Но с жаждой заработать. Заработать на трупах.
– Так, будем осторожны, – сказал Яраги, – впереди едет настоящий представитель немецкого Красного Креста. Тамерлан Каунта – чеченец, сын Абдурахмана Автарханова. Надо обогнать его и воспользоваться тем, что милиция оповещена о том, что едут представители Красного Креста.
– Может, замолотим их, – предложил Петрович.
– Чуть попозже, перед Грозным. Свалят все это на мародеров.
– Война все спишет. Вот и мы, русские, будем убивать русских, и все сотни российских солдат, погибших в бою, спишут на варварство чеченцев.
– Поэтому они и не убирают трупы сейчас, чтобы на чеченцев списать? – предполагаю я. В голове у меня каша – вот я, оскорбленный… Член, одним словом…
Мы благополучно, выдерживая дистанцию, продвигались по территории Беларуси, потом – России. Нас несколько раз обыскивали, но оружия, спрятанного техниками Тимура, милиция не находила.
…Вот и Ингушетия. Потом – Чечня. Взорванные мосты по всей трассе приходится объезжать через окрестные поселки. Везде, где прошла армия, видны следы невиданного и безжалостного разрушения: сожженные дома, сломанные деревья, воронки на дорогах…
Вдоль дороги бредут русские дети – девочка лет десяти и мальчик лет шести. Грязные, оборванные. Я попросил остановить микроавтобус. Дети не понимают вопросов, плачут, не могут вспомнить своих имен. С трудом удается выяснить: в дом несколько дней назад угодила ракета, все родные погибли. Дети в этот момент гуляли во дворе. Легкая контузия. Куда им идти – не знают. Не ели уже три дня. От протянутого хлеба отказываются.
Оставшиеся без крова люди молча бредут прочь от городов. Боже мой, сколько их! В основном русские, пожилые, я снова прошу у хмурого Яраги остановить микроавтобус. Спрашиваю у беженцев, почему они уходят.
– Живность осталась, корова, гуси, – объясняют некоторые. – Жалко бросать, но ничего не поделаешь – еще день-два в этом аду, и мы просто сойдем с ума.
Они даже не голосуют, не пытаются найти транспорт, просто бредут куда-то, тащат жалкие остатки имущества.
Слухи о контроле над Грозным российских войск оказались сильно преувеличенными. В город, если не обращать внимания на дальний артобстрел и пожары, можно въехать почти отовсюду, исключая северо-запад. Там сосредоточились основные силы российских войск. Но их не разглядеть из-за дымовой завесы. Она словно пожирает город, ориентироваться в котором из-за снайперов, артобстрелов и разозленного полчища собак почти невозможно.
Еще было светло, когда мы натолкнулись на патруль. На счастье, военные остановили нас лишь с той целью, чтобы стоящие рядом журналисты могли с нами поговорить. Это было рискованно, поскольку дотошные газетчики могли догадаться, что мы никакие не представители баварского Красного Креста.
И тут я не поверил своим глазам. Прямо на меня шла… Светлана. Да, моя старая знакомая по Боснии. Вот проныра! Уже тут. Что, она специализируется на горячих точках?
Теперь она, если увидит меня, сразу поймет, что Красный Крест для нас всего лишь прикрытие. Я знаю ее прославянские настроения, поэтому у меня есть основания думать, что она запросто выдаст меня. Времени для размышлений нет.
– Яраги, эта баба знает меня. Знает по Боснии, где я воевал наемником. Надо прорываться…
Яраги быстренько связывается по рации со второй машиной и предупреждает ребят.
– Мы же не сможем даже отстреливаться, – шепчет Яраги.
– Тогда устроим дымовуху, – говорю я, отворачивая лицо от приближающейся Светланы. Но она уже увидела меня, лицо ее хмурится, потом она неожиданно улыбается. Я улыбаюсь ей в ответ. В это время я воспламеняю Дымовую гранату и роняю ее под колеса микроавтобуса. Военные заняты второй машиной. Яраги врубает скорость, и микроавтобус мчится вперед. Светлана едва успевает отскочить. Она лупит ладонью по обшивке микроавтобуса и кричит:
– Юра! Куда ты? Юра-а! Я тебя все равно разыщу! Мне надо с тобой поговорить!
