- Ничего особенного, - ответил Перфильев и рассказал о телефонных
звонках и о странном затягивании оформления его документов для поездки в
Южную Корею. Прежде такого не случалось.
- Звонки-то ладно, может твою квартиру хотят обчистить, а может
кто-то балуется. А вот с документами... Такого раньше не было. А не
полететь или опоздать тебе нельзя. Несолидно... Ладно, я тут на досуге
что-нибудь придумаю, - и повернувшись к Сидельникову, сказал: - Как
думаешь, племянничек, с чего это Субботин волокитит документы Павла?
- А черт его знает!
- А надо бы знать. Так что прикажи радиотехнической службе от моего
имени: пусть ушки навострят.
- Понятно...
Они посидели еще с полчаса, поболтали о всяких общероссийских
новостях, покуда сестра, пришедшая ставить капельницу, не выставила
обоих...

Вечером Перфильевы поехали в Ленком на премьеру. После спектакля
Перфильев отвез жену домой, а свою "девятку" погнал в гараж. Возвращался
городским транспортом. Было сыро, слякотно, предзимний ветер, словно
пробуя свою силу - готов ли к зиме - дергал и выкручивал мокрые обнищавшие
ветви деревьев. Перфильев миновал уже гулкую подворотню, направился было к
своему подъезду, когда увидел, как из тени к нему стали приближаться
фигуры. Случайности тут быть не могло, понял он сразу: уж слишком
синхронно сближались, держа его между собой. Двор был пуст, никто не
поможет. "Дадут обрезком трубы по голове, ограбят, разденут. Это в лучшем
случае", - быстро думал он, ища решение. Взгляд его упал на припаркованные
машины соседей, выделив серую "Волгу" соседа по лестничной клетке, старого
полярника-гидролога. У них были очень хорошие отношения, несмотря на
разницу в возрасте. Когда-то Перфильев привез ему из Парижа электронное
противоугонное устройство, сам его и поставил, наладил.
Решение пришло молниеносно: сделав четыре шага навстречу одному из
приближавшихся, резко отскочил вправо, подбежал к "Волге" и затряс ее за
рейки багажника, укрепленного на крыше. Тотчас прерывистым криком
отозвалась противоугонная сигнализация. Незнакомцы от неожиданности
остолбенели, затем бросились в подворотню и выскочили на улицу. Перфильев
слышал, как наверху в подъезде лязгнула дверь лифта, затем из подъезда в
куртке, торопливо надетой на майку, в спортивных брюках выскочил сын
гидролога сорокалетний крепыш с метровым куском свинцового кабеля в руке.
- Чего она взревела? - спросил он, заметив Перфильева.
- Меня увидела, наверное, испугалась, - отшутился Перфильев. - Иногда
случается, срабатывает, может, ветер качнул...
Они вошли в лифт.
- Как отец? - спросил Перфильев.
- Ничего. Сидит по вечерам над кляссерами, раскладывает марки...
Попрощались на лестничной площадке...
Жене Перфильев ничего не стал говорит, умолчал об этом происшествии и
на работе: экое событие, мало ли нынче грабят!..

Из Шереметьево Желтовский поехал к себе на дачу, где постоянно жил
один. Семьи у него не было. В городской квартире он почти не бывал, там
жила мать.
Переодевшись в домашние старые джинсы и теплый свитер, он с радостью
сбросил туфли, содрал носки и с наслаждением босой ступил на прохладный
линолеум. Сварил кофе, присел к письменному столу, закурил, закинул ноги
на спинку второго кресла и включил автоответчик. Услышал голос матери:
"Митенька, вернешься, позвони. У меня все в порядке. Смеситель на кухню,
что ты привез, я поменяла в "Сантехнике" на другой. Слесарь ругался, что
какая-то резьба не подходит. Тебе звонила Женя. Я сказала, что ты в
отъезде. Просила, чтоб ты позвонил, у нее что-то интересное для тебя. Да,
забыла, два дня у меня гостили Лыковы, они приезжали из Бешкека, будут
покупать квартиру во Владимире. У меня кончился "дильрен", осталось всего
пять капсул. Он мне лучше всего помогает. Жду твоего звонка, а еще лучше,
ежели сам заявишься". Больше на кассете никаких записей не было.
