Иногда ей казалось, что дед мог пожертвовать всем – ею и даже бабушкой – ради холодной красоты драгоценных камней.
Кольцо вращалось под пальцами Мег и блистало то красным, то голубым радужным светом, характерным для бриллианта. Это кольцо с девизом было сделано в начале викторианской эпохи. Надпись на внутренней стороне кольца гласила: «Je suis ici en lieu d'ami» (Я здесь вместо друга). Хотя кольцо давно уже перешло со среднего пальца Мег на мизинец, она по-прежнему с удовольствием носила его. Это первое кольцо с девизом, подаренное ей дедушкой, положило начало ценнейшей коллекции, которой сейчас владела Мег.
«Я здесь вместо друга». Вот поэтому она продолжала носить кольцо-безделушку, из которой выросла, свято веря в силу выгравированных на нем слов. Друг… Человек, знающий все твои недостатки и тем не менее любящий тебя. А Дэн знал ее недостатки. Он часто ей на них указывал! И несмотря на них, все равно любил внучку. Она потеряет его тоже, как потеряла отца.
Пусть это случится не сейчас. Пожалуйста. У него ведь ничего серьезного, обычная простуда. Восемьдесят два – не возраст, по крайней мере, не в наше время. Многие доживают и до ста лет.
* * *
Но Даниэль Минот лгал о своем возрасте, как лгал он и о многих других вещах, даже о своем имени. Он заявлял, что его предок – знаменитый европеец по фамилии Минот, золотых дел мастер, живший в XVI веке. Подобное заявление абсурдно само по себе – не многие люди могут проследить свои корни в глубь веков, но Минот, урожденный Даниэль Мерк, без зазрения совести украсил свое генеалогическое древо славными родственниками, достойными похвалы. Со стороны матери он являлся родственником Кастельяни, возродившего этрусское искусство грануляции, когда мельчайшие крупинки золота плавятся в однородную массу. Техника, разработанная семейством Кастельяни, умерла вместе с ним, однако когда их потомок находился в щедром расположении духа, то от него можно было услышать, будто ему известен этот семейный секрет, как и многие другие фантастические навыки, которыми владели и гордились его предки. Его прадедушка обучал Нито, когда тот трудился над короной Наполеона перед его восшествием на французский трон, а его дедушка обучил всему Лалика.
Скорее всего Яков Мерк вообще ничего не знал о Лалике. Польский эмигрант вел трудную жизнь в начале века, живя со своей семьей в перенаселенной квартире в Нью-Йорке. Все-таки слушатели не могли не подумать: видимо, есть какая-то основа для буйной фантазии сына, чем же еще можно объяснить непреходящую страсть Минота к сложнейшей технике, применяемой при ювелирных работах, и его глубокое знание драгоценных камней? Ни одна из его историй о том, как он начал трудиться на этом поприще, ничего не проясняла. В них отсутствовала логика, эти рассказы противоречили один другому; но вполне вероятно, что однажды он поведал правду, сообщив о том, как его арестовал бдительный полицейский, так как во время снегопада юноша простоял почти три часа, прижав нос к ледяному стеклу витрины магазина Тиффани на углу Пятой авеню и Тридцать Седьмой улицы. Лишь вмешательство самого Луиса Тиффани, выходившего из магазина в этот решающий момент, спасло парнишку от ареста. Луис, эксцентричный бунтарь в семье, поразился контрастом между потрепанной внешностью молодого человека и блеском роскоши, очаровавшим его. Луис ввел его в ювелирный бизнес, наняв парнишку подметать полы в конторе.
Второй любимой историей деда был рассказ о том, как он спас жизнь не то Ротшильда, не то Рокфеллера (имена менялись) во время первой мировой войны. Он записался добровольцем в армию, когда еще не достиг призывного возраста, но это не смутило ни его, ни американскую армию. Он пробыл в Европе до 1925 года. Вернувшись, он привез первые экземпляры своей знаменитой коллекции старинных драгоценностей. «Всегда можно заработать деньги в момент гибели цивилизации», – любил цитировать он неизвестный источник. Безусловно, высказывание было вполне справедливым: умирающий от голода обменяет драгоценности на кусок хлеба. Однако эта теория не говорила ничего о том, как Минот раздобыл деньги для покупки хлеба.
