..
- Ай да Ушкуев, сукин сын, подвел нас - сел в тюрягу! - воскликнул
Перфильев.
- Дуракам там и место, - ответил Лебяхин.
- Он же расколется, как гнилой орех, начнет давать показания, нас
потянет.
- Ерунда. Мы платили ему официально, как государственному чиновнику.
У нас в бухгалтерии есть все кассовые ордера, счета, куда мы переводили
деньги. А взятки, кои он получал от нас, у него хватило, надеюсь, ума
нигде не фиксировать. Первому же следователю скажем: "Чушь, клевета".
Пусть докажет, что не так, хотя и будет понимать, что мы давали Ушкуеву.
- Как он "подзалетел"? - спросил Перфильев.
- Он затеял какую-то сделку с жуликами. А конкуренты этих жуликов -
тоже жулики, - настучали. И он, и его партнеры по сделке были взяты в
момент дачи и получения взятки. Просто, как высморкаться.
- Нам придется теперь посуетиться, чтобы поискать новые объекты,
время поджимает, - сказал Перфильев.
- Найдем, - усмехнулся Лебяхин. - Ушкуевых еще много осталось...
- Прибыл факс из Новороссийска: машины "Катерпиллера" благополучно
приплыли из Марселя. Мне, наверное, придется поехать в Новороссийск.
- Вот, что значит иметь дело с солидной фирмой, а не с прохиндеями...
Допив утренний кофе и дожевав бутерброд с салями, Желтовский с
нетерпением закурил, сделал две глубокие затяжки и начал натягивать
куртку, когда раздался звонок. Он снял трубку:
- Слушаю.
- Месье Желтовский? - женский голос.
- Он самый.
- Я представитель "ФСТ" ["Франс-систем-телевизион"]. Только что
прилетела из Парижа. Вам привет от Поля Берара и пакет от него, - женщина
говорила по-русски, но с заметным грассирующим французским акцентом.
- Спасибо. Как я могу получить пакет?
- Я в "Метрополе". Оставлю у дежурной, потому что меня вы не
поймаете, буду носиться по Москве. Я всего на два дня. Но на всякий случай
запишите мой номер, - она продиктовала. - Меня зовут Сесиль Буланже.
- Может, поужинаем вместе, мадемуазель Буланже?
- Боже мой, - засмеялась она, - как приятно снова слышать, что ты
"мадемуазель", но увы, существуют необратимые изменения... Благодарю вас,
но у меня все расписано до самого отлета.
- "Черт с тобой, - подумал Желтовский, вешая трубку. - Может ты уже
действительно такая "мадам", что все заросло мхом..." Заперев дачу, он
пошел к машине...
Пакет был объемистый - ярко-желтый конверт, заклеенный в торце
большим клапаном. Желтовский уселся в кресло тут же в холле и нетерпеливо
вскрыл конверт, достал несколько страничек из блокнота, исписанных мелким
почерком Берара:
- "...Итак, господина из "Жюстен-кредито банк" зовут Паскаль Жувэ.
Обхаживал я его долго, как старую деву, решившую, что она вообще
неприступна. И все же я его "проколол". Во-первых, пообещал анонимность
его информации; во-вторых, дал ему хороший аванс, на четверть новенького
"ситроена" хватит, в-третьих, что все-таки надо поставить в "во-первых",
прижал его фактами из его славного прошлого, которое он скрывает, но
которое я раскопал (об этом ниже). И он лег под меня. Да, у них был
русский вкладчик с очень большим счетом. Судя по осторожности, с какой тот
обращался со счетом, можно полагать, что деньги тайные. Поступили они
сразу, одной суммой, она не пополнялась, расходовались деньги крайне
редко. А зовут владельца счета Алибаев Закир Фаридович. Азиат? В этом
разберешься сам. Раскачивай это дело дальше. Потом подытожим, соединим
твое и мое и - бабахнем..." Дальше шло описание тех "подвигов" Паскаля
Жувэ, от которых в молодости чувствуешь себя героем, но которые к старости
проклинаешь...
Затолкав листки в конверт, он сунул его в сумку и вышел. Сидя в
машине, он не торопился вставлять ключ в замок зажигания. Возникшая в
голове мысль, высеченная, как кресалом искра, одной строкой из письма
Берара, разгоралась, словно давно засохший трут с обуглившимся краем.