Он позвонил матери:
- Ма, я уже дома. Живой, здоровый. "Дильрен" я тебе привез, хватит на
год. Буду у тебя завтра в четыре... Да... Нет, хочу голубцы и чтоб запить,
чашку крепкого бульона... Ничего, ничего, мне не повредит... Хорошо...
Все, до завтра... Ну, ну, не серчай... Много работы...

С утра он уехал на работу, отдал кассеты на монтировку, свой отчет о
поездке в Париж, обошел приятелей, поболтал, заглянул к начальству, узнал,
что предстоит лететь в Чечню.
По дороге к матери вспомнил, что едет без гостинца. Купил в палатке
бутылку дорогого "Киви ликера". Мать все такая же, обстоятельная,
неторопливая, стол ему накрыла на кухне, но застелила свежей скатертью. Он
отдал ей лекарство, несколько упаковок.
- Это тебе на год хватит. А это ликерчик тебе привез, прямо из
Парижа, - соврал он. - Попивай по рюмочке с тетей Женей по вечерам. Очень
вкусный, слабенький, всего двадцать градусов, - говорил он, глядя, как
мать вертит бутылку, рассматривая красивую этикетку. Он знал, что она
любит пестрые заграничные этикетки, наклейки, говорит своим подружкам
небрежно: "Это Митька из заграницы мне привез..." "Тетя Женя" была
подругой матери - Евгения Францевна Скорино, Желтовского знала с детства.
Он шутя называл ее "товарищ из инстанции". Рано овдовев, не заведя детей,
всю себя посвятила службе. Работала в Совмине, в разных министерствах,
Госкомитетах и завканцеляриями, и секретарем, и помощником у министров и у
замминистров, у председателей Госкомитетов. Работником слыла
безукоризненным, была строга, бескомпромиссна, прямолинейна, полутонов не
признавала, для нее мир существовал в двух красках - черной и белой. На
пенсию ушла с должности секретаря какого-то министра...
Он с удовольствием наворачивал голубцы, затем выпил полную широкую
чашку наваристого говяжьего бульона.
После еды, отяжелев, поспал, а к сумеркам уехал к себе на дачу,
вечером начиналось его любимое и самое продуктивное рабочее время. Он
проявил и отпечатал снимки, сделанные в Париже, затем рылся в большом
железном ящике, который всегда запирал, замок не имел ключа, только
хитроумный буквенный и цифровой код. Замок он купил когда-то в
Дюссельдорфе. В ящике лежали большие толстые блокноты. Он любил их, потому
что писал быстро, размашисто, порой одной страницы хватало всего на 10-15
строк его почерка. Он знал, что многие хотели бы добраться до этих
блокнотов, чтоб уничтожить их, кое-кто и заплатил бы хорошо, согласись он
сжечь блокноты в их присутствии. Здесь же в ящике сберегал он аудиои
видеокассеты с записями, которые сделал в командировках по стране и за
рубежом, но утаивал, на работе не отдавал. Это был его главный заработок -
он продавал анонимно или под псевдонимом эти записи-сенсации зарубежным
агентствам или телекомпаниям, редакциям. Это была гремучая смесь,
способная взорвать и уничтожить многие судьбы и карьеры...
"Итак, что на очереди? Вернее, кто? Анатолий Иванович Фита! Попали
вы, любезный, под мою веселую рубрику "Что бы это значило? - рассуждал,
посмеиваясь, Желтовский, роясь в больших черных конвертах из-под
фотобумаги, в которых лежали негативы и фотографии сделанные с них. - А
вот и вы!" - он вытащил из конверта с десяток снимков, сделанных на даче
Фиты, где было запечатлено семейство Фиты так сказать в быту: жена в
легком сарафане в кресле-качалке на лужайке читает книгу, _с_а_м_ в шортах
и футболке с граблями на грядке, сын с невесткой моют машину, их детишки -
мальчик и девочка, погодки, - копаются в песочнице. И так далее. Идилия.
Отложив эти снимки, он принес из фотолаборатории два высохших уже
снимка, сделанных в парижской гостинице, где Фита уже в другой компании.