Великая депрессия 1929 года для Даниэля Минота стала не бедствием, а очередной удачей. Местный консерватизм не позволял ему расширить дело; поэтому накопленный капитал он использовал для приобретения по бросовым ценам драгоценностей у тех, кто был менее осторожен в бизнесе.
Лишь в конце 30-х, когда он начал расширять свое дело, он изыскал время, чтобы найти себе жену – мягкую, очаровательную аристократку из Новой Англии. Ее семья по понятным причинам скептически отнеслась к генеалогическим притязаниям Минота, но на ее протесты не обратили внимания; милейшая Мэри Морган всегда получала желаемое, и по причинам, оставшимся неведомыми всей озадаченной семье, ей понравился грубоватый, невысокого роста «никто», к тому же в два раза старше ее. Их первая дочь родилась в 1937 году, вторая появилась на свет на следующий день после того, как японцы бомбили Пирл-Харбор.
Даниэль Минот записался в армию одним из первых. Он говорил, что покинул жену и детей из-за охватившей его патриотической лихорадки, а кто смог бы доказать, что все было не так? Ярость к врагам и любовь к родине – эти чувства двигали тысячами американцев, побуждая их совершить аналогичный поступок. Но в случае с Минотом оставалось поле для раздумий.
На этот раз он применил свою философию приобретения не в Европе, а в Азии. Он не распространялся о своей деятельности в армии, смутно намекая на разведку. Неизвестным образом он оказался в момент окончания войны в Индии. В течение многих веков этот регион служил рынком драгоценностей для дельцов Бирмы, Цейлона и Кашмира. Не случайно лишь после возвращения его с войны фирма Даниэля Минота получила международное признание наряду с фирмами Тиффани, Генри Уинстона и других гигантов ювелирного бизнеса. Как и у них, у Минота имелись большие камни, известные камни, красивейшие камни, но в отличие от других Минот специализировался на дизайне, оправе, а не на самих драгоценных камнях. Как дизайнер он не отличался способностями, но у него был верный нюх на молодые таланты. Он платил своим художникам хорошую зарплату и одним из первых обнародовал имена своих лучших дизайнеров. К 1965 году он открыл филиалы своего нью-йоркского магазина в Палм-Бич и Сан-Франциско.
Его семейная жизнь была настолько же счастливой, насколько успешным был его бизнес. Мэри ненавидела Нью-Йорк и не любила путешествия, поэтому в начале своей семейной жизни, унаследовав дом в Коннектикуте, Минот превратил его в особняк, достойный хранения его самых главных драгоценностей, как он сам называл жену и дочек.
Потом буквально в одну ночь все блистательное здание, созданное им, рухнуло. Через год после трагического скандала, разрушившего его семью, Минот отстранился от активного ведения дел и продал свой бизнес международному синдикату. Даже его враги, а их было немало, испытывали жалость к проигравшему старику.
Жалели его и друзья, но они знали его лучше. Дэн не проиграл; подобно герою старинной баллады, его положили отлежаться, пока раны не перестанут кровоточить и он снова не поднимется на борьбу. Однако никто из них не знал, в какой форме произойдет его возвращение. За несколько лет до этого он открыл маленький магазин и ювелирную мастерскую на Мейн-стрит в маленьком городке, где выросла его жена и ее родители. Хотя он и слыл нежным мужем, видимо, иногда ему наскучивало изысканное совершенство дома. В своем магазине он мог побыть «неряхой», пошуметь, покурить отвратительные черные сигары, поругаться, рассказать непристойные анекдоты. Магазин был его игрушкой, хобби, местом, где он совершенствовал свои навыки, которыми так гордился.
