Кроме того, за те несколько часов, пока Катя находилась около впавшей в наркотическое забытье матери, она наслушалась от соседок по палате и от медсестер всяческой всячины. В частности, обо всех медицинских аспектах операции, на которую решилась мать, а также о крайне специфическом профиле тамошней хирургии. О разнообразных "ушиваниях" и "формоприданиях"... Усвоенная информация дала Кате право на тон взрослой женщины.
- Это тебе не хухры-мухры, - авторитетно прошептала она сестре. - Это тебе генитальная коррекция!
- А зачем она ей понадобилась? - спросила Маша, хотя весьма отдаленно представляла себе, о чем вообще идет речь. Гораздо больше её волновал вопрос, как мог отец поступить подобным образом с матерью.
- Ты что, дура? - удивилась Катя.
На следующий день Машу отправили в пионерский лагерь, а Катю было решено оставить при маме.
XXVI
Рита нежно обняла подругу и, поцеловав на прощание, сказала:
- Тебе ещё относительно повезло. У тебя хотя бы была старшая сестра. У меня вот никаких сестер не было...
- А сейчас у меня есть ты! - растроганно воскликнула Маша. - Я так тебя люблю, Рита!
- Опека не всегда на пользу, - проворчала та. - А жизнь нашу сестру только закаляет... И прошу тебя, не позволяй себя сегодня никому огорчать. С тебя и так довольно... Вечером увидимся.
Когда Рита ушла, Маша бросилась заваривать свежий кофе и суетиться в ожидании мамы. Звонок в дверь застал её в тот самый момент, когда, прибрав на столе, она расставляла чашки и блюдца.
Вот и мама, собственной персоной. Выглядит весьма прилично для своих пятидесяти двух лет. Если, конечно, особо не присматриваться. Забота о внешности давно уже сделалась её основным занятием. Кремы, массажи, гимнастика. Воспоминания о хирургических коррекциях наводили на неё ужас, однако раз или два она уже подтягивала кожу на лице. Ее сильно портила кривоватая нервная усмешка. Даже если она и не улыбалась, губы судорожно тянулись набок.
Мать сбросила легкий модный плащ и машинально поправила волосы. Осторожно подступив к ней, Маша попробовала заключить её в объятия, но та стояла не шелохнувшись, словно не заметила движения дочери. Чуть отодвинувшись, она окинула дочь придирчивым взглядом и вскользь заметила:
- Не такой уж ты изможденной выглядишь после своих загулов.
Работу и частые командировки дочери она почему-то упорно считала чем-то вроде разнузданного образа жизни, и загулов в частности. Что ж, по сути, так оно и было.
Мать вошла в комнату и оправила перед зеркалом платье, которое в талии было перехвачено широким блестящим поясом.
- Значит, приехала. Надолго ли?
- Возможно, нет, - пожала плечами Маша. - Это должно выясниться вечером. У меня сегодня деловой ужин с начальством.
Мать уселась на софу и элегантно взяла чашечку с кофе, которую ей подала Маша. Однако во всем её виде было сильно заметно напряжение. Положив ногу на ногу, она нервно и мелко затрясла носком туфли.
- Что с тобой, мама? - была вынуждена спросить Маша. - Я вижу, что-то неладно. Почувствовала это ещё по телефону.
- Ничего особенного, - отмахнулась та. - Наверное, скучаю без Кати. Она уехала...
- Это я уже слышала. Тебя беспокоит что-то другое.
- Господи, Маша, ты ещё спрашиваешь! - неожиданно взорвалась мать. Как будто ты все ещё маленькая девочка!
Она прекрасно знала, что Маша была действительно давно уж не девочка и все понимала, и могла бы не утруждать себя дальнейшими разъяснениями.
- У твоего папы есть женщина, - все-таки заявила она, поскольку для того и приехала.
В её заявлении не было ничего особо нового и оригинального.
- Мне бы пора к этому привыкнуть, - продолжала она, - но я слишком постарела и устала, чтобы делать вид, что ничего не замечаю. Одно и то же на протяжении многих лет. Мне страшно, что придется доживать жизнь в одиночестве.
От последних слов матери у Маши защемило сердце.
