Это позволяет делать прыжки кое-как, не с полной отдачей. Наконец, «встряска» заканчивается, и я с надеждой думаю о том, как подставлю голову под тугую струю воды из-под крана… Но что это? Боже мой, чего еще хочет от нас этот молдавашка? Он показывает в противоположную сторону… Мы бежим.
Внутренний голос подсказывает мне, что круговой маршрут, по которому мы бежим, должен иметь столько же спусков, сколько подъемов. Я с жадностью глотаю воздух пересохшим ртом… Не могу считать, чтобы бежать в ногу с остальными. Если мне и удается вдохнуть воздух, набухший язык не в состоянии шевельнуться, чтобы произнести хоть одно слово. Ноги шлепают по раскаленному асфальту дороги, как автоматы… Нас неотступно преследует дьявольский голос Сичкаря, требующий, чтобы мы бежали еще быстрее.
В начале одного из спусков Сичкарь приказывает прекратить бег и перейти на быстрый шаг. В конце спуска, как только начинается подъем, – снова бегом. Сичкарь придумал новый порядок: бежать километр, идти быстрым шагом минуту, и всегда бегом на подъеме. Когда же этот сумасшедший намерен остановиться? Четвертый спуск. Может быть, он остановится здесь? Я не могу бежать в ногу с остальными. Это только в школе я мог быть сильнее всех. Здесь – нет. Впереди новый склон. Мы идем шагом. Слава Богу! Я больше не выдержу… Спазмы в животе – и завтрак на обочине дороги…
– Из строя не выходить! Не останавливаться! – слышу я приказ Сичкаря.
Я готов убить его. Мы снова бежим. Ноздри у меня, кажется, сейчас загорятся. Сквозь слезы почти ничего не вижу. Должен же он когда-нибудь остановиться! Его голос доносится до моего сознания откуда-то издалека, с расстояния нескольких километров. Кто-то наступает мне на каблуки, я с трудом удерживаюсь на ногах. Подъем настолько крутой, что дорога, кажется, идет прямо наверх. До конца остается всего несколько шагов… У следующего барака я должен остановиться, больше нет никаких сил. Я остановлюсь – иначе… Еще немного вперед… Ну вот, теперь и все… Шесть спусков, шесть подъемов – десять км.
Я дрожу и едва перевожу дыхание. Одна нога подергивается… Сичкарь что-то говорит. Муть перед глазами немного проясняется. Не могу поверить тому, что вижу собственными глазами: Сичкарь даже не дышит тяжело! Он, в сущности, почти не вспотел. Улавливаю его последние слова: «…и не нажирайтесь за завтраком. Все, кто закончили этот бег, примут участие в физическом испытании в тринадцать тридцать. Кто выдержит и это испытание, начнет заниматься парашютными прыжками со следующего понедельника». Что такое? Теперь только я замечаю, что от первоначального состава группы осталась какая-нибудь треть.
Поскольку нас проверяют индивидуально, между отдельными видами испытаний остается время передохнуть. Я проделываю упражнения, но прыжки на корточках забирают остатки сил. Опасаюсь, что бега на десять километров не выдержу.
Недаром я опасался! После очередного спуска и подъема в ногах нет почти никакой координации. Кислород и кровь почти не достигают мышц и суставов. Пройдено почти три подъема и три спуска. Впереди еще один подъем. Если бы только удалось преодолеть его… Я как бы плыву… Единственное, что я ощущаю, невероятный шум в ушах. А что это за черная масса впереди меня? Я протягиваю руки по направлению к ней. Боль. Боль в ладонях, в запястьях рук, в голове. Оглядываюсь. На дороге царит странная тишина. Мои ноги предали меня: я проваливаюсь. Испытание не выдержано.
Двойная норма! Я чувствую себя так, будто бежал всю свою жизнь и не научился бегать. Теперь я бегу вверх по деревянной лестнице на вышку высотой в девять этажей. Ремни парашютного снаряжения стягивают ноги и давят на плечи, а спереди бьет по коленкам макет резервного парашюта. Я молю Бога, чтобы находящиеся впереди меня четыре человека взбирались помедленней по лестнице… добравшись до верхней площадки, парень, который бежит первым, входит в ящик, изображающий фюзеляж самолета. Я жду на ступеньках. В каждой руке у меня – конец стропы. Обычно от задних ремней стропы идут к куполу парашюта, а здесь они кончаются пружинными карабинами. Поднимаюсь еще на две ступени и теперь вижу большой ящик – фюзеляж с двумя дверями, ведущими к маленьким ступенькам на высоте десяти метров от земли. Один из бежавших впереди меня исчезает в проеме двери, другой движется по направлению к противоположной двери.