Я бросаю еще одну «дымовуху», потом еще. Вторая машина тоже рванула с места. Военные пытаются открыть огонь, но Светлана размахивает перед солдатами руками – не стрелять!
Микроавтобусы мчатся по разбитому шоссе. Выстрелы сзади все же раздаются. Несколько пуль попадают в заднее стекло.
Задний микроавтобус заюлил. У него пробиты шины. Яраги тормозит, машет рукой и кричит:
– Сюда, сюда!
Я выбрасываю часть коробок с лекарствами. Иначе все не влезут.
Выстрелы грохочут с новой силой, но Яраги уже вовсю жмет на педаль газа. Мои «дикие гуси» достают из днища микроавтобуса автоматы. Ответный огонь мы так и не открыли. Успели уйти далеко.
На обочине дороги снова появляются беженцы. Теперь уже Яраги весь в расспросах. В основном, он расспрашивает чеченцев. Беженцы рассказали ему, что в редкие часы затишья кое-кто старается с окраин Грозного проехать в центр – проведать родственников в подвалах, привезти в свой район информацию о новых десятках убитых, о разрушенных домах. Мертвый город, лишь в разных местах вспыхивают ожесточенные стычки. Линии фронта нет. Все окружили всех и ждут ночи, чтобы под ее покровом подойти поближе к врагу для последней решающей схватки. Центр города уничтожен полностью.
– Так, действительно, в основном бьют минометы, дальнобойная артиллерия с гор над Первомайской, установки «Град», – говорит Яраги. – Немного подождем до вечера и будем прорываться в город.
…Канонада близких сражений гораздо слышнее. Микроавтобус мчится все ближе и ближе к пригородам Грозного. Бои идут на непосредственных подступах к столице. Орудийные выстрелы и грохот взрывов со стороны Долинского слышатся все явственнее. Ночное время мы использовали для сна, потому что именно ночью милиция норовит переворошить все в микроавтобусах. Но сегодняшним вечером мы намерены въехать в Грозный. Еще не темно, но окрестности озаряют сброшенные с самолетов на парашютах осветительные бомбы. По свидетельству очевидцев, которых мы расспрашиваем по дороге и которые идут из Грозного, российская бронетехника укрепила ожесточенное сопротивление ополченцев в районе селений Асиновская, Серноводский, Давыденко, Первомайское. Танки не решались входить в населенные пункты, из которых велась по ним стрельба, поливали селения огнем с расстояния. Разрушены дома, сожжены автомобили, есть погибшие, раненые.
Чтобы не подвергать себя опасности, мы немного проехали по центральной улице Грозного и свернули в переулок, а затем во двор. Мы вышли из микроавтобуса и забрались внутрь дома. Никто в доме не живет, но впечатление такое, что жители просто на минутку вышли куда-то. В глубине соседнего двора стояли три БТРа, люки открыты, солдаты курили, а вот часовых нигде не было.
«Не армия, а бардак», – подумал я и, махнув Яраги рукой, спрыгнул с лестницы.
Часовой все-таки был. Но он оказался до того невнимателен, что я беспрепятственно дошел в темноте до него, и уже был на расстоянии протянутой руки, когда он спросил:
– Кто это?
– Это, милый, я, дикий гусь! – негромко и спокойно сказал я и безжалостно всадил нож парню под сердце.
– Ай! – вскрикнул часовой и обмяк в моих руках. Я смотрел, как у него изо рта пузырится кровь.
– Тихо, тихо, – осторожно опустил я его тело на землю, чтобы не было сильного шума. Затем нащупал у солдата в подсумке гранаты. Я подождал, чтобы услыхать условный сигнал нападения на бронетранспортеры. Наконец, услышал короткий свист и увидел, как Яраги бесшумно скользнул к одному из БТРов. Я тоже подскочил к бронетранспортеру. Чека из гранаты выдернута. Бросаю гранату на сигаретные огоньки. Слышен треск запала, сигаретные огоньки взметнулись – и мощный взрыв глушит окрестности. Вторая граната летит вслед за первой. С третьим БТРом расправился Петрович. Слышатся крики раненых, стоны.
