять вздохнула, поудобнее устроилась на подушке – снотворное начинало действовать, – и тогда он потихоньку слез с кровати.
Прихватив вазу, пошел в гостиную. Эта идиотская штуковина была ему ненавистна. Вот тебе и миллионы из глотки покойника. Какая радость от них? Твоя жена потихоньку сходит с ума. Он вышел из квартиры и направился к мусоропроводу. Услышал, как ваза, постукивая, скользнула вниз, в темную трубу, и приземлилась с тихим хлопком. Скоро ее отправят на свалку вместе с другим хламом. Мы всё отправляем на свалку, подумал он, включая наши надежды.
На следующее утро за первые пятнадцать минут торгов цены на акции «Текнетрикс» поднялись почти на два пункта. Это было хорошей новостью, позволявшей усмирить злых духов китайских банкиров на день или два, и Чарли со спокойной душой мог отправиться по рекомендации Марты в клинику репродукции на Парк-авеню. Чарли сунул руку в карман брюк и слегка потеребил член, настраивая себя на процедуру.
В приемной, завешанной фотографиями детей, сидели женщины (человек двенадцать). Они выглядели испуганными, листали журналы и не вступали в разговоры друг с другом. Такие молодые, подумал Чарли, совсем как Джулия.
Сестра пригласила его в кабинет врача, где висели обрамленные рамками профессиональные сертификаты. Кудрявый мужчина лет сорока пожал ему руку и указал рукой на стул.
– Вам известны условия нашего контракта? – спросил Чарли.
– Марта все объяснила довольно хорошо, – сказал он.
С виду ну просто добрый фермер, выращивающий эмбрионы. Возможно, очень квалифицированный.
– Ситуация мне представляется совершенно ясной, – добавил он.
Этот парень, пожалуй, сотворил столько же жизней, сколько я уничтожил, подумал Чарли. И что же? Мы оба в одном кабинете.
– Я должен быть уверен, что у вас не будет проблем.
Доктор пожал плечами.
– Мы сталкиваемся с самыми разными ситуациями. Лесбийские пары, вдовы, кто угодно.
– Моя ситуация не вполне традиционна, – сказал Чарли, – даже, может быть, в какой-то степени вне общепринятых норм.
– Видите ли, я помогаю людям завести детей. Остальное меня не интересует.
– Очевидно, вы нарасхват?
– Да, на следующие три года мое расписание заполнено.
– Как же моему адвокату удалось записаться к вам на прием?
– Марта моя старшая сестра.
– Так вот почему я здесь очутился?
– Нет.
– Не поэтому?
– Все просто: у нас самый высокий процент оплодотворений в городе. Самый высокий.Вы не поверите, до какой степени это важно для наших потенциальных пациентов.
– Моя дочь пробовала зачать в клинике, что на Лексингтон и Шестьдесят первой.
– О, очень хорошая клиника, – заметил врач, – у них отличная репутация.
– Она пробовала девять раз. Врач покачал головой.
– Тогда вряд ли что-нибудь получится.
– Увы, я тоже так думаю.
– Мы делаем только шесть попыток. Потом отказываемся работать с пациентом. – Врач достал из ящика закрытую пробкой широкогорлую колбу. – Я хотел бы задать вам один вопрос.
– Пожалуйста.
– Вы помните, как мастурбировать?
Он стоял в темной уютной комнате, напоминавшей вестибюль очень дорогой гостиницы, возможно, в «Конраде» в Гонконге или в «Хантингтоне» в Сан-Франциско.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72