Я наверху. Я в ящике. Смотрю на спину идущего впереди. Инструктор наклоняется и подтягивает к себе две стропы со стальными кольцами на концах. Сейчас мне не видно, но я знаю, что другие концы строп прикреплены к ролику на ходовом тросе. Инструктор цепляет кольца за карабины, которые держит в вытянутых руках находящийся впереди меня человек.
– Подходи к двери! – командует инструктор. Человек приближается к двери – и сразу же слышится окрик инструктора:
– Номер по списку?
После секундного колебания человек отвечает:
– Номер по списку шестой, товарищ сержант.
– Прыгай!
Человек в проеме дергается вперед, но в последний момент хватается за дверь и останавливается. Он не прыгнул.
– Номер шестой, отойди от двери! Номер шесть, ты хочешь быть парашютистом?
Кивок головой.
– Это возможно только в том случае, если ты прыгнешь, номер шесть, – продолжает инструктор теперь уже спокойным тоном, не отводя глаз от стоящего перед ним человека в снаряжении.
– Не бойся, что ты ушибешься, номер шесть. Возможность того, что ты ударишься о землю, исключена. Оборудование имеет многократный запас прочности. Ты будешь прыгать? Хорошо. Подходи к двери. Прыгай!
Рывок вперед и… снова остановка. Человек шепчет:
– Я не могу… Не могу… Толкните меня… Инструктор схватывает стропы и отталкивает человека от двери. Подойдя к нему, кричит:
– Десантура! Черт бы тебя побрал! Сухопутная курица, да ты и выглядишь, как курица, и пахнешь как курица! Ты навсегда останешься курицей! Пошел вон отсюда, пока вонь твоя куриная не провоняла нашу вышку. Сними с себя снаряжение. Оно предназначено для мужчин, а не для маменькиных сынков, вроде тебя. Вон отсюда!
Человек плачет. Каждое слово инструктора для него – удар хлыстом.
Инструктор поворачивается ко мне:
– Ты собираешься прыгать?
– Так точно, товарищ сержант.
После такой сцены я, кажется, прыгнул бы безо всяких строп прямо в горящий мазут…
Инструктор цепляет кольца за карабины и выдергивает стропы из моих рук.
– Подходи к двери!
Я медленно подхожу к двери и встаю так, чтобы носок правого ботинка высовывался со ступеньки наружу. Ладони прижимаю к стенке ящика-фюзеляжа. Ноги слегка согнуты в коленях, левая – готова к толчку. Смотрю вниз. Вижу сидящего на ящике оценщика. В руках у него открытый журнал. Он будет ставить баллы за мой прыжок. Слева от него кто-то выполняет очередные прыжки на корточках.
– Номер по списку?
– Номер по списку двенадцатый, товарищ сержант! – кричу я как можно громче.
– Прыгай!
Отталкиваюсь обеими ногами и лечу вниз… Ноги вместе… Двадцать один… Локти прижаты к бокам, руки на запасном парашюте, коленки сжаты… Двадцать два… Смотрю на носки своих ботинок и одновременно вижу оценщика. «Боже, неужели я падаю на него?!» Двадцать три. Подбородок упирается в грудь, запасной парашют шлепает по губам, стропы врезаются в тело. Я, кажется, лечу вверх, нет, сейчас опять вниз. Земля как бы скользит подо мной, а я на чем-то несусь над ней. Поднимаю руки и захватываю стропы. А «двадцать четыре» я сказал или нет? Снова смотрю вниз. Земля становится пятном, скорость падения увеличивается. Вовремя вспоминаю, что надо потянуть стропы и поднять ноги. Проношусь мимо насыпи из красноватой земли. Стропы ударяются о резиновый стопор, и меня отбрасывает назад, на насыпь. Чьи-то руки схватывают меня, останавливают и снимают карабины с колец на стропах.
– Ну как, Язубец, живой? Это Сичкарь.
«Все хорошо, – проносится у меня в голове. – Я сделал первый прыжок с вышки. Теперь я вышечный парашютист».