Однако магазин был не просто игрушкой, и люди, клявшиеся в том, что Даниэль Минот ничего не делает просто так, без выгоды, оказались правы. Малый бизнес рос очень медленно на первых порах, почти незаметно; Дэн управлял им сам с помощью лишь бухгалтера, позднее ставшего его зятем, и нескольких немолодых, но знающих дело менеджеров, старых друзей и бывших служащих.
Основу его бизнеса составляли старинные украшения. Их приносили люди, слышавшие, что Дэн предлагает хорошую цену за «старое бабушкино барахло». Он занимался этим 40 лет, добавляя лучшие экземпляры в свою личную коллекцию, остальные откладывая «до лучших времен», а он верил, что они непременно наступят – лучшие времена, когда очередной виток моды заявит, что вновь в моде старинные украшения XVIII–XIX веков. Парюры, тяжелые золотые цепочки, многоцветные украшения викторианской эпохи пока вызывали лишь презрение знатоков и коллекционеров; они плохо продавались, так как считались громоздкими, уродливыми, не имеющими никакой ценности. Их даже не разбирали на камни: гранаты, перидоты, топазы, александриты почти ничего не стоили в то время. Минот был одним из немногих, знавших им цену, и он решил сделать ставку именно на них. Когда катастрофа разрушила его семейное счастье, его хобби послужило эмоциональной и профессиональной основой его новой карьеры. Прошло 20 лет, и его магазин «Драгоценные украшения Даниэля Минота в Селдоне» стал широко известен за пределами штата и даже страны. Старый Дэн превратился в гениального колосса.
По словам старых сентиментальных поэтов, которых он часто цитировал, он знавал триумф и катастрофу, но он одинаково относился к этим самозванцам. Поэтому не было никаких причин, чтобы он не дожил до ста лет. Но когда в его тело проник вирус, ему уже исполнилось 90, а не 82, и он сделал открытие, потрясшее до глубины души его старую душу. Нет никакого сомнения, Дэн Минот оказал бы достойный отпор смерти, ведь он всю свою жизнь был борцом. Но защитные силы его организма сильно ослабели, и враг, которому в конце концов сдаются все люди, одержал над ним полную победу.
* * *
Гроб стоял открытый. Мег питала отвращение к традиции, но она не протестовала; так пожелала ее бабушка, так распорядился сам Дэн в своем завещании. Кроме того, жители города были бы оскорблены, если бы их лишили возможности оказать знаки уважения покойному таким известным, старомодным образом. Из презренного чужака Дэн превратился в своего в этом городе. Неважно, что у него офисы в Нью-Йорке и дорогие магазины в шикарных местах, как, например, в Палм-Бич или Буэнос-Айресе. Для его современников Дэн Минот навсегда останется ювелиром Селдона, державшим магазин на Мейн-стрит. В течение двадцати лет Дэн открывал его каждое утро ровно в девять часов. Каждый день он переходил улицу и шел обедать в кафе «Кейт». Рядом располагался магазин Майка Поттера «Хозяйственные товары», дальше «Салон красоты» Барби Ботвел и другие магазины, способствовавшие превращению Селдона из заурядного городка местного значения в причудливую достопримечательность и перевалочный пункт на туристических маршрутах, ведущих в Новую Англию. Люди, занимающиеся малым бизнесом в Селдоне, в немалой степени были обязаны Дэну, что такое превращение их родного городка не было для них мучительным. Поэтому они пришли не только попрощаться со старым другом, но и стать свидетелями смены традиций.