Став, наконец, пламенем, она осветила дальние углы памяти. И сопоставляя
все, Желтовский мысленно улыбнулся своей догадке. Если она окажется верна,
значит они с Полем Бераром напали на золотую жилу... "Стоп! Стоп! Это же
легко проверяется!" - осенило его. И заведя машину, он резво, все еще
весело додумывая свою догадку, поехал в Останкино. Нужно было в
монтажную...
Целый день он был в каком-то нервически-веселом настроении, подгоняя
медленно тянувшееся время, мечтая скорей рвануть на дачу...
Вечером, прикончив остатки еды из холодильника, откупорив банку пива,
он стал рыться в черных пакетах с фотографиями. Наконец нашел, что искал.
Сел писать письмо Берару. Вложил его в конверт, присовокупив фотографию.
Уже было около девяти, когда он позвонил в гостиницу мадам Буланже, моля
Бога, чтоб она оказалась на месте.
- Ваш звонок перехватил меня у двери, - сказала она. - Тороплюсь, за
мной должны заехать, повезут на какой-то ночной банкет. Я слушаю вас.
- Мне нужно передать срочное письмо Берару. Не будете ли так любезны?
- Будьте у меня завтра в девять тридцать утра. В девять сорок пять
меня уже не застанете, - согласилась она...
Они встретились в холле. Ей было около сорока, высокая сухая шатенка
с некрасивым, слишком узким, лицом, которое украшали большие веселые
глаза.
- Это очень важно, мадам, - сказал Желтовский, отдавая конверт.
- Обещаю, что послезавтра письмо будет у Берара, если он не упорхнет
куда-нибудь за пределы страны...
2. МОСКВА. СЕГОДНЯ. "НЕ УВЕРЯЙ, ЧТО
ЭТОТ КСЕНДЗ НЕ МОГ БЫТЬ ТВОИМ ОТЦОМ"
Они сидели в большом кабинете - один за столом, другой в кресле.
Финская мебель, обтянутая темно-коричневым велюром, не соответствовала
выцветшим голубым шторам на больших окнах. Не соответствовала по законам
гармонии цветов. И именно мебель не соответствовала, ибо казенность штор
здесь была главней, поскольку исходила из казенной принадлежности
кабинета.
Партикулярная одежда собеседников не выделяла бы их в уличной толпе.
Они были почти одного возраста.
- Придется тебе этим заняться, Антон Трофимович, - сказал сидевший за
столом. - Дело мутное и муторошное, но что поделать, такие персоны
стреляются не каждый день.
- Вы уверены, что это самоубийство?
- Так сказала судмедэкспертиза. А уж разобраться до тонкостей
придется тебе. Дело-то зафутболили нам. Ты ведь опять начальник
следственной службы, - засмеялся сидевший за столом, имея в виду, что
следственная служба в этом учреждении одно время впопыхах и бездумно была
аннулирована, а затем снова восстановлена.
- Придется осматривать дом, служебный кабинет, допрашивать домашних,
сотрудников, соседей.
- Разумеется. Все обставляй через прокуратуру.
- Какое было оружие?
- "Марс" размером с ладонь.
- Старье. Пукалка.
- Стреляет нынче все - и старье, и что угодно... Что ж, приступай,
Антон Трофимович, - и он протянул ему тоненькую, почти пустую папку дела.
- Когда похороны? - спросил Антон Трофимович, стоя уже у дверей.
- В четверг на Востряковском. Пошли кого-нибудь из ребят снять этот
ритуал на видеопленку.
Антон Трофимович Зуйков кивнул и вышел...
- Ты знал его? - спросил Лебяхин.
- Знал, - ответил Перфильев. - Когда-то он был парторгом факультета,
на котором я учился.
- На похороны пойдешь?
- Еще не решил.
- Не ходи. Покойник депутат, из номенклатуры. Так что кто-то захочет
снять на видеопленку не столько ритуал, сколько его участников.
- Мне-то чего бояться?
- Ты так уверен, что это самоубийство?
- Ну... - пожал плечами Перфильев.
- Ты-то в этих делах не школьник, понимаешь, как пойдет загребать
следствие. Зачем тебе получать повестки на допросы?