Яраги подбегает ко мне и шепчет:
– Теперь к ним попробуют прийти на помощь, тебе следует прикрыть нас, а мы тут тушенку доделаем…
– В бронетранспортерах? – спрашиваю я.
– Да. Мне чеченские беженцы рассказали, что сделать тушенку означает побить из гранатомета бронетехнику – танк, БТР, БМП и уничтожить весь экипаж.
Я выбегаю из закоулка на улицу. Ложусь возле самого забора, и жду. Вот слышатся шаги, приглушенный разговор. Я швыряю гранату на голоса, и после взрыва короткими очередями бью в темноту. Я могу не бояться, что меня увидят в темноте в прибор ночного видения. Такого никогда не случится, поскольку вдоль улицы протянута труба газопровода, который горит во многих местах, а поэтому прибор ночного видения можно выбросить к чертям собачьим: на фоне огней ничего не видно. Противник отступает, а я вижу, как Яраги выволакивает за волосы российского солдата на освещенное огнем разорванного газопровода место и прямо у меня на глазах начинает бить ножом того в шею. Чеченец рычит, из человека превращается в зверя, вся его злость выливается на этого солдата, вина которого в том, что он выполнял приказ командования. Солдат отчаянно отбивается, кусает Яраги за пальцы, но кровь хлещет из шеи. Они топчутся на месте, и я вижу перед собой танец безумцев, над которыми торжествует смерть. Мне становится настолько жутко, что хочется застрелить их обоих и застрелиться самому. Но вот, наконец, Яраги накалывает солдата на нож; выдергивает тот из груди и несколькими ударами пытается отсечь солдату голову. Ему это не удается. Он пилит ножом по человеческим позвонкам, пытается оторвать голову за уши, закручивает ее в одну сторону, а солдат еще дергается, хрипит. Я прикладываю автомат к плечу и мой палец ложится на спусковой крючок. Я не прицеливаюсь, но знаю, что автоматная очередь прошьет грудь Яраги насквозь, и через дырочки вытечет – нет, теперь уже не кровь, а вскипевшая злоба. Но в этот момент голова жертвы отрывается, и Яраги торжествующе поднимает ее за волосы. Неужели он жаждал этой минуты?
Неожиданно Яраги отшвырнул голову от себя, она тяжело ударилась об асфальт, подпрыгнула, прокатилась с полметра и неподвижно застыла. Яраги падает на землю и его начинает трясти. Он колотится своей головой о мостовую, кричит что-то нечленораздельное, ползает на коленях и рыдает. Мне становится невыносимо жутко. Мне опять хочется пристрелить обезумевшего чеченца. Но вместо этого я выволакиваю из вещмешка баклагу со спиртом, подхожу к Яраги, хватаю его за волосы, поворачиваю голову набок, надавливаю всем своим весом на спину и выплескиваю спирт чеченцу в лицо. Он ревет некрасиво, как баба, но когда жидкость обжигает ему губы, попадает в нос, в глаза, то затихает, охватывает лицо руками и неподвижно лежит.
– Вставай, мы на виду!
Яраги молчит. Потом медленно поднимается. В это время невдалеке слышится автоматная очередь. Трассеры мелькают над головами. Мы стреляем по вероятному противнику и начинаем пробираться к центру города. Яраги ведет нас. Он знает город, как свои пять пальцев, но ему приходится петлять, протискиваться через завалы. Кажется, психоз у него прошел.
Только к утру Яраги натыкается на группу ополченцев. Между ними происходит оживленный разговор по-чеченски. Затем чеченцы по очереди подходят к нам и, подсвечивая фонариком, внимательно всматриваются в наши лица. Так происходит знакомство.
– Гоните ваш микроавтобус сюда, – приказывает один из ополченцев. – Лекарства нам очень нужны. «Врачи без границ» развернули здесь неподалеку передвижной госпиталь, на двух джипах с красными крестами ежедневно отправляют из Грозного раненых. И все возвращаются за новыми и новыми ранеными. Ингуши возят нам хлеб и продовольствие, рискуя жизнью, попадая под обстрелы…
– Кто занимается нефтью? – неожиданно спросил Яраги.
– А откуда вы знаете?
– Догадался. Торговля нефтью на сегодняшний день – это самые высокие доходы. Не так ли?
