Люди напряженно работали, наращивая баррикады. Поднявшись в последний
раз, Ключников снова увидел Аню: вместе с долговязым иностранцем она
тащила железную трубу. На ходу они оживленно переговаривались по-английски
и никого не замечали, увлеченные разговором. Они прошли мимо; стоя в
стороне, он смотрел вслед - прошли, исчезли - затерялись в толпе, которая
плескалась вокруг и затапливала площадь.
Обстановка вокруг здания напоминала огромный пикник: горели костры,
звенели гитары, повсюду слышались веселые голоса и смех, как будто
предстояло не сражение, а общее гуляние, и не знай кто-нибудь, что
происходит, можно было решить, что люди собрались, чтобы поразвлечься и
сообща провести время.
Поздним вечером стал накрапывать дождь, кое-кто раскрыл зонтики, но
многие не обращали внимания, и дождь то стихал, то застенчиво кропил
людей, освещенную ярко гранитную набережную и черную реку, в которой
отражались огни.
Глядя на массу людей, трудно было поверить, что это те самые люди,
которые изо дня в день теснятся в транспорте, изнывают в очередях,
переругиваются в магазинах и конторах, судачат о ближних, недолюбливают
друг друга, завидуют, огорчаются чужим удачам и успехам... Да, это были те
самые грешные люди, задавленные, замордованные режимом, очумевшие от него,
уставшие от нищеты, в которую их ввергли слепые поводыри и лживые пророки.
Сейчас это были другие люди - гордые, независимые, веселые граждане,
отстаивающие свободу. Они были так открыты, так преданны друг другу, так
любили всех вокруг, кто пришел сюда, что и понятно было, какие они на
самом деле, когда живут свободно.

19
Около половины одиннадцатого динамики, развешанные на здании,
объявили о танках, которые депутатам удалось привести для обороны. Толпа с
ликованием встретила новость, потом услышала гул моторов, вскипела от
счастья и разразилась овацией. Танки поставили на главных направлениях,
где могла прорваться техника.
Ночью дождь усилился, однако строительные работы продолжались, тысячи
людей через всю площадь передавали из рук в руки тесаный торцовый камень и
укладывали в редут. Под утро Першин поднялся наверх и не поверил глазам:
люди стояли локоть к локтю под дождем и живыми цепями закрывали доступ к
зданию; он едва не прослезился, трудно было поверить, что шумная и пестрая
московская толпа за одну ночь превратилась в народ.
Это было зрелище! Ночь меркла; с востока, от Садового кольца неслышно
полз сырой рассвет, оттесняя сумерки за реку, в Дорогомилово и дальше, к
Филям и к Поклонной горе. Из мглы медленно проступал мокрый город,
открылось широкое пасмурное пространство, разрезанное излучиной реки, в
которой отражалось хмурое небо. Под дождем мокли набережные, мосты, парки,
уходящие вдаль улицы и крыши, крыши, теснящиеся поодаль, множество окон,
которые, насколько хватало глаз, выстилали пространство. Похоже, вся
Москва, затаив дыхание, смотрела, как цепи людей под дождем закрывают
доступ к зданию. От картины веяло библейским величием, Першин подумал, что
сейчас он свидетель истории. На глазах рухнул страх, в котором жил народ,
вместе со страхом рушилась эпоха.
С раннего утра к зданию по-прежнему сходились люди, к полудню на
площади перед домом и на прилегающих улицах яблоку негде было упасть.
Поднявшись на крышу, Першин увидел море людей и разрешил, меняя друг
друга, побывать на крыше всему отряду: они держали позиции под землей и не
знали, что происходит на поверхности; Першин хотел, чтобы каждый в отряде
почувствовал себя частью этой площади.
Несколько часов кипел митинг, позже обстановка на площади напоминала
праздничное гуляние. Толпа кружила среди троллейбусов, перекрывших
соседний мост, текла от баррикады к баррикаде, разглядывая стоящие по
углам танки, на которых тучами сидели дети; на каждом шагу туристы
фотографировались на фоне баррикад и танков, сноровистые операторы из
многих стран наводили камеры на русскую революцию.
Между тем здесь происходило нечто, о чем в толпе никто не подозревал:
командиры специальных штурмовых групп госбезопасности прибыли на
рекогносцировку. Они выехали с Лубянки на микроавтобусе и покружили
изрядно по городу, чтобы удостовериться, что за ними нет слежки. Но они не
знали, что охрана на набережной оповещена и их ждут.
Оставив "рафик" в квартале от здания, офицеры парами направились на
заполненную людьми площадь. В многолюдной сутолоке никому, казалось, нет
до них дела, и они добросовестно обошли здание и окрестности, усердно
осмотрели подступы, чтобы определить уязвимые места и наметить направление
атаки. Все пары исправно работали на местности, не подозревая, что за ними
наблюдают и каждый их шаг находится под контролем.
Вокруг здания поперек дорог дыбились баррикады, ощетинившиеся
досками, трубами и прутьями, издали каждая баррикада напоминала дикобраза
с растопыренными иглами. Конечно, для специальных машин разграждения,
тяжелой боевой техники и профессионалов из штурмовых групп это была
символическая преграда, но тысячи, десятки тысяч людей - над этим стоило
призадуматься. Мужчины были разбиты на взводы, роты и батальоны, вооружены
арматурой, камнями и бутылками с горючим, отряды самообороны должны были
пропустить атакующих за первую линию заграждений, потом окружить плотной
массой, сковать и блокировать.
Внутри здания атакующих поджидали милиция и десантники, вооруженные
автоматическим оружием, а штурмовать снизу, из-под земли командос
опоздали: подходы были заминированы и охранялись, об этом группы "Альфа",
"Зенит" и "Каскад" узнали загодя.
Понятно было, что, выполняя задание, многие из них обрекали себя на
верную гибель. Зачем? Ради чего? Все понимали, что они лишь растягивают
агонию режима. Разумеется, они имели доступ к кормушке, режим подкармливал
их, но по здравом размышлении, командиры групп решили, что риск не
оправдан и затея того не стоит. Не говоря уже о том, что они должны были
решиться на большую кровь, на проклятие, на неизбежную гражданскую войну и
на вечный позор.
Но больше всего их поразила странная особенность: в людях полностью
отсутствовал страх. Весело и резво прибывал народ - густой поток шел от
метро со стороны Пресни, из Дорогомилово - по мосту с другого берега реки,
толпы поспешали из Конюшков, торопливо катились по Девятинскому переулку,
выходящему на Садовое кольцо, а по проспекту, скандируя лозунги, двигались
из центра большие колонны под трехцветными флагами России.
Все эти дни альбиносы не объявлялись. Можно было подумать, что они
затаились и выжидают, чем кончится переворот. Видно, объявленный порядок
их устраивал, и удайся затея, они могли угомониться.
Отсыпаться Ключников поехал в общежитие. Буров сразу объявил
переворот еврейским заговором, правда, тех, кто противостоял перевороту,
он определил в сионисты. И выходило, что податься некуда: евреи не
оставили выбора.
- Ты пойми, это только им выгодно, только им! - талдычил Буров, как
заклинание, руки его беспокойно гнули расческу, наконец, он сломал ее и
принялся нервно грызть ногти. - Только им это на руку!
- Заткнись, я спать хочу! - окоротил его Ключников.
- Спать, спать... - с тоской упрекнул его Буров. - Россию проспали!