С одной стороны, Мег понимала и принимала дань памяти деду. С другой стороны, она противилась вмешательству посторонних и трудно переносила необходимые формальности, которые легли на ее плечи. Она даже купила себе черное платье, хотя никогда не носила одежду черного цвета, ведь это цвет смерти, цвет скорби. Утром, посмотрев на себя в зеркало, прежде чем отправиться в церковь, она невольно отпрянула, увидев призрак, уставившийся на нее: лицо бледное как мел, смотрело из-под широких полей черной шляпы – еще одна поспешная покупка, сделанная ею, но, по крайней мере, шляпа скрывала лицо от любопытных или сочувствующих взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Кольцо вращалось под пальцами Мег и блистало то красным, то голубым радужным светом, характерным для бриллианта. Это кольцо с девизом было сделано в начале викторианской эпохи. Надпись на внутренней стороне кольца гласила: «Je suis ici en lieu d'ami» (Я здесь вместо друга). Хотя кольцо давно уже перешло со среднего пальца Мег на мизинец, она по-прежнему с удовольствием носила его. Это первое кольцо с девизом, подаренное ей дедушкой, положило начало ценнейшей коллекции, которой сейчас владела Мег.
«Я здесь вместо друга». Вот поэтому она продолжала носить кольцо-безделушку, из которой выросла, свято веря в силу выгравированных на нем слов. Друг… Человек, знающий все твои недостатки и тем не менее любящий тебя. А Дэн знал ее недостатки. Он часто ей на них указывал! И несмотря на них, все равно любил внучку. Она потеряет его тоже, как потеряла отца.
Пусть это случится не сейчас. Пожалуйста. У него ведь ничего серьезного, обычная простуда. Восемьдесят два – не возраст, по крайней мере, не в наше время. Многие доживают и до ста лет.
* * *
Но Даниэль Минот лгал о своем возрасте, как лгал он и о многих других вещах, даже о своем имени. Он заявлял, что его предок – знаменитый европеец по фамилии Минот, золотых дел мастер, живший в XVI веке. Подобное заявление абсурдно само по себе – не многие люди могут проследить свои корни в глубь веков, но Минот, урожденный Даниэль Мерк, без зазрения совести украсил свое генеалогическое древо славными родственниками, достойными похвалы. Со стороны матери он являлся родственником Кастельяни, возродившего этрусское искусство грануляции, когда мельчайшие крупинки золота плавятся в однородную массу. Техника, разработанная семейством Кастельяни, умерла вместе с ним, однако когда их потомок находился в щедром расположении духа, то от него можно было услышать, будто ему известен этот семейный секрет, как и многие другие фантастические навыки, которыми владели и гордились его предки. Его прадедушка обучал Нито, когда тот трудился над короной Наполеона перед его восшествием на французский трон, а его дедушка обучил всему Лалика.
Скорее всего Яков Мерк вообще ничего не знал о Лалике. Польский эмигрант вел трудную жизнь в начале века, живя со своей семьей в перенаселенной квартире в Нью-Йорке. Все-таки слушатели не могли не подумать: видимо, есть какая-то основа для буйной фантазии сына, чем же еще можно объяснить непреходящую страсть Минота к сложнейшей технике, применяемой при ювелирных работах, и его глубокое знание драгоценных камней? Ни одна из его историй о том, как он начал трудиться на этом поприще, ничего не проясняла. В них отсутствовала логика, эти рассказы противоречили один другому; но вполне вероятно, что однажды он поведал правду, сообщив о том, как его арестовал бдительный полицейский, так как во время снегопада юноша простоял почти три часа, прижав нос к ледяному стеклу витрины магазина Тиффани на углу Пятой авеню и Тридцать Седьмой улицы. Лишь вмешательство самого Луиса Тиффани, выходившего из магазина в этот решающий момент, спасло парнишку от ареста. Луис, эксцентричный бунтарь в семье, поразился контрастом между потрепанной внешностью молодого человека и блеском роскоши, очаровавшим его. Луис ввел его в ювелирный бизнес, наняв парнишку подметать полы в конторе.
Второй любимой историей деда был рассказ о том, как он спас жизнь не то Ротшильда, не то Рокфеллера (имена менялись) во время первой мировой войны. Он записался добровольцем в армию, когда еще не достиг призывного возраста, но это не смутило ни его, ни американскую армию. Он пробыл в Европе до 1925 года. Вернувшись, он привез первые экземпляры своей знаменитой коллекции старинных драгоценностей. «Всегда можно заработать деньги в момент гибели цивилизации», – любил цитировать он неизвестный источник. Безусловно, высказывание было вполне справедливым: умирающий от голода обменяет драгоценности на кусок хлеба. Однако эта теория не говорила ничего о том, как Минот раздобыл деньги для покупки хлеба.