– Отлично! – отвечаю я.
Бегу к ящику получить оценку. Ноги вместе, руки по швам.
– Номер по списку двенадцатый, товарищ сержант.
– Удовлетворительный прыжок, номер двенадцатый. Снимай снаряжение и иди к сержанту слева от меня, ясно?
– Ясно, товарищ сержант.
Пытаюсь щелкнуть каблуками, поворачиваюсь, но не успеваю сделать и шага, как слышу:
– Номер двенадцатый, стой! Надо отвечать «так точно, товарищ сержант», а не «ясно, товарищ сержант». Пятьдесят приседаний!
Прямо возле оценщика начинаю приседать. Пятьдесят в качестве наказания, пять – в честь воздушно-десантных войск. Поднимаюсь на ноги.
– Рядовой Язубец, ты не ответил «так точно, товарищ сержант», когда я сказал тебе, как нужно отвечать в рядах вооруженных сил. Еще пятьдесят приседаний.
– Так точно, товарищ сержант.
Тут же делаю пятьдесят приседаний, пять – в честь воздушно-десантных войск. Снова поднимаюсь на ноги.
– Рядовой Язубец, ты задержал снаряжение. Получи еще пятьдесят…
– Так точно, товарищ сержант.
Этот человек, наверное, садист. Если он прикажет еще, мои колени не выдержат. Я с трудом выполняю упражнение и едва нахожу в себе силы выпрямиться и встать по стойке «смирно». Жду дальнейших команд. Он поворачивается ко мне:
– Что ты стоишь? Я же сказал снять снаряжение. Чего ты ждешь? Еще пятьдесят приседаний глупость, а потом выполняй.
– Так точно, товарищ сержант.
Уже не пытаюсь щелкнуть каблуками, но отхожу приседать на пару лишних шагов подальше от въедливого оценщика. Мысленно обзываю его козлом.
Снять с себя снаряжение и передать его другому – большое облегчение. Направляюсь к ящику, но меня останавливают: десять отжиманий от земли – за то, что, снимая снаряжение, зацепил и оторвал пуговицу от рабочей формы одежды. Иду к сержанту, стоящему позади оценщика.
– Рядовой Язубец, где ты пропадаешь? Ты слишком медлителен. Еще десять отжиманий.
Не успел я подняться, как получил новые десять за незастегнутую пуговицу.
Если сержанты взъелись, то теперь не выпустят, но меня, кажется, пронесло.
– Так, теперь смени человека, обслуживающего трос с роликом.
– Так точно, товарищ сержант.
Принимаю от такого же, как сам, ученика свернутый в бухту трос с гаком на конце. Бегу по направлению к насыпи мимо человека, которого должен сменить. Он тянет в этот момент ролик с ходовым тросом к основанию вышки. Подбежав к насыпи, бросаю конец своего троса человеку, стоящему на вершине, и замираю в ожидании. Над моей головой пролетает очередной прыгун. Человек на насыпи отцепляет его и присоединяет конец моего троса к кольцам. Оказывается, он тяжелый, черт возьми!
Бросаю взгляд на верх вышки. Инструктор наверху машет мне рукой – подавать. Чтобы кольца попали в дверь, надо сильно разбежаться. От усердия чуть не ударяюсь головой о стенку вышки. Не успеваю остановиться, как мне суют другой трос. Обратно к насыпи. Кажется, что она на расстоянии трех футбольных полей. Солнце печет невыносимо. Мне становится жарче, но потею я уже меньше; прошло, кажется, около двух часов после того, как я в последний раз пил воду. Подбегаю к насыпи вовремя. Принимаю кольца и ролик. Бегу к вышке. Обратно к насыпи… Когда же мне дадут отдохнуть? Этот парень перехитрил меня: я уже сделал туда и обратно три пробега, а он только два. Снова к вышке. Я уже больше не потею. Сорокаградусная жара дает себя знать. Мотаюсь почти целый час.
– Тащи скорее, пошевеливайся, рядовой! Почему я не отказываюсь от всего этого? Мозг в голове наверное, начнет сейчас плавиться, как плавленый сырок на сковороде. Снова к насыпи… Если добегу до вышки, то уж это будет последний раз. Откажусь.
– Рядовой, где ты пропадаешь? Ты бегаешь очень медленно.