- Ему в прошлом году исполнилось шестьдесят лет, - тихо сказала она, неужели ты думаешь, что он до сих пор...
И тут она поняла, что, как всегда, ляпнула бестактность.
- Поверь мне, дочка, - резко отозвалась мать, - твой папа ещё полон сил. И я с ужасом думаю о том, что и в восемьдесят лет он будет ими полон...
- А ты уверена, что у него действительно есть... - Маша запнулась, чтобы лишний раз не произносить слов, которые причиняют боль.
- Я, конечно, всегда подозревала, что ты не очень умна, но чтобы до такой степени...
Маша опустила глаза и молчала.
- Уверена ли я, ты спрашиваешь, - продолжала мать. - Еще бы мне не быть уверенной, если его дрянь звонит прямо домой и они преспокойно договариваются о свидании. Я выучила все их условные слова... Мне плевать, что он мочалит себя с какой-то дрянью. Но я боюсь, что он совсем уйдет, снова сказала она.
- Ну и пусть уйдет, - осторожно проговорила Маша. - Тебе же спокойнее будет.
- Ты с ума сошла! За столько лет я так привыкла к нему, что просто не смогу быть одна. Я отдала ему всю жизнь. Без него я ничто.
Вряд ли мать можно было в чем-нибудь переубедить. По крайней мере, у Маши это никогда не получалось. Поэтому она сказала:
- Но ведь и он без тебя не сможет.
- Ничего подобного, - горестно усмехнулась мать, - он был бы счастлив от меня отделаться.
- Будь и ты счастлива. Ты ничего не теряешь.
* * *
- Между прочим, - ни с того ни с сего вдруг сообщила мать, - у твоего мужа родился ребенок. Мальчик.
Вот уже прошел почти год, как Эдик Светлов вторично обженился. А теперь сделался и отцом. Однако ему, наверное, на веки вечные суждено остаться мужем Маши Семеновой. Хотя бы и первым.
- Откуда ты знаешь? - поинтересовалась Маша исключительно из вежливости.
- Он сам позвонил мне и сообщил об этом.
Маша ничуть не удивилась. Во-первых, Эдик всегда испытывал потребность отчитываться теще, хотя бы и бывшей, а во-вторых, должен же был он констатировать тот факт, что в неудаче первого брака целиком и полностью виновата Маша, а не он. У него-то теперь нормальная семейная жизнь. В этом каждый может убедиться.
- Ты ненормальная женщина, - однажды заявил он Маше. - У тебя совершенно отсутствует инстинкт материнства.
То, что у него присутствовал инстинкт отцовства, он доказывал сначала своим анальным термометром, а затем и своим новым браком.
- Ты сама вынудила Эдика бросить тебя, - сказала мама, подливая в чашки кофе. - Стало быть, сама во всем виновата.
У неё словно появилось второе дыхание. Она отыскала новое, интересное развитие темы, обсуждение которой должно было позволить ей забыть собственные невзгоды. Маша это поняла, а потому покорно поддержала разговор.
- Интересно, - искренне удивилась она, - в чем я виновата?
- Знаешь, голубушка! Знаешь!.. Сначала забросила дом, хозяйство, а потом ещё и мужика завела. Это отвратительно. Милиционера какого-то...
- А если бы он был не милиционером, а банкиром, это бы тебя больше устроило?
- Мне-то что? Это тебе нужен муж.
- Борис вовсе не собирался на мне жениться, - вырвалось у Маши. - И я не собиралась выходить за него замуж, - поспешно добавила она.
- Вот видишь, - тонко улыбнулась мать, - а у Эдика самые серьезные и благородные намерения. Он изо всех сил старался, чтобы у вас наладились отношения, а когда понял, что это невозможно, - просто бросил тебя и взял более достойную женщину.
По лицу матери было видно, что ей до смерти обидно, что бывший зять быстренько нашел замену её дочери, а та, бедняжка, все ещё кукует одна.
- Интересная у тебя логика, - вздохнула Маша. - Я завела себе любовника - это отвратительно, и я недостойная женщина. Другая женщина берет в любовники моего мужа - и она, оказывается, более достойная.
- Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Что касается Раисы, то ведь она сошлась с порядочным мужчиной!
- Но этот порядочный мужчина был как-никак женат, - заметила Маша.
