– Джеймс, дело зашло слишком далеко, чтобы можно было прятаться за ругательства и взывать к дружбе, – спокойно ответил он. Мелстед, зло прищурившись, наблюдал за ним. Теперь уже Обри держался не как временный постоялец, а скорее как хозяин. За окнами раздавался шум машин, проезжавших по Итон-сквер. – Ты звонил Хьюзу, и не раз. Ты приказал ему убрать все из одного места, которое ты не назвал. Известного ему и тебе. Какого-то другого жилища. Ты прервал с ним связь, словно вы оба обладали некой тайной, были частью одной сети. А это – на фотографиях – цель существования данной сети. – Мелстед затряс головой. Обри продолжал нажимать. – Ты вместе с Хьюзом участвуешь в этом гнусном деле с детьми, Джеймс... Бог знает, каким образом и зачем, но участвуешь! – Мелстед было запротестовал! – Нет, Джеймс, отрицать совершенно бесполезно. Но...
Мелстед оторвал жадный, голодный взгляд от снимков. И все же в глазах светилась злоба, даже презрение. Не все еще потеряно. Он помнил о своем мире, своем круге. Лонгмид, Оррелл, кабинет министров, могущественные и богатые; даже владельцы газет. Он был убежден, что ему невозможно причинить урон, во всяком случае непоправимый.
– Смешно, – пробормотал он с таким видом, словно Обри надоедал ему с пустяками.
– Нет, Джеймс. Гнусно. Низко.
– Ты так думаешь?
– Джеймс, я никогда еще не был так убежден.
– Какое тебе до этого дело, Кеннет? – Мелстед резко откинулся в кресле, расплескав виски на руку и на брюки. Стал яростно стирать пятно. – Считаешь, что страдает старомодное ханжеское благонравие? Ты и взаправду думаешь, что от всего этого вред?
Часы на старинном камине мелодично пробили одиннадцать.
– Джеймс, должен тебе сказать, что прикажу арестовать этого типа, Хьюза. Лично его допрошу. Когда он во всем сознается, я скажу тебе, что мне нужно знать.
Последовало долгое молчание. В комнате, казалось, нечем было дышать. По лицу Мелстеда, сменяя друг друга, словно облака, пробегали выражения страха и презрительного высокомерия. Затем он произнес:
– Не могу понять, по какой причине ты мне угрожаешь, Кеннет. Разве что из отвращения. Но тогда угрозы не по адресу.
– Да, я действительно угрожаю и не отступлюсь, потому что убежден, что тебе полностью известно, как было дело, после того, как министерство обороны аннулировало проект ДПЛА. Нет, погоди... Я убежден, что ты играл не последнюю роль в его переправке в Америку. Я также могу твердо сказать, что помоги ты мне в этом деле, эти фотографии и все, что, возможно, расскажет этот тип, Хьюз... не пойдет дальше. – Он тяжело дышал, злясь на себя за предложенную сделку. Худые ясные личики на снимках смотрели на него с укором – ведь он воспользовался ими, чтобы загнать в угол Мелстеда.
Лицо Мелстеда снова стало белым как мел. Презрительное выражение исчезло, самоуверенность тоже. Остался один страх, словно пятно, которое труднее всего стереть.
– Зачем тебе нужно это знать? – вырвалось у него.
Обри стукнул кулаком по мягкому подлокотнику кресла.
– Потому что моя племянница в руках человека, способного на все! Потому что я помешаю ему причинить ей вред, только если смогу его свалить! А у тебя есть возможность мне помочь. Вот почему я готов пойти на эту дьявольскую сделку с тобой... – Он перевел дух, – ... и обещаю, что не дам хода делу, которое ты видишь на столе, – закончил он, подавшись вперед. – Это единственное, что я могу тебе предложить. Единственная взятка. – Он чувствовал просительные нотки в голосе, остро ощущая, что его обвинения и подозрения не имеют под собой фактов. Более чем тридцатилетняя дружба лежала бездыханной на ковре рядом со столиком с фотографиями.
Мелстед старательно, словно перед зеркалом, пригладил волосы. На Обри глядел другой, не такой самоуверенный человек. После долгого молчания он произнес:
– Кеннет... – Он прокашлялся и продолжил более твердым голосом: – Я не могу тебе помочь.
– Несмотря на?..
– Не могу. – Казалось, покаянные слова о собственном преступлении застряли в горле. На лице было написано все, особенно ужас, внушаемый Маланом.