И все-таки опытный Перфильев не внял совету более искушенного
Лебяхина, к двенадцати часам поехал на Востряковское кладбище. Погнало его
туда какое-то смутное любопытство и только, ведь с Фитой он никогда не
поддерживал никаких отношений...
Он сидел в машине на заднем сидении, и пока ехали, откинувшись и
прикрыв глаза, думал. А думать было над чем: прошло уже много времени с
тех пор, как он смотался в Париж по тревожному сигналу Кнорре, аннулировал
резервный счет, заключив контракт с "Катерпиллером", уже и факс пришел из
Новороссийска, что груз прибыл из Марселя, а от Кнорре никаких вестей, и
он, Перфильев, все еще из осторожности боится звонить Кнорре домой и в
офис, даже отказался от возникшей было мысли позвонить домой Леони, ее
телефон он знал; но если прослушивают телефоны Кнорре, то, безусловно, и
самых близких из его окружения... Но что же стряслось?.. Он мучился от
невозможности выяснить...
Перед полковником Зуйковым лежала увеличенная фотография Фиты. Зуйков
глянул на часы, минут через пятнадцать должны позвонить и позвать его на
просмотр видеофильма - похороны Фиты. Он снова посмотрел на фотографию.
Обыкновенное лицо, лоб увеличен большими залысинами, глаза за очками
ничего не выражали, кроме ожидания завершающего щелчка фотокамеры; прямой
узкий нос, тонкие губы и чуть скошенный к горлу подбородок. Фотоснимок
черно-белый, но будь он даже цветным, вряд ли бы его краски ответили на
вопрос: "Почему вы застрелились, Анатолий Иванович? Если действительно
застрелились, хотя сомневаться в этом почти нечего..." Итак:
ВАРИАНТ 1. Вам пятьдесят восемь лет. И тут на горизонте возникает
двадцатитрехлетняя, а может, на год старше или моложе красавица с длинными
ногами. Влюбляетесь по уши, безоглядно. Но любовь безответна. Страдания
невыносимы. Или: длинные ноги ответили на вашу любовь, но обо всем узнала
жена. У вас взрослые дети. А красавица требует, чтоб вы женились,
поскольку по ее словам, она забеременела от вас и об аборте слышать не
хочет. Скандал...
Нет, не похоже. Вы из того мира, где все просчитывается заранее,
каждое слово, каждый шаг, где самое главное - карьера. Нет, в такие омуты
ваш брат не лезет...
ВАРИАНТ 2. Что-то стряслось на работе страшное, что грозит сбросить
вас с Олимпа, лишить всего. Тоже нет. Там, насколько я знаю, все у вас
путем. Ваше имя звучит по радио, мелькает в газетах, на экранах
телевизоров, ваши выступления в Думе толковы, рассудительны. Тут все в
ажуре...
ВАРИАНТ 3. А что, если шантаж? В связи с чем? С прошлым? Но оно вроде
безупречно. Да и кто посмеет при ваших-то нынешних возможностях?!
Впрочем... У католиков есть поговорка: "Не уверяй, что этот ксендз не мог
быть твоим отцом..."
И, наконец, ВАРИАНТ 4. Неизлечимая болезнь. Тоже маловероятно. В этих
случаях люди вашего круга немедленно несутся в Германию, в Израиль или еще
куда - лечиться. Жизнь для них слишком сладкая штука, чтобы не посражаться
за нее, тем более за государственный счет...
Итак, стреляться вроде причины нет. Видимой, явной. Что же тогда не
видимо, не явно? И почему никакого предсмертного письма, записочки вроде
"Родные, простите, другого выхода нет". Так во всяком случае сказала жена
Фиты оперативнику, который ездил туда сразу после случившегося. Сам Зуйков
еще не был там, но, безусловно, поедет. Он снял трубку внутреннего
телефона, позвонил:
- Ну что, готово? Долго копаетесь.
- Можете уже идти, Антон Трофимович, - сказали в ответ.
Когда он вошел в кабинет, монитор был включен, кассета вставлена в
видеомагнитофон. Он сел. Сказал:
- Давай.
После нескольких секунд пробелов пошли кадры: подъезд к кладбищу,
похоронная процессия, народу довольно много, родные, близкие, друзья,
сослуживцы, два депутата Госдумы. Подошли к могиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
- Ай да Ушкуев, сукин сын, подвел нас - сел в тюрягу! - воскликнул
Перфильев.