– Может быть, – уклончиво ответил ополченец, – однако нефтью уже некому заниматься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Так, будем осторожны, – сказал Яраги, – впереди едет настоящий представитель немецкого Красного Креста. Тамерлан Каунта – чеченец, сын Абдурахмана Автарханова. Надо обогнать его и воспользоваться тем, что милиция оповещена о том, что едут представители Красного Креста.
– Может, замолотим их, – предложил Петрович.
– Чуть попозже, перед Грозным. Свалят все это на мародеров.
– Война все спишет. Вот и мы, русские, будем убивать русских, и все сотни российских солдат, погибших в бою, спишут на варварство чеченцев.
– Поэтому они и не убирают трупы сейчас, чтобы на чеченцев списать? – предполагаю я. В голове у меня каша – вот я, оскорбленный… Член, одним словом…
Мы благополучно, выдерживая дистанцию, продвигались по территории Беларуси, потом – России. Нас несколько раз обыскивали, но оружия, спрятанного техниками Тимура, милиция не находила.
…Вот и Ингушетия. Потом – Чечня. Взорванные мосты по всей трассе приходится объезжать через окрестные поселки. Везде, где прошла армия, видны следы невиданного и безжалостного разрушения: сожженные дома, сломанные деревья, воронки на дорогах…
Вдоль дороги бредут русские дети – девочка лет десяти и мальчик лет шести. Грязные, оборванные. Я попросил остановить микроавтобус. Дети не понимают вопросов, плачут, не могут вспомнить своих имен. С трудом удается выяснить: в дом несколько дней назад угодила ракета, все родные погибли. Дети в этот момент гуляли во дворе. Легкая контузия. Куда им идти – не знают. Не ели уже три дня. От протянутого хлеба отказываются.
Оставшиеся без крова люди молча бредут прочь от городов. Боже мой, сколько их! В основном русские, пожилые, я снова прошу у хмурого Яраги остановить микроавтобус. Спрашиваю у беженцев, почему они уходят.
– Живность осталась, корова, гуси, – объясняют некоторые. – Жалко бросать, но ничего не поделаешь – еще день-два в этом аду, и мы просто сойдем с ума.
Они даже не голосуют, не пытаются найти транспорт, просто бредут куда-то, тащат жалкие остатки имущества.
Слухи о контроле над Грозным российских войск оказались сильно преувеличенными. В город, если не обращать внимания на дальний артобстрел и пожары, можно въехать почти отовсюду, исключая северо-запад. Там сосредоточились основные силы российских войск. Но их не разглядеть из-за дымовой завесы. Она словно пожирает город, ориентироваться в котором из-за снайперов, артобстрелов и разозленного полчища собак почти невозможно.
Еще было светло, когда мы натолкнулись на патруль. На счастье, военные остановили нас лишь с той целью, чтобы стоящие рядом журналисты могли с нами поговорить. Это было рискованно, поскольку дотошные газетчики могли догадаться, что мы никакие не представители баварского Красного Креста.
И тут я не поверил своим глазам. Прямо на меня шла… Светлана. Да, моя старая знакомая по Боснии. Вот проныра! Уже тут. Что, она специализируется на горячих точках?
Теперь она, если увидит меня, сразу поймет, что Красный Крест для нас всего лишь прикрытие. Я знаю ее прославянские настроения, поэтому у меня есть основания думать, что она запросто выдаст меня. Времени для размышлений нет.
– Яраги, эта баба знает меня. Знает по Боснии, где я воевал наемником. Надо прорываться…
Яраги быстренько связывается по рации со второй машиной и предупреждает ребят.
– Мы же не сможем даже отстреливаться, – шепчет Яраги.
– Тогда устроим дымовуху, – говорю я, отворачивая лицо от приближающейся Светланы. Но она уже увидела меня, лицо ее хмурится, потом она неожиданно улыбается. Я улыбаюсь ей в ответ. В это время я воспламеняю Дымовую гранату и роняю ее под колеса микроавтобуса. Военные заняты второй машиной. Яраги врубает скорость, и микроавтобус мчится вперед. Светлана едва успевает отскочить. Она лупит ладонью по обшивке микроавтобуса и кричит:
– Юра! Куда ты? Юра-а! Я тебя все равно разыщу! Мне надо с тобой поговорить!