Я смотрю мимо насыпи, изо всех сил стараясь, чтобы сержант не заметил по моему лицу, как я его ненавижу. За неположенные мысли можно получить метров сто по-пластунски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Внутренний голос подсказывает мне, что круговой маршрут, по которому мы бежим, должен иметь столько же спусков, сколько подъемов. Я с жадностью глотаю воздух пересохшим ртом… Не могу считать, чтобы бежать в ногу с остальными. Если мне и удается вдохнуть воздух, набухший язык не в состоянии шевельнуться, чтобы произнести хоть одно слово. Ноги шлепают по раскаленному асфальту дороги, как автоматы… Нас неотступно преследует дьявольский голос Сичкаря, требующий, чтобы мы бежали еще быстрее.
В начале одного из спусков Сичкарь приказывает прекратить бег и перейти на быстрый шаг. В конце спуска, как только начинается подъем, – снова бегом. Сичкарь придумал новый порядок: бежать километр, идти быстрым шагом минуту, и всегда бегом на подъеме. Когда же этот сумасшедший намерен остановиться? Четвертый спуск. Может быть, он остановится здесь? Я не могу бежать в ногу с остальными. Это только в школе я мог быть сильнее всех. Здесь – нет. Впереди новый склон. Мы идем шагом. Слава Богу! Я больше не выдержу… Спазмы в животе – и завтрак на обочине дороги…
– Из строя не выходить! Не останавливаться! – слышу я приказ Сичкаря.
Я готов убить его. Мы снова бежим. Ноздри у меня, кажется, сейчас загорятся. Сквозь слезы почти ничего не вижу. Должен же он когда-нибудь остановиться! Его голос доносится до моего сознания откуда-то издалека, с расстояния нескольких километров. Кто-то наступает мне на каблуки, я с трудом удерживаюсь на ногах. Подъем настолько крутой, что дорога, кажется, идет прямо наверх. До конца остается всего несколько шагов… У следующего барака я должен остановиться, больше нет никаких сил. Я остановлюсь – иначе… Еще немного вперед… Ну вот, теперь и все… Шесть спусков, шесть подъемов – десять км.
Я дрожу и едва перевожу дыхание. Одна нога подергивается… Сичкарь что-то говорит. Муть перед глазами немного проясняется. Не могу поверить тому, что вижу собственными глазами: Сичкарь даже не дышит тяжело! Он, в сущности, почти не вспотел. Улавливаю его последние слова: «…и не нажирайтесь за завтраком. Все, кто закончили этот бег, примут участие в физическом испытании в тринадцать тридцать. Кто выдержит и это испытание, начнет заниматься парашютными прыжками со следующего понедельника». Что такое? Теперь только я замечаю, что от первоначального состава группы осталась какая-нибудь треть.
Поскольку нас проверяют индивидуально, между отдельными видами испытаний остается время передохнуть. Я проделываю упражнения, но прыжки на корточках забирают остатки сил. Опасаюсь, что бега на десять километров не выдержу.
Недаром я опасался! После очередного спуска и подъема в ногах нет почти никакой координации. Кислород и кровь почти не достигают мышц и суставов. Пройдено почти три подъема и три спуска. Впереди еще один подъем. Если бы только удалось преодолеть его… Я как бы плыву… Единственное, что я ощущаю, невероятный шум в ушах. А что это за черная масса впереди меня? Я протягиваю руки по направлению к ней. Боль. Боль в ладонях, в запястьях рук, в голове. Оглядываюсь. На дороге царит странная тишина. Мои ноги предали меня: я проваливаюсь. Испытание не выдержано.
Двойная норма! Я чувствую себя так, будто бежал всю свою жизнь и не научился бегать. Теперь я бегу вверх по деревянной лестнице на вышку высотой в девять этажей. Ремни парашютного снаряжения стягивают ноги и давят на плечи, а спереди бьет по коленкам макет резервного парашюта. Я молю Бога, чтобы находящиеся впереди меня четыре человека взбирались помедленней по лестнице… добравшись до верхней площадки, парень, который бежит первым, входит в ящик, изображающий фюзеляж самолета. Я жду на ступеньках. В каждой руке у меня – конец стропы. Обычно от задних ремней стропы идут к куполу парашюта, а здесь они кончаются пружинными карабинами. Поднимаюсь еще на две ступени и теперь вижу большой ящик – фюзеляж с двумя дверями, ведущими к маленьким ступенькам на высоте десяти метров от земли. Один из бежавших впереди меня исчезает в проеме двери, другой движется по направлению к противоположной двери.