Желтовский сунул их в те, дачные, и все вместе вложил в пустой черный
конверт.
Повозившись еще в своих архивах, он лег на тахту и закинув руки за
голову, уставился в потолок. Он думал. Затем встал, отыскал в специальном
маленьком альбомчике для визитных карточек визитку Фиты и позвонил тому
домой. Телефон не ответил. Позвонил на дачу. Жена сказала, что Анатолий
Иванович еще на работе. В приемной секретарша сказала: "Анатолий Иванович
занят. Что передать? Кто звонит?" - "Скажите, Желтовский, но мне на две
минуты Анатолий Иванович нужен сейчас. Он ждет моего звонка". "Хорошо,
попробую соединить вас, если он снимет трубку". Трубку Фита снял:
- Привет, привет, - заворковал дружелюбно. - Какие срочные заботы?
- Да у меня ничего срочного. Рылся в архивах, нашел снимки, которые
давно обещал. Завтра могу подвезти. Потом меня опять может завертеть
надолго, - сказал Желтовский.
- Что ж, давайте завтра. В двенадцать тридцать вас устраивает?
- Вполне...

Дом, в котором жили Перфильевы, был огромен, двенадцать подъездов,
являл собой незамкнутый с одной стороны прямоугольник, три стороны
выходили на разные улицы, четвертая - к парку, вдоль которого тротуар,
дорога, трамвайная колея. Большущий двор. В цокольных этажах дома
располагалась парикмахерская, магазины - хлебный, овощной, молочный.
Поэтому во дворе всегда было полно фургонов, грузовиков, с которых в
подсобки таскали хлебные ящики, коробки, сетчатые металлические ящики с
овощами. Стоял крик и ругань грузчиков, шоферов, продавщиц...
Фургон с надписью по борту "Доставка мебели и других грузов. Наш
телефон..." Перфильев заметил однажды вечером, когда вышел из "Волги" и
направился к своему подъезду. Вернее обратил внимание на фургон лишь на
следующий день, поскольку из него никто не выходил, ничего в него не
грузили и не выгружали, пустовала и шоферская кабина. Словно машина была
однажды поставлена и брошена, да и стояла она как-то особняком, напротив
подъезда у загородки с контейнерами для мусора. По утрам автофургона не
было, но когда Перфильев возвращался с работы, фургон уже торчал на том же
месте.
Продолжалось это три дня. А на четвертый, днем, Перфильев, подойдя к
окну в своем служебном кабинете, увидел этот автофургон у бровки напротив
входа в фирму в ряду других припаркованных машин. Понаблюдав в течение
часа, Перфильев не увидел никого, кто бы входил или выходил из фургона или
из шоферской кабины. Он позвонил Сидельникову:
- Влад, выйди во двор к компрессорной.
- Сейчас?
- Да...
Когда они встретились, Перфильев сказал:
- Под окнами моего кабинета, через дорогу торчит фургон. Днем он
здесь, по вечерам у моего подъезда дома. Проверь-ка номер телефона,
намалеванный на кузове, и регистрационный номер в ГАИ, чьи они. В
зависимости от этого решим, что делать.
- Ясно. А что ты подозреваешь?
- Есть одно подозрение. Но все, что нужно, обзванивай не отсюда, а из
дому.
Сидельников ушел.
В тот день и на следующий Влад звонил по номеру, указанному на борту
фургона. Телефон не отвечал. Затем из справочников, различных рекламных
объявлений выписал номера телефонов всех контор по бытовому обслуживанию -
государственных, частных, кооперативных. Обзванивать уехал домой. Всюду
ему отвечали почти одинаково: "Фургон не наш. Такие машины у нас без толку
не простаивают. Телефона, что указан на борту, у нас нет". Через
приятелей, у которых были какие-то знакомые, а у тех знакомых еще знакомые
- и так по длинной цепочке - не без труда Сидельников выяснил: телефон,
написанный на будке, прежде стоял в квартире людей, отселенных из
аварийного дома, сам дом пошел на снос; регистрационные номера в ГАИ давно
в архиве - они со списанного хлебного фургона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38