— Чарли, помнишь, как Кевин упал на перьевую ручку? Ему было три года.
— Ма!.. — взвыли дуэтом близнецы.
Стефи указала на маленькую голубую точку под глазом Кевина.
— Вот тебе примета, Чарли. Эти два мошенника больше не смогут выкинуть такую штуку.
Чарли без выражения смотрел на синеватое пятнышко. Каинова печать, подумал он. Но промолчал.
* * *
Палаван — океанский риф, вздымающийся высоко над водой, как порядочная гора, к западу от Филиппинского архипелага. Одна его сторона смотрит на восток, на море Сулу. В ясные дни с этого берега можно увидеть Северный Борнео.
Здесь, на солнечном берегу, напротив кедровых рощ Борнео, старые деревья выбрасывают новые ветви, широкие, не уже ствола, чтобы укрепиться на земле, не быть смытыми морем. Лорду Мэйсу сравнительно легко удалось уговорить Фердинанда Маркоса заняться более прибыльным фермерством на Палаване. Доходы обещали быть просто неприлично высокими.
Главный город Палавана, Пуэрто-Принсеса, раскинулся на тысячу футов ниже вершины. Прибыльная травка росла на высоте не хуже чем в Колумбии. Новый бизнес был не таким громоздким, как торговля ароматной кедровой древесиной, не таким разрушительным для природы острова. Травку можно было высаживать из года в год, а транспортировке подлежал уже очищенный белый порошок.
Англичанин, управляющий Мэйса, безусловно, заслуживал похвалы.
— Великолепно, Брумтвейт! — произнес лорд Мэйс, энергично орудуя шейкером, содержимое которого составляли ром, лимонный сок и немного льда. — Блестяще! Превосходит все ожидания, старина!
Брумтвейт — кокни, которого Мэйс нанял, полюбовавшись дракой в «мужском» публичном доме в Маниле, где уроженец лондонских трущоб справился с двумя французскими матросами, лихо орудуя ножом. Англичанин был невысок, с коротким, мускулистым, но худощавым торсом. В общем-то, по наблюдениям Мэйса, Брумтвейт без малейших колебаний ввязался в драку — невзирая от соотношение сил. Как и Мэйс, он не пренебрегал ни девушками, ни мальчиками, уж кто оказывался под рукой.
— Подкрепимся перед большим изнурительным рождественским обедом, Брумтвейт, — сказал лорд Мэйс, протягивая управляющему бокал с напитком. Бар, за отсутствием остролиста, был украшен букетами из пальмовых листьев. — Женщины зажарили нам замечательную «длинную свинку».
Маленькие настороженные глазки Брумтвейта расширились.
— Э, бросьте, викарий. «Длинная свинья»? Эти чертовы каннибалы не жрали своих уже лет пятьдесят.
— Это не просто «длинная свинья», — произнес Мэйс, чокнувшись с ним бокалами, — это Джозефина.
— Хватит заливать, губернатор. Я видел маленькую Джозефину сегодня утром.
— Нежная юная грязнуля. Больше вы ее не увидите, Брумтвейт, — заверил Мэйс. — Женщины очень следили, чтобы она ничего не заподозрила, а утром поймали и запекли живьем, чтобы мясо было мягче.
На Палаване люди исчезали часто. Маркое сотнями привозил заключенных с континента. Экспериментальные посадки требовали огромного количества рабочих рук. Первые побеги приживались неохотно. Заключенные никогда не возвращались живыми в Манилу и не могли рассказать об условиях труда на плантациях. Тем не менее ходили слухи, что правительство собирается сунуть нос в лагеря смерти на Палаване.
Две женщины внесли стол. Брумтвейт оглянулся. Ни одна из них не была Джозефиной, с ее мальчишеским задком и маленькими грудками. Брумтвейт чувствовал себя неуютно. Женщины вышли и тут же вернулись с кувшинами местного пива. Начали входить и рассаживаться за столом служащие. Охрана здесь не обедала. Мейс наблюдал за Брумтвейтом, встревоженным отсутствием Джозефины. Есть человеческую плоть, которой вы успели насладиться для чувственных радостей, кажется невообразимо ужасным грехом, подумал Мэйс. Но сама сексуальная игра — подражание каннибализму. Будь они достаточно бережливы, чтобы постоянно питаться мясом заключенных, предприятие Шан Лао приносило бы гораздо больше доходов.