- Дуракам там и место, - ответил Лебяхин.
- Он же расколется, как гнилой орех, начнет давать показания, нас
потянет.
- Ерунда. Мы платили ему официально, как государственному чиновнику.
У нас в бухгалтерии есть все кассовые ордера, счета, куда мы переводили
деньги. А взятки, кои он получал от нас, у него хватило, надеюсь, ума
нигде не фиксировать. Первому же следователю скажем: "Чушь, клевета".
Пусть докажет, что не так, хотя и будет понимать, что мы давали Ушкуеву.
- Как он "подзалетел"? - спросил Перфильев.
- Он затеял какую-то сделку с жуликами. А конкуренты этих жуликов -
тоже жулики, - настучали. И он, и его партнеры по сделке были взяты в
момент дачи и получения взятки. Просто, как высморкаться.
- Нам придется теперь посуетиться, чтобы поискать новые объекты,
время поджимает, - сказал Перфильев.
- Найдем, - усмехнулся Лебяхин. - Ушкуевых еще много осталось...
- Прибыл факс из Новороссийска: машины "Катерпиллера" благополучно
приплыли из Марселя. Мне, наверное, придется поехать в Новороссийск.
- Вот, что значит иметь дело с солидной фирмой, а не с прохиндеями...
Допив утренний кофе и дожевав бутерброд с салями, Желтовский с
нетерпением закурил, сделал две глубокие затяжки и начал натягивать
куртку, когда раздался звонок. Он снял трубку:
- Слушаю.
- Месье Желтовский? - женский голос.
- Он самый.
- Я представитель "ФСТ" ["Франс-систем-телевизион"]. Только что
прилетела из Парижа. Вам привет от Поля Берара и пакет от него, - женщина
говорила по-русски, но с заметным грассирующим французским акцентом.
- Спасибо. Как я могу получить пакет?
- Я в "Метрополе". Оставлю у дежурной, потому что меня вы не
поймаете, буду носиться по Москве. Я всего на два дня. Но на всякий случай
запишите мой номер, - она продиктовала. - Меня зовут Сесиль Буланже.
- Может, поужинаем вместе, мадемуазель Буланже?
- Боже мой, - засмеялась она, - как приятно снова слышать, что ты
"мадемуазель", но увы, существуют необратимые изменения... Благодарю вас,
но у меня все расписано до самого отлета.
- "Черт с тобой, - подумал Желтовский, вешая трубку. - Может ты уже
действительно такая "мадам", что все заросло мхом..." Заперев дачу, он
пошел к машине...
Пакет был объемистый - ярко-желтый конверт, заклеенный в торце
большим клапаном. Желтовский уселся в кресло тут же в холле и нетерпеливо
вскрыл конверт, достал несколько страничек из блокнота, исписанных мелким
почерком Берара:
- "...Итак, господина из "Жюстен-кредито банк" зовут Паскаль Жувэ.
Обхаживал я его долго, как старую деву, решившую, что она вообще
неприступна. И все же я его "проколол". Во-первых, пообещал анонимность
его информации; во-вторых, дал ему хороший аванс, на четверть новенького
"ситроена" хватит, в-третьих, что все-таки надо поставить в "во-первых",
прижал его фактами из его славного прошлого, которое он скрывает, но
которое я раскопал (об этом ниже). И он лег под меня. Да, у них был
русский вкладчик с очень большим счетом. Судя по осторожности, с какой тот
обращался со счетом, можно полагать, что деньги тайные. Поступили они
сразу, одной суммой, она не пополнялась, расходовались деньги крайне
редко. А зовут владельца счета Алибаев Закир Фаридович. Азиат? В этом
разберешься сам. Раскачивай это дело дальше. Потом подытожим, соединим
твое и мое и - бабахнем..." Дальше шло описание тех "подвигов" Паскаля
Жувэ, от которых в молодости чувствуешь себя героем, но которые к старости
проклинаешь...
Затолкав листки в конверт, он сунул его в сумку и вышел. Сидя в
машине, он не торопился вставлять ключ в замок зажигания. Возникшая в
голове мысль, высеченная, как кресалом искра, одной строкой из письма
Берара, разгоралась, словно давно засохший трут с обуглившимся краем.