...едва наступила ясность, и Москва, ликуя, стала избавляться от
коммунизма, альбиносы возобновили боевые действия. Першин спустил под
землю весь отряд.
Поиски шли день и ночь. Машины с приборами объезжали дворы, улицы и
переулки. Чаще всего они использовали сейсмическую станцию "Талгар" и
ультразвуковые излучатели, в сложных условиях пользовались акустической
установкой "Гроза" и мощным немецким определителем электромагнитной
эмиссии, однако данные нужно было расшифровывать на специальных приборах в
лаборатории, и результаты запаздывали.
Отряд круглые сутки прочесывал подвалы, старинные галереи,
бомбоубежища, старые торговые склады, каких немало отыскалось в центре,
заброшенные горные выработки, оставшиеся от строительства метро. Почти все
подземелья были связаны воедино, образуя запутанную сеть, или, как
говорили специалисты - систему. Узкие лазы, подкопы и лестницы альбиносов
соединяли подземелья между собой, выходили в метро, в служебные бункеры
разных ведомств, в технические коллекторы и в секретные тоннели,
проложенные под городом и ведущие за его пределы.
Свои ходы альбиносы умело врезали в чужие сооружения, искусно
маскируя входные отверстия, так что обнаружить их можно было с трудом.
Постепенно круг поисков сужался. Двигаясь от окраины к центру, отряд
устраивал под землей засады, перехватывал альбиносов по одиночке и
группами, находил тайные ходы сообщений, однако их укрытия отыскать не
удавалось: те из альбиносов, кто не смог оторваться, отстреливались до
последнего и кончали с собой.

...весь день отряд рыскал под землей в том месте, где над Солянкой и
Яузой высилась гора. Старые осыпавшиеся ходы соединяли древние соляные
погреба, в которых теперь размещались подземные гаражи и склады, с
подвалами Ивановского монастыря. Отсюда ползком или согнувшись в три
погибели можно было пробраться в подвалы ночлежек на Хитровке, те, в свою
очередь, были связаны с идущими из Старых Серебреников ходами; там, на
задворках неказистых приземистых домов, можно было найти земляные норы,
подкопы и выложенные кирпичом галереи, ведущие вглубь горы. Выше по
склону, в парке стояли корпуса физико-химического института, подземные
лаборатории которого были упрятаны глубоко под землю и имели свою сеть
бетонированных ходов и коридоров.
На другом берегу, в Заяузье, у Котельников начинался раскидистый
Таганский холм. Обращенная к Яузе сторона именовалась Швивой горкой,
которую московское просторечие переиначило во Вшивую горку, склон круто
поднимался в Гончары, где на большой глубине располагались огромные тайные
бункеры, соединенные с метро и с поверхностью в ближних и дальних
окрестностях.
Уходя от преследования, альбиносы разбивались на мелкие группы или
рассыпались поодиночке в бесчисленных лазах и ходах; выйдя из боя, они
пробирались в места сбора, известные им одним; до сих пор непонятно было,
где находятся их базы.
Отряд прочесывал подземелья на берегах Яузы. Бирс и Ключников
работали в паре: обнаружив противника, они преследовали его, пока не
загоняли в тупик, откуда не было выхода. Но взять пленного не удалось пока
никому: в безвыходном положении альбиносы убивали себя. Першин приказал
сделать засаду.
Бирс и Ключников отыскали прокоп, соединяющий кирпичную галерею в
Старых Серебряниках с тоннелем метро, идущим под Яузой из Китай-города на
Таганку, и залегли у развилки, где ход раздваивался.
Это было мучительное задание. Погасив фонари, они лежали на сырой
земле - без движений, тая дыхание, и только фосфоресцирующие стрелки час
за часом отмеряли время в кромешной темноте. Да еще отдаленный гул и
тряска от проходящих вдали поездов докатывались глухо из нутра горы через
равные промежутки времени.
Они лежали, изнывая от скуки - ни поесть, ни зажечь фонарь или
спичку; даже перекинуться словом было нельзя: окажись поблизости альбинос,
их обнаружили бы в тот же миг.
И все же им повезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57