Я бросаю еще одну «дымовуху», потом еще. Вторая машина тоже рванула с места. Военные пытаются открыть огонь, но Светлана размахивает перед солдатами руками – не стрелять!
Микроавтобусы мчатся по разбитому шоссе. Выстрелы сзади все же раздаются. Несколько пуль попадают в заднее стекло.
Задний микроавтобус заюлил. У него пробиты шины. Яраги тормозит, машет рукой и кричит:
– Сюда, сюда!
Я выбрасываю часть коробок с лекарствами. Иначе все не влезут.
Выстрелы грохочут с новой силой, но Яраги уже вовсю жмет на педаль газа. Мои «дикие гуси» достают из днища микроавтобуса автоматы. Ответный огонь мы так и не открыли. Успели уйти далеко.
На обочине дороги снова появляются беженцы. Теперь уже Яраги весь в расспросах. В основном, он расспрашивает чеченцев. Беженцы рассказали ему, что в редкие часы затишья кое-кто старается с окраин Грозного проехать в центр – проведать родственников в подвалах, привезти в свой район информацию о новых десятках убитых, о разрушенных домах. Мертвый город, лишь в разных местах вспыхивают ожесточенные стычки. Линии фронта нет. Все окружили всех и ждут ночи, чтобы под ее покровом подойти поближе к врагу для последней решающей схватки. Центр города уничтожен полностью.
– Так, действительно, в основном бьют минометы, дальнобойная артиллерия с гор над Первомайской, установки «Град», – говорит Яраги. – Немного подождем до вечера и будем прорываться в город.
…Канонада близких сражений гораздо слышнее. Микроавтобус мчится все ближе и ближе к пригородам Грозного. Бои идут на непосредственных подступах к столице. Орудийные выстрелы и грохот взрывов со стороны Долинского слышатся все явственнее. Ночное время мы использовали для сна, потому что именно ночью милиция норовит переворошить все в микроавтобусах. Но сегодняшним вечером мы намерены въехать в Грозный. Еще не темно, но окрестности озаряют сброшенные с самолетов на парашютах осветительные бомбы. По свидетельству очевидцев, которых мы расспрашиваем по дороге и которые идут из Грозного, российская бронетехника укрепила ожесточенное сопротивление ополченцев в районе селений Асиновская, Серноводский, Давыденко, Первомайское. Танки не решались входить в населенные пункты, из которых велась по ним стрельба, поливали селения огнем с расстояния. Разрушены дома, сожжены автомобили, есть погибшие, раненые.
Чтобы не подвергать себя опасности, мы немного проехали по центральной улице Грозного и свернули в переулок, а затем во двор. Мы вышли из микроавтобуса и забрались внутрь дома. Никто в доме не живет, но впечатление такое, что жители просто на минутку вышли куда-то. В глубине соседнего двора стояли три БТРа, люки открыты, солдаты курили, а вот часовых нигде не было.
«Не армия, а бардак», – подумал я и, махнув Яраги рукой, спрыгнул с лестницы.
Часовой все-таки был. Но он оказался до того невнимателен, что я беспрепятственно дошел в темноте до него, и уже был на расстоянии протянутой руки, когда он спросил:
– Кто это?
– Это, милый, я, дикий гусь! – негромко и спокойно сказал я и безжалостно всадил нож парню под сердце.
– Ай! – вскрикнул часовой и обмяк в моих руках. Я смотрел, как у него изо рта пузырится кровь.
– Тихо, тихо, – осторожно опустил я его тело на землю, чтобы не было сильного шума. Затем нащупал у солдата в подсумке гранаты. Я подождал, чтобы услыхать условный сигнал нападения на бронетранспортеры. Наконец, услышал короткий свист и увидел, как Яраги бесшумно скользнул к одному из БТРов. Я тоже подскочил к бронетранспортеру. Чека из гранаты выдернута. Бросаю гранату на сигаретные огоньки. Слышен треск запала, сигаретные огоньки взметнулись – и мощный взрыв глушит окрестности. Вторая граната летит вслед за первой. С третьим БТРом расправился Петрович. Слышатся крики раненых, стоны.
Яраги подбегает ко мне и шепчет:
– Теперь к ним попробуют прийти на помощь, тебе следует прикрыть нас, а мы тут тушенку доделаем…
– В бронетранспортерах? – спрашиваю я.