Став, наконец, пламенем, она осветила дальние углы памяти. И сопоставляя
все, Желтовский мысленно улыбнулся своей догадке. Если она окажется верна,
значит они с Полем Бераром напали на золотую жилу... "Стоп! Стоп! Это же
легко проверяется!" - осенило его. И заведя машину, он резво, все еще
весело додумывая свою догадку, поехал в Останкино. Нужно было в
монтажную...
Целый день он был в каком-то нервически-веселом настроении, подгоняя
медленно тянувшееся время, мечтая скорей рвануть на дачу...
Вечером, прикончив остатки еды из холодильника, откупорив банку пива,
он стал рыться в черных пакетах с фотографиями. Наконец нашел, что искал.
Сел писать письмо Берару. Вложил его в конверт, присовокупив фотографию.
Уже было около девяти, когда он позвонил в гостиницу мадам Буланже, моля
Бога, чтоб она оказалась на месте.
- Ваш звонок перехватил меня у двери, - сказала она. - Тороплюсь, за
мной должны заехать, повезут на какой-то ночной банкет. Я слушаю вас.
- Мне нужно передать срочное письмо Берару. Не будете ли так любезны?
- Будьте у меня завтра в девять тридцать утра. В девять сорок пять
меня уже не застанете, - согласилась она...
Они встретились в холле. Ей было около сорока, высокая сухая шатенка
с некрасивым, слишком узким, лицом, которое украшали большие веселые
глаза.
- Это очень важно, мадам, - сказал Желтовский, отдавая конверт.
- Обещаю, что послезавтра письмо будет у Берара, если он не упорхнет
куда-нибудь за пределы страны...
2. МОСКВА. СЕГОДНЯ. "НЕ УВЕРЯЙ, ЧТО
ЭТОТ КСЕНДЗ НЕ МОГ БЫТЬ ТВОИМ ОТЦОМ"
Они сидели в большом кабинете - один за столом, другой в кресле.
Финская мебель, обтянутая темно-коричневым велюром, не соответствовала
выцветшим голубым шторам на больших окнах. Не соответствовала по законам
гармонии цветов. И именно мебель не соответствовала, ибо казенность штор
здесь была главней, поскольку исходила из казенной принадлежности
кабинета.
Партикулярная одежда собеседников не выделяла бы их в уличной толпе.
Они были почти одного возраста.
- Придется тебе этим заняться, Антон Трофимович, - сказал сидевший за
столом. - Дело мутное и муторошное, но что поделать, такие персоны
стреляются не каждый день.
- Вы уверены, что это самоубийство?
- Так сказала судмедэкспертиза. А уж разобраться до тонкостей
придется тебе. Дело-то зафутболили нам. Ты ведь опять начальник
следственной службы, - засмеялся сидевший за столом, имея в виду, что
следственная служба в этом учреждении одно время впопыхах и бездумно была
аннулирована, а затем снова восстановлена.
- Придется осматривать дом, служебный кабинет, допрашивать домашних,
сотрудников, соседей.
- Разумеется. Все обставляй через прокуратуру.
- Какое было оружие?
- "Марс" размером с ладонь.
- Старье. Пукалка.
- Стреляет нынче все - и старье, и что угодно... Что ж, приступай,
Антон Трофимович, - и он протянул ему тоненькую, почти пустую папку дела.
- Когда похороны? - спросил Антон Трофимович, стоя уже у дверей.
- В четверг на Востряковском. Пошли кого-нибудь из ребят снять этот
ритуал на видеопленку.
Антон Трофимович Зуйков кивнул и вышел...
- Ты знал его? - спросил Лебяхин.
- Знал, - ответил Перфильев. - Когда-то он был парторгом факультета,
на котором я учился.
- На похороны пойдешь?
- Еще не решил.
- Не ходи. Покойник депутат, из номенклатуры. Так что кто-то захочет
снять на видеопленку не столько ритуал, сколько его участников.
- Мне-то чего бояться?
- Ты так уверен, что это самоубийство?
- Ну... - пожал плечами Перфильев.
- Ты-то в этих делах не школьник, понимаешь, как пойдет загребать
следствие. Зачем тебе получать повестки на допросы?
