в третьем случае почти та же самая ложь - обломался край, банки не
принимают документы с такой печатью, заказали новую, - итожил Перфильев. -
Значит, печать у кого-то одного, у хозяина, сиречь у распорядителя
финансами. Кто он?
- Согласен, - сказал Лебяхин, вытирая салфеткой губы. - Они
подставные куклы. Кто-то могучий поддерживает их штаны... Анонимные звонки
тебе домой, инсценировка нападения, когда ты шел из гаража, торможение
твоих документов для поездки в Сеул - все это попытки запугать тебя,
вывести из равновесия, давление, чтоб ты в конце концов согласился принять
их в компанию. Если б они хотели тебя убить, не сомневайся, ты бы уже был
покойником. Но ты им нужен живой. У тебя, как модно нынче говорить,
пристойный имидж. Схема, которую они выстроили, мне видится такой: ты
объединяешься с ними, они соглашаются, что контрольный пакет за тобой. Они
тут же берутся за твоих смежников, поставщиков. В ход идут давление,
подкуп, шантаж, угрозы, и - все, что тебе нужно тотчас течет рекой,
никаких сбоев, никаких накладок. Ты доволен, дела идут превосходно. Так
длится, скажем, три-четыре года. Ты уже доверяешь им, убаюкан, ты в
эйфории успеха, на счету огромные суммы, и ты единственный распорядитель
кредитов. В какой-нибудь день, когда у тебя хорошее настроение, тебе
внушают заманчивую идею, связанную с заключением контракта с некоей фирмой
в Западной Европе или Штатах, или, наконец, в Азии. Контракт ты
подписываешь, сперва аккумулируешь для проплаты сконвертируемые рубли на
своем цифровом счету в банке, скажем, в Германии, Швейцарии, Франции, -
где тебе вздумается. Они терпеливы. И однажды по какой-то убедительной
причине ты доверительно сообщаешь код. Все! Дальше для них все просто: ты
попадешь либо под колеса самосвала, либо случайно под поезд в метро
сваливаешься, либо внезапно умираешь от остановки сердца, не почувствовав
где-нибудь в давке в толпе, что тебя легонько укололи. Вариантов много.
Исключается лишь, что тебя застрелят или подорвут в машине. Это им не
нужно, ибо явно. Итак - тебя нет. Сотни миллионов твоих - у них, они
прямые наследники твоей "Стиль-керамики", а главное - твоего
л_е_г_а_л_ь_н_о_г_о_ счета в банке, куда они и будут класть то, что
притекает к ним нелегально в размерах, видимо, огромных. Годы их терпения
вознаграждены... Теперь давай, выдвигай контраргументы, поспорь со мной, -
закончил Лебяхин.
- Что ж тут спорить? Логика есть. Операция, как операция.
- Резюмирую: ни в какие отношения с ними не входить. Если я прав,
х_о_з_я_и_н_ у них мозговитый, осторожный, опасный и дальнозоркий. Мы не
знаем, кто он, где он, его связей на самом верху, его возможностей влиять
оттуда. Но есть у них и слабина. Они, конечно, уже профессионалы, но
образование получили говняное, так сказать заочное, мы же с тобой с
нормальным профессиональным образованием и с завидной практикой. Это раз.
Во-вторых, они держат тебя за обычного инженера из "Экспорттехнохима".
Большего они не знают, и знать не могут. Но ездить отныне ты будешь с
новым шофером, Владька тебе подходит в этой роли?
- Если вы считаете, что так нужно...
- Нужно.
Через несколько дней Перфильев улетел в Сеул...
Вечером, освободившись от всех дел, Желтовский погасил всюду свет,
зажег настольную лампу, развалился в кресле-вертушке, водрузив босые ноги
на стоявший рядом пуф. За окнами было черно, предзимний холод опустошил
дачную узкую улицу, безлистые окоченевшие деревья как бы заглядывали в
окна дач, где было так тепло и уютно, где зеленели холеные комнатные
цветы, потому что за ними ухаживали, как за породистыми кошками. Тут, в
камине утепленной мансарды, перепрыгивая с полена на полено, огонь лизал
закопченные кирпичи, освещая колеблющимся светом сухие, еще пахшие жизнью
дерева бревенчатые стены. Тишина. Покой.