– Ты должен. Для тебя это единственный выход.
– Не могу, черт побери! Сказал, что не могу! Поверь мне!
– Значит, ты понимаешь, что они натворили? Все понимаешь, Джеймс? – Мелстед молчал, всем видом демонстрируя признание – Хорошо, Джеймс. Не могу, да и ты тоже, терять понапрасну время. Можно позвонить? Спасибо. Сейчас я прикажу своим людям сегодня же арестовать Хьюза.
* * *
На столе ветеринара под наркозом пестрая кошка, опавшая, повлажневшая это сна шерстка. Ветеринар, будто любуясь цветочной композицией, со всех сторон разглядывает висящий на стене рентгеновский снимок. Сверкающие перстнями большие руки Роз нервно барабанят о тельце Лайлы. Помутневшие глаза кошки направлены на нее. Такое впечатление, что ей но нравятся издаваемые Роз надоедливые стоны или она просто пугается страшных булькающих звуков в горле.
– ...Сломала переднюю лапку... рак... шпильку нельзя... кость как известка.
Роз слышит свой голос.
– Не похоже, что ей больно.
– Скоро, – отвечает ветеринар. Кошка начинает реагировать на движение по Эрлз-Корт-роуд или просто на пустой черный квадрат окна позади Роз.
– Боже, он так к ней привязан, тихо говорит Роз. – Она у него незнамо сколько лет.
– Решайте.
Глаза застилают слезы. Не то чтобы она просто испытывала беспомощность или тельце кошки на столе казалось таким крошечным и податливым. В комнате запах псины. Перед Роз молодое, бородатое, терпеливое лицо ветеринара.
– Боже, не знаю, что мне делать!.. – восклицает она, еще энергичнее стуча пальцами по тельцу животного. Кошка шевелится, уловив боль в голосе хозяйки. Сейчас, когда Лайла лежит, изуродованной раком лопатки не видно. Роз увидела, что кошка хромает, неделю назад, но постаралась не обращать на это внимания.
Теперь же от этого не уйти. Украдкой взглянула на рентгеновский снимок – пораженную раком сломанную лапку еле связывает с тельцем тонкая прядка кости и хряща.
– О, черт!
Хайд придет в бешенство. Как бы она ни решила, все будет не так. Она сама чувствовала себя не лучше оглушенной зельем кошки. Лайла доверчиво успокаивалась под ее руками. На улице за углом ее ждал в машине сержант особого отделения, выделенный Обри для ее охраны. Вспомнив о нем, она ярко представила мягкую спортивную сумку, в которой всегда возили Лайлу, на этот раз наглухо застегнутую на молнию, если она скажет...
...Не может она, черт возьми, сказать. Хайд убьет ее!
– Я только загляну вон в ту аптеку. Куплю что-нибудь в подарок жене. У нее день рождения, – захлопнув дверцу, сказал сержант, провожая ее до дверей ветеринара. Она позвонила. За цветной стеклянной дверью горел тусклый свет.
Роз отчаянно хотелось уйти от ответственности. Черт возьми, такое мучение!
– Лад... ладно, – пробормотала она.
– Кошка очень старая.
– Разве в этом дело!
На столе влажное крошечное тельце Лайлы. Широко раскрытые глаза затуманены наркотиком. На сломанной лапке шерсть намокла сильнее – сочилось обезболивающее лекарство. Ветеринар осторожно состриг клочок шерсти с другой передней лапки. Лайла пошевелилась. Затем он наполнил шприц. Поглядел на рентгеновский снимок, находя там лишнее подтверждение. Лайла слабо мяукнула и сделала усилие шевельнуться. Роз простонала, жалея себя не меньше кошечки:
– Господи, Лайла, прости меня... Хайд, прости.
Игла, короткая агония, огромные бездонные обвиняющие глаза, покой. Глаза Роз наполнились слезами.
Проверив, остановилось ли сердце, ветеринар сказал:
– Я принесу одеяльце... у вас машина?
– Что? Ах, да.
Он вышел с тельцем Лайлы в руках. Роз машинально наклонилась и расстегнула молнию сумки, из которой, бывало, оглядывая мир, торчала кошачья головка, когда Хайд брал – как давно это было! – ее с собой. На столе шерстинки... шерстинки на половиках и постели Хайда дома, и на ее постели. А в саду ямка, которую выкопал сосед с первого этажа, когда ей позвонили и сообщили о результате рентгеноскопии. До сегодняшнего дня она все еще не решалась прийти. От нее, должно быть, пахло бренди. По крайней мере, останется место, которое она покажет Хайду, когда он вернется, и скажет: «Я похоронила ее здесь».