– Да. Мне чеченские беженцы рассказали, что сделать тушенку означает побить из гранатомета бронетехнику – танк, БТР, БМП и уничтожить весь экипаж.
Я выбегаю из закоулка на улицу. Ложусь возле самого забора, и жду. Вот слышатся шаги, приглушенный разговор. Я швыряю гранату на голоса, и после взрыва короткими очередями бью в темноту. Я могу не бояться, что меня увидят в темноте в прибор ночного видения. Такого никогда не случится, поскольку вдоль улицы протянута труба газопровода, который горит во многих местах, а поэтому прибор ночного видения можно выбросить к чертям собачьим: на фоне огней ничего не видно. Противник отступает, а я вижу, как Яраги выволакивает за волосы российского солдата на освещенное огнем разорванного газопровода место и прямо у меня на глазах начинает бить ножом того в шею. Чеченец рычит, из человека превращается в зверя, вся его злость выливается на этого солдата, вина которого в том, что он выполнял приказ командования. Солдат отчаянно отбивается, кусает Яраги за пальцы, но кровь хлещет из шеи. Они топчутся на месте, и я вижу перед собой танец безумцев, над которыми торжествует смерть. Мне становится настолько жутко, что хочется застрелить их обоих и застрелиться самому. Но вот, наконец, Яраги накалывает солдата на нож; выдергивает тот из груди и несколькими ударами пытается отсечь солдату голову. Ему это не удается. Он пилит ножом по человеческим позвонкам, пытается оторвать голову за уши, закручивает ее в одну сторону, а солдат еще дергается, хрипит. Я прикладываю автомат к плечу и мой палец ложится на спусковой крючок. Я не прицеливаюсь, но знаю, что автоматная очередь прошьет грудь Яраги насквозь, и через дырочки вытечет – нет, теперь уже не кровь, а вскипевшая злоба. Но в этот момент голова жертвы отрывается, и Яраги торжествующе поднимает ее за волосы. Неужели он жаждал этой минуты?
Неожиданно Яраги отшвырнул голову от себя, она тяжело ударилась об асфальт, подпрыгнула, прокатилась с полметра и неподвижно застыла. Яраги падает на землю и его начинает трясти. Он колотится своей головой о мостовую, кричит что-то нечленораздельное, ползает на коленях и рыдает. Мне становится невыносимо жутко. Мне опять хочется пристрелить обезумевшего чеченца. Но вместо этого я выволакиваю из вещмешка баклагу со спиртом, подхожу к Яраги, хватаю его за волосы, поворачиваю голову набок, надавливаю всем своим весом на спину и выплескиваю спирт чеченцу в лицо. Он ревет некрасиво, как баба, но когда жидкость обжигает ему губы, попадает в нос, в глаза, то затихает, охватывает лицо руками и неподвижно лежит.
– Вставай, мы на виду!
Яраги молчит. Потом медленно поднимается. В это время невдалеке слышится автоматная очередь. Трассеры мелькают над головами. Мы стреляем по вероятному противнику и начинаем пробираться к центру города. Яраги ведет нас. Он знает город, как свои пять пальцев, но ему приходится петлять, протискиваться через завалы. Кажется, психоз у него прошел.
Только к утру Яраги натыкается на группу ополченцев. Между ними происходит оживленный разговор по-чеченски. Затем чеченцы по очереди подходят к нам и, подсвечивая фонариком, внимательно всматриваются в наши лица. Так происходит знакомство.
– Гоните ваш микроавтобус сюда, – приказывает один из ополченцев. – Лекарства нам очень нужны. «Врачи без границ» развернули здесь неподалеку передвижной госпиталь, на двух джипах с красными крестами ежедневно отправляют из Грозного раненых. И все возвращаются за новыми и новыми ранеными. Ингуши возят нам хлеб и продовольствие, рискуя жизнью, попадая под обстрелы…
– Кто занимается нефтью? – неожиданно спросил Яраги.
– А откуда вы знаете?
– Догадался. Торговля нефтью на сегодняшний день – это самые высокие доходы. Не так ли?
– Может быть, – уклончиво ответил ополченец, – однако нефтью уже некому заниматься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88