Допив пиво и докурив сигарету, Желтовский потянулся к телефону: надо
было, наконец, позвонить тете Жене.
На гудки долго никто не отвечал, затем трубку сняли:
- Квартира Скорино, - сказал сухой женский голос.
- Мне нужна Евгения Францевна.
- Я Евгения Францевна. Кто говорит со мной? - спокойно
поинтересовалась женщина.
- Говорит президент республики Гоп-Стоп Желтовский.
- Дурак ты, Митька.
- Ага, дурак, тетя Женя. Мать сказала, что вы по мне соскучились,
звонили.
- Я хвораю. Приехать можешь? Есть разговор.
- Завтра в десять утра годится?
- Годится.
- Что вам привезти пожевать?
- Купи хлеб, сахар, молоко и с десяток яиц.
- Будет исполнено. Значит, до завтра, тетя Женя...

Это был старый довоенный кооперативный дом, высоченный, с крутыми
лестничными маршами, без лифта, по две квартиры на лестничной площадке.
Желтовский по рассказам матери знал, что в этих домах в центре Москвы
тогда селилась какая-то знать. Комнаты большие с окнами-эркерами. И стоял
дом удобно - почти в двух шагах от Поварской, Тверского бульвара, Герцена,
Нового Арбата.
Открыла Желтовскому высокая женщина, седоватая шатенка, очень худая,
с неулыбчивым морщинистым лицом и странно светлыми глазами.
В большой комнате, куда она его ввела, стулья и кресла были закрыты
серыми парусиновыми чехлами. Она указала ему на одно из кресел, сама села
на небольшой плюшевый диван перед ломберным столиком, обтянутым истершимся
зеленым сукном. На нем лежала тоненькая папка.
- Что это вы мебель укутали? - развалившись в кресле, спросил
Желтовский.
- Пыль. Девчонка, которая убирала у меня раз в неделю, исчезла.
- А какие хвори напали?
- Сильное головокружение, с постели вставать боюсь, качает и
сердцебиение начинается. Ты только матери ничего не говори, а не то нашлет
на меня каких-нибудь знахарок.
- Но врача-то вызвать надо.
- Вызвала... А тебя вызвала после долгих колебаний, вообще молчала
несколько лет, все боялась, чтоб мои слова не показались доносом.
- На кого?
- Сейчас поймешь... Недавно смотрела по телевизору заседание Думы и
увидела одну самодовольную рожу. Внутри аж закипело. Все прикидывала: кому
поведать. И решилась: расскажу и покажу тебе. Много лет я проработала в
министерстве, - она назвала. - Затем оно было преобразовано в Госкомитет.
Возглавил его Фита. Я, так сказать, досталась ему по наследству. Была его
помощником. Опыт, как ты знаешь, у меня огромный, более тридцати лет я
занимала подобные должности, схожие с управделами. Я знаю два европейских
языка - французский и немецкий, стенографию и машинопись.
- Вы клад для умного руководителя, - улыбнулся Желтовский.
- Для умного, - подтвердила она. - Но Фита оказался дураком. Не для
себя, разумеется. Поначалу все вроде шло нормально. Я делала, что должен
делать помощник: брала на себя многое, чтоб разгрузить шефа. То есть
делала то, за что меня обычно ценили. Фите же не понравилось, как поняла
впоследствии, что слишком много брала на себя, вникала в то, что ему
хотелось оградить от внимания сторонних. Начались придирки, дошло до
хамства с его стороны. Я не из тех, кто терпит такие вещи. Начался
затяжной конфликт, шло к тому, что мы должны были расстаться. Так и вышло.
Однажды он вызвал меня и сказал коротко: "Евгения Францевна, я чувствую,
что дальше нам будет все тяжелее работать вместе. Это не устраивает ни
вас, ни меня". - "Что вы предлагаете?" - спросила. - "Чтоб вы подали
заявление по собственному желанию". - "Банальный вариант", - сказала я. А
мне оставался год до пенсии. - "Не выйдет". - "Тогда я вас уволю". - "По
какой статье? Меня же суд восстановит!" - "Нет, я просто сокращаю свой
аппарат. Сейчас это приветствуется. У меня две сменных секретарши.
Помощник мне ни к чему. Его функции я разделю между секретаршами..." Я
уперлась. Но он так и сделал, сукин сын.
- Но вы же доработали до пенсии!