Двое мужчин внесли главное угощение — блюдо в четыре фута длиной, украшенное пальмовыми листьями, с торчавшим из вороха зелени вертелом. Брумтвейт медленно поднялся на ноги, словно привязанный веревочками.
— Мэйс!..
— Да, Брумтвейт?
— Скажите, что это не она!..
— Она, — заверил его Мэйс, — наша нежная, сладкая, сочная, мягкая, с маленькой вертлявой попкой, совершенно съедобная Джозефина.
Брумтвейт упал на стул, уронил голову на руки. Он приподнял лицо, чтобы что-то сказать, и увидел маленькую Джозефину за другим концом стола.
— Это я! — крикнула она. — Это я готовила, по своему рецепту! Это моя свинья! Кушай!
Брумтвейт так смеялся, что слезы потекли у него по щекам.
— Счастливого е... Рождества! — прохрипел он сквозь смех.
* * *
В Манхэттене полно отелей разного рода, от прославленных храмов гостеприимства, известных всему миру, до отвратительных ночлежек, притонов, про которые если кто и слышал, то не признается в этом. Есть и исключения, вроде «Смитсона», который никто не назвал бы отелем.
Шан Лао редко пользовался апартаментами 14А, но арендную плату вносил регулярно. Окна всех комнат выходили на Парк-авеню. Вечером Николь украсила охапками остролиста, перевязанными шелковыми лентами, весь смитсоновский пост-модерн, включая рамы репродукций Пуссена на стенах.
Чета Шан, включая Никки, пригласила на обед одного из китайских обозревателей ООН, мистера Хо с супругой.
— Шеф-повар «Смитсона» заверил меня, что это традиционный рождественский обед в Новой Англии, — говорила гостям Николь. — Прозрачный бульон, индюшачья грудка, картофельный мусс, галантин из устриц с орешками и чатни из клюквы.
Отец Николь был французским дипломатом на Дальнем Востоке, где Николь росла под присмотром нянек и сестер из французской миссии. Сегодня вечером она надела изящное темно-зеленое вязаное платье, красиво облегавшее ее фигуру. Длинный разрез на восточный манер, высоко обнажал бедро при ходьбе. На шее у нее было яркое коралловое ожерелье японской работы.
Один из личных телохранителей Шана, временно назначенный официантом, через каждые несколько минут заглядывал в гостиную. Николь уже привыкла, что рядом с Шаном постоянно находятся вооруженные охранники.
— Телохранители тебе нужны для самоутверждения, — упрекнула она его однажды.
Ни у кого не вызвал любопытства тот факт, что официант — китаец, хотя все настоящие официанты в Нью-Йорке турки или иранцы.
Мистер и миссис Хо говорили на одном из диалектов Китая, поэтому мистер Хо попросил, чтобы, все говорили по-английски для улучшения рудиментарных познаний своей жены. Николь и Никки ответили утвердительным кивком.
Миссис Хо практически не участвовала в застольной беседе, ее опущенные глаза с озабоченной сосредоточенностью санитарного инспектора изучали одно блюдо за другим. Она подняла глаза только перед десертом, когда китаец-официант позвал Шана к телефону. На следующий день Никки узнал, что звонил Бакстер Чой из Вашингтона. Но и во время обеда многое можно было прочитать по мрачному выражению лица Шана, когда он возвратился за стол. Плохие новости — с этим не справится даже вооруженная охрана. На случай, если до кого-нибудь еще не дошло, что ему не до игрушек, Шан не произнес ни слова, пока все не встали из-за стола.
Никки счел своим долгом вовлечь в беседу миссис Хо.
— Вы давно в Нью-Йорке? — поинтересовался он, с детства приученный ловко заполнять паузы в разговоре. Так как собеседница проявила замешательство, он живо добавил: — А ваши дети?
— У них все в порядке. — Произношение миссис Хо имело странный ритм и паузы, словно человеческая речь дробится на слоги, а не слова.
— Они учатся в американской школе?
— В Бейджине. У них все в порядке.
— О, тогда вам хватает времени, чтобы познакомиться с достопримечательностями Нью-Йорка?