Я наверху. Я в ящике. Смотрю на спину идущего впереди. Инструктор наклоняется и подтягивает к себе две стропы со стальными кольцами на концах. Сейчас мне не видно, но я знаю, что другие концы строп прикреплены к ролику на ходовом тросе. Инструктор цепляет кольца за карабины, которые держит в вытянутых руках находящийся впереди меня человек.
– Подходи к двери! – командует инструктор. Человек приближается к двери – и сразу же слышится окрик инструктора:
– Номер по списку?
После секундного колебания человек отвечает:
– Номер по списку шестой, товарищ сержант.
– Прыгай!
Человек в проеме дергается вперед, но в последний момент хватается за дверь и останавливается. Он не прыгнул.
– Номер шестой, отойди от двери! Номер шесть, ты хочешь быть парашютистом?
Кивок головой.
– Это возможно только в том случае, если ты прыгнешь, номер шесть, – продолжает инструктор теперь уже спокойным тоном, не отводя глаз от стоящего перед ним человека в снаряжении.
– Не бойся, что ты ушибешься, номер шесть. Возможность того, что ты ударишься о землю, исключена. Оборудование имеет многократный запас прочности. Ты будешь прыгать? Хорошо. Подходи к двери. Прыгай!
Рывок вперед и… снова остановка. Человек шепчет:
– Я не могу… Не могу… Толкните меня… Инструктор схватывает стропы и отталкивает человека от двери. Подойдя к нему, кричит:
– Десантура! Черт бы тебя побрал! Сухопутная курица, да ты и выглядишь, как курица, и пахнешь как курица! Ты навсегда останешься курицей! Пошел вон отсюда, пока вонь твоя куриная не провоняла нашу вышку. Сними с себя снаряжение. Оно предназначено для мужчин, а не для маменькиных сынков, вроде тебя. Вон отсюда!
Человек плачет. Каждое слово инструктора для него – удар хлыстом.
Инструктор поворачивается ко мне:
– Ты собираешься прыгать?
– Так точно, товарищ сержант.
После такой сцены я, кажется, прыгнул бы безо всяких строп прямо в горящий мазут…
Инструктор цепляет кольца за карабины и выдергивает стропы из моих рук.
– Подходи к двери!
Я медленно подхожу к двери и встаю так, чтобы носок правого ботинка высовывался со ступеньки наружу. Ладони прижимаю к стенке ящика-фюзеляжа. Ноги слегка согнуты в коленях, левая – готова к толчку. Смотрю вниз. Вижу сидящего на ящике оценщика. В руках у него открытый журнал. Он будет ставить баллы за мой прыжок. Слева от него кто-то выполняет очередные прыжки на корточках.
– Номер по списку?
– Номер по списку двенадцатый, товарищ сержант! – кричу я как можно громче.
– Прыгай!
Отталкиваюсь обеими ногами и лечу вниз… Ноги вместе… Двадцать один… Локти прижаты к бокам, руки на запасном парашюте, коленки сжаты… Двадцать два… Смотрю на носки своих ботинок и одновременно вижу оценщика. «Боже, неужели я падаю на него?!» Двадцать три. Подбородок упирается в грудь, запасной парашют шлепает по губам, стропы врезаются в тело. Я, кажется, лечу вверх, нет, сейчас опять вниз. Земля как бы скользит подо мной, а я на чем-то несусь над ней. Поднимаю руки и захватываю стропы. А «двадцать четыре» я сказал или нет? Снова смотрю вниз. Земля становится пятном, скорость падения увеличивается. Вовремя вспоминаю, что надо потянуть стропы и поднять ноги. Проношусь мимо насыпи из красноватой земли. Стропы ударяются о резиновый стопор, и меня отбрасывает назад, на насыпь. Чьи-то руки схватывают меня, останавливают и снимают карабины с колец на стропах.
– Ну как, Язубец, живой? Это Сичкарь.
«Все хорошо, – проносится у меня в голове. – Я сделал первый прыжок с вышки. Теперь я вышечный парашютист».
– Отлично! – отвечаю я.
Бегу к ящику получить оценку. Ноги вместе, руки по швам.