- Доработала. У меня много знакомых министров, бывших министров.
Меня, как работника, знали, быстро нашли место. С этим все в порядке.
- И сейчас вы хотите уделать каким-то образом Фиту?
- Не "уделать", как ты выражаешься, а показать всем, что он опасное
существо.
- Каким образом?
- Возьми эту папку, прочитай сейчас ее содержимое, и все поймешь.
Тогда и решим, как быть...
Желтовский начал читать. И по мере чтения у него захватывало дух, он
даже шевельнул ноздрями - проснулся инстинкт охотника: такой густой запах
шел от этих бумаг. Дочитав, воскликнул:
- Впечатляет!.. И что вы намерены с этим делать, тетя Женя?
- Чтоб решить этот вопрос, я и пригласила тебя.
- Задачка! - покачал головой Желтовский.
Несколько минут оба молчали: она - ожидая его решения, он -
прикидывая возможные варианты с учетом того, что знал и чем занимался в
связи с Фитой, примеривался, как, когда втиснуть это в почти разложенный
им пасьянс. Женщина, сидевшая напротив, об этих его прикидках и не
догадывалась.
- Сделаем так, - наконец произнес Желтовский. - Я сниму несколько
ксерокопий. Для себя и для вас. Оригинал и ксерокопию дома не держите.
- А куда я их дену?
- Ладно, я найду, куда упрятать.
- Ты полагаешь...
- Полагаю, ежели учесть, кто и на каком уровне проворачивал это.
- Что дальше?
- Когда ксерокопии будут у меня, одну вы должны исхитриться, тут уж
все будет зависеть от вас, положить пред самые очи Фиты. Ну, не буквально
вы, но обязательно лично ему в запечатанном конверте, чтоб никто, кроме
Фиты, не имел возможности увидеть эти ксерокопии. Изыщите такую
возможность? Вы же плохо себя чувствуете.
- Изыщу. Чувствую себя очень плохо, но не помираю.
- Когда вы убедитесь, что бумаги эти у него, тотчас дайте мне знать.
Затем действовать буду я, а вы немедленно уйдете в тень.
- Что значит в тень?
- Уехать в какую-нибудь Краснобрюховку.
- В какую Краснобрюховку?
- В Синебрюховку! Мало ли на Руси Тьмутараканей. Я заточу вас,
например, в какой-нибудь хороший санаторий!
- Хорошо... А что будешь делать дальше?
- Ждать.
- Чего?
- Пока Фита от неведения не дойдет до кондиции.
- А потом?
- Потом будет весело... Итак, договорились, - он встал, попрощался и
вышел... Последующие десять дней он почти через день бывал у Скорино,
привозил продукты, лекарства.

Поездка в Южную Корею сложилась удачно, Перфильев вернулся с выгодным
контрактом, знал, задержки с поставками не будет, значит, следовало
поторопиться с приобретением двух-трех старых домов, чтобы снести их или,
если возможно, капитально восстановить и начать строить цех, и салоны по
приему заказов от населения на изготовление очков и стекол самых разных
конфигураций, ходовых и дефицитных диоптрий. Нужен был немедленно Ушкуев,
с которым договорился встретиться еще до отлета в Сеул.
Филипп Матвеевич Ушкуев был дока в своем деле: он прошел, пожалуй,
все этапы революции и эволюции коммунальной системы, и, наконец, медленно,
но верно достиг того места, выше которого и не стремился, исповедуя
справедливую теорию, что если полезешь выше уровня своей компетенции -
можешь сломать шею. Но не только это удерживало Ушкуева попробовать
протолкаться куда-нибудь повыше, - место, которое занимал ныне, было
необычайно прибыльным, и как человек тертый жизнью, он усвоил: от добра
добра не ищут. А ведал Ушкуев "Горремстроем", а, значит старыми
домами-развалюхами, которые подлежали капремонту. Но ремонтировать их
Филипп Матвеевич не торопился, ссылаясь на отсутствие стройматериалов. Он
"доводил" их до кондиции - чем сильнее они разваливались и ветшали, тем
ниже становилась их балансовая стоимость, тем проще было дешевле передать
здания на баланс коммерческим структурам, СП и всяким людишкам, жаждавшим
купить не эти дома, а землю под ними, уплатив Ушкуеву приличную мзду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38