Великая депрессия 1929 года для Даниэля Минота стала не бедствием, а очередной удачей. Местный консерватизм не позволял ему расширить дело; поэтому накопленный капитал он использовал для приобретения по бросовым ценам драгоценностей у тех, кто был менее осторожен в бизнесе.
Лишь в конце 30-х, когда он начал расширять свое дело, он изыскал время, чтобы найти себе жену – мягкую, очаровательную аристократку из Новой Англии. Ее семья по понятным причинам скептически отнеслась к генеалогическим притязаниям Минота, но на ее протесты не обратили внимания; милейшая Мэри Морган всегда получала желаемое, и по причинам, оставшимся неведомыми всей озадаченной семье, ей понравился грубоватый, невысокого роста «никто», к тому же в два раза старше ее. Их первая дочь родилась в 1937 году, вторая появилась на свет на следующий день после того, как японцы бомбили Пирл-Харбор.
Даниэль Минот записался в армию одним из первых. Он говорил, что покинул жену и детей из-за охватившей его патриотической лихорадки, а кто смог бы доказать, что все было не так? Ярость к врагам и любовь к родине – эти чувства двигали тысячами американцев, побуждая их совершить аналогичный поступок. Но в случае с Минотом оставалось поле для раздумий.
На этот раз он применил свою философию приобретения не в Европе, а в Азии. Он не распространялся о своей деятельности в армии, смутно намекая на разведку. Неизвестным образом он оказался в момент окончания войны в Индии. В течение многих веков этот регион служил рынком драгоценностей для дельцов Бирмы, Цейлона и Кашмира. Не случайно лишь после возвращения его с войны фирма Даниэля Минота получила международное признание наряду с фирмами Тиффани, Генри Уинстона и других гигантов ювелирного бизнеса. Как и у них, у Минота имелись большие камни, известные камни, красивейшие камни, но в отличие от других Минот специализировался на дизайне, оправе, а не на самих драгоценных камнях. Как дизайнер он не отличался способностями, но у него был верный нюх на молодые таланты. Он платил своим художникам хорошую зарплату и одним из первых обнародовал имена своих лучших дизайнеров. К 1965 году он открыл филиалы своего нью-йоркского магазина в Палм-Бич и Сан-Франциско.
Его семейная жизнь была настолько же счастливой, насколько успешным был его бизнес. Мэри ненавидела Нью-Йорк и не любила путешествия, поэтому в начале своей семейной жизни, унаследовав дом в Коннектикуте, Минот превратил его в особняк, достойный хранения его самых главных драгоценностей, как он сам называл жену и дочек.
Потом буквально в одну ночь все блистательное здание, созданное им, рухнуло. Через год после трагического скандала, разрушившего его семью, Минот отстранился от активного ведения дел и продал свой бизнес международному синдикату. Даже его враги, а их было немало, испытывали жалость к проигравшему старику.
Жалели его и друзья, но они знали его лучше. Дэн не проиграл; подобно герою старинной баллады, его положили отлежаться, пока раны не перестанут кровоточить и он снова не поднимется на борьбу. Однако никто из них не знал, в какой форме произойдет его возвращение. За несколько лет до этого он открыл маленький магазин и ювелирную мастерскую на Мейн-стрит в маленьком городке, где выросла его жена и ее родители. Хотя он и слыл нежным мужем, видимо, иногда ему наскучивало изысканное совершенство дома. В своем магазине он мог побыть «неряхой», пошуметь, покурить отвратительные черные сигары, поругаться, рассказать непристойные анекдоты. Магазин был его игрушкой, хобби, местом, где он совершенствовал свои навыки, которыми так гордился.