– Номер по списку двенадцатый, товарищ сержант.
– Удовлетворительный прыжок, номер двенадцатый. Снимай снаряжение и иди к сержанту слева от меня, ясно?
– Ясно, товарищ сержант.
Пытаюсь щелкнуть каблуками, поворачиваюсь, но не успеваю сделать и шага, как слышу:
– Номер двенадцатый, стой! Надо отвечать «так точно, товарищ сержант», а не «ясно, товарищ сержант». Пятьдесят приседаний!
Прямо возле оценщика начинаю приседать. Пятьдесят в качестве наказания, пять – в честь воздушно-десантных войск. Поднимаюсь на ноги.
– Рядовой Язубец, ты не ответил «так точно, товарищ сержант», когда я сказал тебе, как нужно отвечать в рядах вооруженных сил. Еще пятьдесят приседаний.
– Так точно, товарищ сержант.
Тут же делаю пятьдесят приседаний, пять – в честь воздушно-десантных войск. Снова поднимаюсь на ноги.
– Рядовой Язубец, ты задержал снаряжение. Получи еще пятьдесят…
– Так точно, товарищ сержант.
Этот человек, наверное, садист. Если он прикажет еще, мои колени не выдержат. Я с трудом выполняю упражнение и едва нахожу в себе силы выпрямиться и встать по стойке «смирно». Жду дальнейших команд. Он поворачивается ко мне:
– Что ты стоишь? Я же сказал снять снаряжение. Чего ты ждешь? Еще пятьдесят приседаний глупость, а потом выполняй.
– Так точно, товарищ сержант.
Уже не пытаюсь щелкнуть каблуками, но отхожу приседать на пару лишних шагов подальше от въедливого оценщика. Мысленно обзываю его козлом.
Снять с себя снаряжение и передать его другому – большое облегчение. Направляюсь к ящику, но меня останавливают: десять отжиманий от земли – за то, что, снимая снаряжение, зацепил и оторвал пуговицу от рабочей формы одежды. Иду к сержанту, стоящему позади оценщика.
– Рядовой Язубец, где ты пропадаешь? Ты слишком медлителен. Еще десять отжиманий.
Не успел я подняться, как получил новые десять за незастегнутую пуговицу.
Если сержанты взъелись, то теперь не выпустят, но меня, кажется, пронесло.
– Так, теперь смени человека, обслуживающего трос с роликом.
– Так точно, товарищ сержант.
Принимаю от такого же, как сам, ученика свернутый в бухту трос с гаком на конце. Бегу по направлению к насыпи мимо человека, которого должен сменить. Он тянет в этот момент ролик с ходовым тросом к основанию вышки. Подбежав к насыпи, бросаю конец своего троса человеку, стоящему на вершине, и замираю в ожидании. Над моей головой пролетает очередной прыгун. Человек на насыпи отцепляет его и присоединяет конец моего троса к кольцам. Оказывается, он тяжелый, черт возьми!
Бросаю взгляд на верх вышки. Инструктор наверху машет мне рукой – подавать. Чтобы кольца попали в дверь, надо сильно разбежаться. От усердия чуть не ударяюсь головой о стенку вышки. Не успеваю остановиться, как мне суют другой трос. Обратно к насыпи. Кажется, что она на расстоянии трех футбольных полей. Солнце печет невыносимо. Мне становится жарче, но потею я уже меньше; прошло, кажется, около двух часов после того, как я в последний раз пил воду. Подбегаю к насыпи вовремя. Принимаю кольца и ролик. Бегу к вышке. Обратно к насыпи… Когда же мне дадут отдохнуть? Этот парень перехитрил меня: я уже сделал туда и обратно три пробега, а он только два. Снова к вышке. Я уже больше не потею. Сорокаградусная жара дает себя знать. Мотаюсь почти целый час.
– Тащи скорее, пошевеливайся, рядовой! Почему я не отказываюсь от всего этого? Мозг в голове наверное, начнет сейчас плавиться, как плавленый сырок на сковороде. Снова к насыпи… Если добегу до вышки, то уж это будет последний раз. Откажусь.
– Рядовой, где ты пропадаешь? Ты бегаешь очень медленно.
Я смотрю мимо насыпи, изо всех сил стараясь, чтобы сержант не заметил по моему лицу, как я его ненавижу. За неположенные мысли можно получить метров сто по-пластунски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88