— Все в порядке.
Этот своеобразный диалог почему-то привел в восторг мистера Хо.
— Ваш сын оправдывает возложенные на него надежды, — сказал он ушедшему в себя Шану. — Наше потомство — это то, что оправдывает наше пребывание на земле.
— Само существование, — добавила Николь.
Два телохранителя — без оружия — вкатили осыпанный сахарной пудрой пудинг с красными и зелеными нарядными свечками. Пудинг медленно вращался на специальной подставке, а встроенная музыкальная шкатулка исполняла мелодию, на вкус Смитсона, больше всего подходившую к сезону: «Санта-Клаус в городе».
Шан и Хо приветствовали древнюю христианскую традицию каменным безразличием. Произведение Дж. Фреда Кутса было равно незнакомо Никки, его матери и миссис Хо. Поэтому в глубоком молчании все пятеро сотрапезников с подозрительным недоумением наблюдали, как замедляет вращение подставка. Наконец музыкальная шкатулка испустила дух на словах: «Оглянись хорошенько вокруг...»
* * *
Рождество Чарли встретил в обществе дочерей и жены. Из чувства простого христианского сострадания, как она это неоднократно повторила, Мисси пригласила также Энди Рейда.
— Бедняга совсем один в такой день, разве это не печально?
По ее же предложению ленч устроили в новой квартирке Уинфилд. Личным вкладом Мисси стали двадцать четыре уродливых хрустальных бокала «мозер» в выложенном бархатом футляре, значительно более красивом, чем его содержимое. Чарли припомнил, что это один из свадебных подарков им с Мисси, двадцать лет пролежавший нераспакованным. Благословенна бережливость богатых. К примеру, трогательная привычка Чио Итало отрывать свободные куски бумаги от получаемых писем.
Банни подарила Уинфилд игру «Монополия», расписанную русской кириллицей. Энди привез складной карточный столик со стульями. Чарли не принес ничего. Он бродил по тесной квартире, натыкаясь на стены, как зверь в клетке.
Окна квартиры выходили на юг. По милости фортуны другие здания не заслоняли горизонт, украшенный Крайслер-Билдинг в тридцати кварталах к югу.
— Новичкам везет, — сказал Чарли. — Из всех моих пожеланий, малышка, первое — удачи!
— Не возражаешь, если я запишу это? — шутливо спросила Уинфилд.
Чарли недовольно поморщился:
— Все последнее время я только тем и занят, что изрекаю нравоучения.
— В том числе и в Западной Пенсильвании? Гарнет уже видела газетные заголовки?
Прежде чем он успел подобрать ответ, зазвонил телефон.
— Да, Никки, — произнесла Уинфилд, — она здесь, — и протянула трубку сестре.
В таком ограниченном пространстве каждый слышал каждого. Соблюдая приличия, мужчины, испытывавшие взаимное отвращение, завели беседу о конвертации ценных бумаг. На кухне Мисси шумно осуществляла надзор за приготовлением третьей порции мартини, совершенно излишней, вознаграждая себя за хлопоты поминутно снимаемой пробой.
Банни повесила трубку и подошла к двери кухни.
— Сорвалась с крючка. Великий Шан мчится в Вашингтон. Слишком занят, чтобы потетешкаться со мной.
— Да, ему не повезло, — любезно заметила Уинфилд.
— Но в Вашингтоне сейчас никого нет! — оживился Чарли. — Все разъехались по домам — толкать речи и наливаться яичным коктейлем.
— У нас тоже Рождество, — отрезала Уинфилд. — Потрудитесь отвлечься от бизнеса.
— Я только...
— Ты только пытаешься угадать, что на уме у Шана.
— Помните, — вмешалась в разговор Мисси, — когда встретитесь с Великим Шаном, не позволяйте ему увильнуть от ответственности! — Она опрометчиво взмахнула своим коктейлем. Уинфилд поспешила за тряпкой. Восточнобережный протестантский стиль свадеб и разводов полон неизъяснимого очарования, подумал Чарли. Чем меньше любви и чем больше экономических соображений прослеживается в исходной брачной конструкции, тем меньше злобы и вражды наблюдается после развода. — Для того, чтобы сделать ребенка, требуются двое! — продолжала разглагольствовать Мисси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80