Лайла была ужасно тяжелой, когда ветеринар передал Роз завернутый в одеяльце трупик. Раскрытая сумка стояла на столе. Ветеринар так же нежно, как она Лайлу, подставил сумку, и она опустила туда сверток. Он медленно застегнул молнию. Будто кто-то провел ногтем по стеклу.
– Я вас провожу.
Роз чуть не споткнулась на ступенях. Свет фонарей и фар расплывался в застилаемых слезами глазах. Она держала сумку так, будто там взрывчатка с запалом.
Не разбирая дороги, то и дело утирая мокрые глаза, она вышла за калитку на Эрлз-Корт-роуд, потом повернула за угол к ожидавшей машине.
– Привет, Роз. Миссис Вуд, добрый вечер.
Голос незнаком. На руку легла чужая рука. Другую руку оттягивала сумка с Лайлой.
– Какого?.. – выпалила она. Даже в свете уличного фонаря на углу лица незнакомца из-за слез было не разобрать. Ее охватил смутный испуг – рядом с ней стоял высокий, плотный, самоуверенный мужчина. И это произношение?.. – Отстаньте от меня.
– Ты меня не помнишь? Мы раньше встречались.
«Южноафриканец», – догадалась она, охваченная смятением.
– Послушайте, у меня нет...
– Где он, Роз? – Мужчина с силой схватил ее за рукав шубки, почти Так же, как она судорожно ухватилась за шерстку Лайлы, когда той вводили иглу. – Мне известно, что ты должна знать. Он тебе всегда говорил такие вещи. Кое-кто из моих приятелей в ЦРУ хочет знать, что он тебе сказал.
– Отстань от меня... – крикнула она, пытаясь вырвать руку. Звенели браслеты, но он не ослаблял хватки. Она посмотрела вперед, где в двадцати ярдах в переулке стояла машина. Внутри нее две тени, не одна. – Господи!
– Ваш приятель занят. – Мимо, совсем близко, проносились машины, не освещенные огнями оставшейся за углом станции метро. Прошли двое, возбужденно разговаривающих между собой мужчин. Незнакомец прижал ее в углу к стене. – Значит, так, Роз. Если ты скажешь мне сейчас, я оставлю тебя в покое. Иначе тебе придется ехать с нами. О'кей?
– Блэнтайр... ты тот самый ублюдок Блэнтайр! – выкрикнула Роз, узнав его. – Убери свои грязные руки, ты, дерьмо! – Вырываясь из его рук, она чуть не оторвала рукав. Он прижал ее еще плотнее, переходя на хриплый шепот.
– Браво, Роз! А теперь слушай: тебе придется поехать с нами. Не станем же мы здесь устраивать некрасивых сцен, правда?
На тротуаре ни души. Даже машины скопились дальше по Эрлз-Корт-роуд, на пересечении с Олд-Бромптон-роуд; ожидавшие там машины, будто застоявшиеся лошади, издавали нетерпеливые гудки.
– Я не знаю, где он!
– Конечно же, знаешь, Роз... Он тебе звонил, Обри навещал тебя. Я знаю только, что он в Калифорнии, Роз. Что он собирается делать?
Он подталкивал ее по переулку в сторону ожидавшей машины.
– Твой паршивый «жучок»! Что ты делал у меня в квартире, ты, дерьмо? Отстань от меня! – Она жалобно охнула, задев во время борьбы сумкой за стену, потом за дверцу машины. Один из ее перстней прошелся по щеке Блэнтайра, образовав полосу, черневшую в свете натриевых ламп. Он схватился за рану, ослабив хватку. Роз, споткнувшись, тяжело побежала назад, в сторону Эрлз-Корт-роуд, слыша позади топот его ног. Машины плотным, словно стена, потоком проносились мимо.
Там, где движение было пореже, она, лавируя между машинами и размахивая сумкой, перебежала дорогу. Шум машин остался за спиной.
Блэнтайр метнулся из-под колес обратно, оставшись на той стороне улицы.
Роз побежала быстрее, стук каблуков отдался эхом, когда она свернула в темный сквер и заковыляла вдоль ограды. Прямо перед ней дорогу перебежала кошка. Сердце сжалось от страха и нестерпимого горя.
Блэнтайр был позади нее в тридцати шагах, не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75