- У тебя удивительная способность извращать мои слова, Мария... Я просто сравниваю тебя и её и вижу, что у неё хватило ума сделать правильный выбор.
- Честно говоря, я с радостью уступила ей это сокровище. Она сделала ценное приобретение.
- По крайней мере, она не спуталась с военным. В наше время это верх глупости.
Маша вздрогнула. Хотя мать, конечно, имела в виду Бориса.
- Борис не был военным, - сказала Маша. - Он был сотрудником милиции. К тому же ходил в штатском.
- Это ничего не меняет, - заявила мать.
По-своему она была права. Если её девочка крутит с кем-то роман, который не ведет к браку, то впустую тратит жизнь и здоровье. Любовь должна заканчиваться замужеством, а не бесплодием и одиночеством
- Я тоже пыталась сохранить отношения с Эдиком, - устало проговорила Маша.
Это прозвучало как оправдание, а оправдываться ей хотелось меньше всего.
- Плохо пыталась, - вздохнула мать.
- Это почему же?
Маша едва держала себя в руках.
- Нечего было соваться на ту вечеринку в его новом офисе, - объяснила мать. - Ты сама спровоцировала Эдика. Сначала сама ему изменила, а потом ещё и его решила разоблачить, доказать, что он не лучше тебя. Глупее нельзя было поступить. Раиса действительно должна быть тебе благодарна.
- Бред какой-то! - задыхаясь, проговорила Маша. Родительнице все-таки удалось вывести её из себя. - Откуда мне было знать, что он... что они...
- Ну знаешь ли, моя милая, - высокомерно заявила мать, - если ты настоящая женщина, то должна была любой ценой сохранять мир в семье. Никак нельзя было в такой момент ставить мужа перед выбором. А ты хотела ему что-то доказать...
- И не думала ничего доказывать! Я вообще не хотела идти ни на какую вечеринку...
XXVII
Теплые денечки бабьего лета пронеслись мгновенно. Дождь и ветер посрывали с деревьев остатки листвы. В Москве было холодно и слякотно. Снова начали убивать банкиров, депутатов и журналистов. На этом фоне как-то бледнели и представлялись смехотворными мелкие обывательские горести. Работы у Маши Семеновой, ведущей популярной программы криминальных новостей, снова было по горло.
С утра Эдик проинформировал её, что вечером у него на фирме состоится вечеринка по случаю переселения в новый, только что оборудованный офис. Маша никогда в жизни не ходила на подобные мероприятия и понимала, что, сообщив ей об этом, Эдик даже не надеялся, что она придет. Однако на этот раз Маша решила, что нужно пойти - исключительно ради него, Эдика. Видимо, её пробрали-таки душещипательные апелляции свекра к их общим ветхозаветным предкам, и она купилась на медоточивую пропаганду кротости, женской мудрости и миротворческих усилий.
День пролетел в обычной редакционной лихорадке. Осталось доработать сопроводительный текст к недавно отснятому материалу о московских трущобах. Маша сидела в кресле с листками сценария, а Артем сидел на столе и нетерпеливо качал ногой. У него были свои серьезные причины торопиться. У него с женой была сегодня не то тринадцатая, не то четырнадцатая годовщина супружеской жизни. Он всячески подгонял Машу, чтобы та поскорее сдавала материал.
Однако Маша все медлила. Тема, которой был посвящен материал, требовала особого подхода. С тех пор, как Маша трудилась на ниве криминальных новостей, она повидала всякое и успела притерпеться к столичным ужасам. Однако её по-прежнему ранили известия о драматических происшествиях среди людей, которых в официальных отчетах называли "населением за чертой прожиточного минимума", и она старалась, чтобы эта информация не затерялась среди сообщений о громких преступлениях.
Таким был и сюжет, подготовленный для очередной программы. Еще несколько дней назад вместе с группой Маша выезжала снимать одно из аварийных рабочих общежитий, где бедствовали люди. Картина была весьма заурядная: протекающая крыша, обсыпающаяся штукатурка, просевшие ванны, закопченные кухни, заплесневелые стены и трещины, в которых шныряли крысиные выводки. Жильцы, как водится, безрезультатно обивали бюрократические пороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63