И все-таки опытный Перфильев не внял совету более искушенного
Лебяхина, к двенадцати часам поехал на Востряковское кладбище. Погнало его
туда какое-то смутное любопытство и только, ведь с Фитой он никогда не
поддерживал никаких отношений...
Он сидел в машине на заднем сидении, и пока ехали, откинувшись и
прикрыв глаза, думал. А думать было над чем: прошло уже много времени с
тех пор, как он смотался в Париж по тревожному сигналу Кнорре, аннулировал
резервный счет, заключив контракт с "Катерпиллером", уже и факс пришел из
Новороссийска, что груз прибыл из Марселя, а от Кнорре никаких вестей, и
он, Перфильев, все еще из осторожности боится звонить Кнорре домой и в
офис, даже отказался от возникшей было мысли позвонить домой Леони, ее
телефон он знал; но если прослушивают телефоны Кнорре, то, безусловно, и
самых близких из его окружения... Но что же стряслось?.. Он мучился от
невозможности выяснить...
Перед полковником Зуйковым лежала увеличенная фотография Фиты. Зуйков
глянул на часы, минут через пятнадцать должны позвонить и позвать его на
просмотр видеофильма - похороны Фиты. Он снова посмотрел на фотографию.
Обыкновенное лицо, лоб увеличен большими залысинами, глаза за очками
ничего не выражали, кроме ожидания завершающего щелчка фотокамеры; прямой
узкий нос, тонкие губы и чуть скошенный к горлу подбородок. Фотоснимок
черно-белый, но будь он даже цветным, вряд ли бы его краски ответили на
вопрос: "Почему вы застрелились, Анатолий Иванович? Если действительно
застрелились, хотя сомневаться в этом почти нечего..." Итак:
ВАРИАНТ 1. Вам пятьдесят восемь лет. И тут на горизонте возникает
двадцатитрехлетняя, а может, на год старше или моложе красавица с длинными
ногами. Влюбляетесь по уши, безоглядно. Но любовь безответна. Страдания
невыносимы. Или: длинные ноги ответили на вашу любовь, но обо всем узнала
жена. У вас взрослые дети. А красавица требует, чтоб вы женились,
поскольку по ее словам, она забеременела от вас и об аборте слышать не
хочет. Скандал...
Нет, не похоже. Вы из того мира, где все просчитывается заранее,
каждое слово, каждый шаг, где самое главное - карьера. Нет, в такие омуты
ваш брат не лезет...
ВАРИАНТ 2. Что-то стряслось на работе страшное, что грозит сбросить
вас с Олимпа, лишить всего. Тоже нет. Там, насколько я знаю, все у вас
путем. Ваше имя звучит по радио, мелькает в газетах, на экранах
телевизоров, ваши выступления в Думе толковы, рассудительны. Тут все в
ажуре...
ВАРИАНТ 3. А что, если шантаж? В связи с чем? С прошлым? Но оно вроде
безупречно. Да и кто посмеет при ваших-то нынешних возможностях?!
Впрочем... У католиков есть поговорка: "Не уверяй, что этот ксендз не мог
быть твоим отцом..."
И, наконец, ВАРИАНТ 4. Неизлечимая болезнь. Тоже маловероятно. В этих
случаях люди вашего круга немедленно несутся в Германию, в Израиль или еще
куда - лечиться. Жизнь для них слишком сладкая штука, чтобы не посражаться
за нее, тем более за государственный счет...
Итак, стреляться вроде причины нет. Видимой, явной. Что же тогда не
видимо, не явно? И почему никакого предсмертного письма, записочки вроде
"Родные, простите, другого выхода нет". Так во всяком случае сказала жена
Фиты оперативнику, который ездил туда сразу после случившегося. Сам Зуйков
еще не был там, но, безусловно, поедет. Он снял трубку внутреннего
телефона, позвонил:
- Ну что, готово? Долго копаетесь.
- Можете уже идти, Антон Трофимович, - сказали в ответ.
Когда он вошел в кабинет, монитор был включен, кассета вставлена в
видеомагнитофон. Он сел. Сказал:
- Давай.
После нескольких секунд пробелов пошли кадры: подъезд к кладбищу,
похоронная процессия, народу довольно много, родные, близкие, друзья,
сослуживцы, два депутата Госдумы. Подошли к могиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38