Однако магазин был не просто игрушкой, и люди, клявшиеся в том, что Даниэль Минот ничего не делает просто так, без выгоды, оказались правы. Малый бизнес рос очень медленно на первых порах, почти незаметно; Дэн управлял им сам с помощью лишь бухгалтера, позднее ставшего его зятем, и нескольких немолодых, но знающих дело менеджеров, старых друзей и бывших служащих.
Основу его бизнеса составляли старинные украшения. Их приносили люди, слышавшие, что Дэн предлагает хорошую цену за «старое бабушкино барахло». Он занимался этим 40 лет, добавляя лучшие экземпляры в свою личную коллекцию, остальные откладывая «до лучших времен», а он верил, что они непременно наступят – лучшие времена, когда очередной виток моды заявит, что вновь в моде старинные украшения XVIII–XIX веков. Парюры, тяжелые золотые цепочки, многоцветные украшения викторианской эпохи пока вызывали лишь презрение знатоков и коллекционеров; они плохо продавались, так как считались громоздкими, уродливыми, не имеющими никакой ценности. Их даже не разбирали на камни: гранаты, перидоты, топазы, александриты почти ничего не стоили в то время. Минот был одним из немногих, знавших им цену, и он решил сделать ставку именно на них. Когда катастрофа разрушила его семейное счастье, его хобби послужило эмоциональной и профессиональной основой его новой карьеры. Прошло 20 лет, и его магазин «Драгоценные украшения Даниэля Минота в Селдоне» стал широко известен за пределами штата и даже страны. Старый Дэн превратился в гениального колосса.
По словам старых сентиментальных поэтов, которых он часто цитировал, он знавал триумф и катастрофу, но он одинаково относился к этим самозванцам. Поэтому не было никаких причин, чтобы он не дожил до ста лет. Но когда в его тело проник вирус, ему уже исполнилось 90, а не 82, и он сделал открытие, потрясшее до глубины души его старую душу. Нет никакого сомнения, Дэн Минот оказал бы достойный отпор смерти, ведь он всю свою жизнь был борцом. Но защитные силы его организма сильно ослабели, и враг, которому в конце концов сдаются все люди, одержал над ним полную победу.
* * *
Гроб стоял открытый. Мег питала отвращение к традиции, но она не протестовала; так пожелала ее бабушка, так распорядился сам Дэн в своем завещании. Кроме того, жители города были бы оскорблены, если бы их лишили возможности оказать знаки уважения покойному таким известным, старомодным образом. Из презренного чужака Дэн превратился в своего в этом городе. Неважно, что у него офисы в Нью-Йорке и дорогие магазины в шикарных местах, как, например, в Палм-Бич или Буэнос-Айресе. Для его современников Дэн Минот навсегда останется ювелиром Селдона, державшим магазин на Мейн-стрит. В течение двадцати лет Дэн открывал его каждое утро ровно в девять часов. Каждый день он переходил улицу и шел обедать в кафе «Кейт». Рядом располагался магазин Майка Поттера «Хозяйственные товары», дальше «Салон красоты» Барби Ботвел и другие магазины, способствовавшие превращению Селдона из заурядного городка местного значения в причудливую достопримечательность и перевалочный пункт на туристических маршрутах, ведущих в Новую Англию. Люди, занимающиеся малым бизнесом в Селдоне, в немалой степени были обязаны Дэну, что такое превращение их родного городка не было для них мучительным. Поэтому они пришли не только попрощаться со старым другом, но и стать свидетелями смены традиций.
С одной стороны, Мег понимала и принимала дань памяти деду. С другой стороны, она противилась вмешательству посторонних и трудно переносила необходимые формальности, которые легли на ее плечи. Она даже купила себе черное платье, хотя никогда не носила одежду черного цвета, ведь это цвет смерти, цвет скорби. Утром, посмотрев на себя в зеркало, прежде чем отправиться в церковь, она невольно отпрянула, увидев призрак, уставившийся на нее: лицо бледное как мел, смотрело из-под широких полей черной шляпы – еще одна поспешная покупка, сделанная ею, но, по крайней мере, шляпа скрывала лицо от любопытных или сочувствующих взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48