Маша остановилась, но по-прежнему молчала.
- Вы, кажется, хотели со мной о чем-то поговорить? - спросил Джаффар.
Заметив, что он покосился на её оператора, который ждал в дверях, она сделала оператору знак, чтобы тот оставил их наедине.
Джаффар заботливо усадил Машу в кресло с малиновой парчовой обивкой и резными подлокотниками, а сам сел в другое. Вошел секретарь и поставил на разделявший их столик крошечные кофейные чашки и серебряный кофейник.
- Вы прекрасно выглядите, Маша, - сказал Джаффар, наливая ей кофе. Беременность вам к лицу.
- Спасибо, - сдержанно кивнула она.
- Вы встречались с нашим другом в тюрьме? - напрямик спросил он.
- Да. Но, к сожалению, военная цензура запретила это интервью к эфиру.
- Наш друг находится в большой беде, - вздохнул Джаффар. - Надеюсь, он не пал духом. Это было бы не удивительно. В таких условиях...
- Он был замкнут и выглядел очень усталым, но мне показалось, он ни в чем не раскаивается.
- Ему не в чем раскаиваться. Он сражается за свободу своей родины... Впрочем, у каждого человека существует свой предел прочности. Если человек томится в неволе, если он оторван от близких людей, от жены, от ребенка...
Джаффар с пониманием закивал, когда при последних словах Маша побледнела и прикрыла пальцами дрогнувшие губы.
- Мне показалось, - сказала она, - Абу полон решимости продолжать борьбу. Если бы только оказался на свободе.
- О, да! Он настоящий воин! Таких немного, но именно таких людей Аллах избирает для того, чтобы вершить через них свою волю...
- Было бы куда лучше, если бы он оставался учителем географии и рассказывал детям о том, как прекрасен наш мир.
- Да, - снова вздохнул Джаффар, - но сегодня мир жесток, а не прекрасен. Учителям приходится брать в руки оружие. Что делать! Жены теряют своих мужей, дети теряют своих родителей... И конца не видно этой трагедии.
- Но неужели нельзя попробовать восстановить мир? Никому не нужна эта война.
- Когда-нибудь справедливость восторжествует, - уклончиво сказал Джаффар.
- Вы говорили о том, что вооруженная оппозиция готова сделать жест доброй воли - отпустить нескольких военнопленных, - проговорила Маша.
- Те, кого вы называете "вооруженной оппозицией", - это люди, у которых тоже есть сердце. У них есть честь. Они понимают, что многие из русских попали на эту войну не по своей воле...
- Среди них есть и такие, - не выдержала Маша, - которые сделали немало для того, чтобы найти пути мирного урегулирования!
- Этих несчастных, - продолжал Джаффар, словно не слышал её восклицания, - тоже, наверное, ждут дома родители, жены, дети...
- Я уверена, что российские власти тоже готовы сделать встречные шаги, - горячо сказала Маша.
- Именно поэтому через три дня и произойдет обмен пленными, - веско заметил Джаффар.
- И жены снова смогут обнять своих мужей? - робко спросила она.
- К сожалению, не все.
- Разве ваша благородная организация не призвана добиваться этого всеми силами?
- Не все зависит от нас.
- Я уверена, российские власти должны пойти навстречу! - снова воскликнула Маша. - Отцы будут обнимать жен и детей, а учителя вернутся к своим ученикам! Это был бы равноценный обмен!
- Речь не идет о торговле, Маша, - с укором сказал Джаффар. - Главное, чтобы восторжествовала справедливость и попранные права народа. За свободу можно заплатить любую цену.
Маша поняла, что разговор окончен. Больше он ничего не скажет, да и не в состоянии сказать. Откуда ему было, в конце концов, знать, что Волка ещё не забили в яме камнями? Откуда ей было знать, что бывшего учителя географии Абу ещё не законопатили на веки вечные в колымскую мерзлоту?
Она поблагодарила за кофе и попрощалась.
LII
Все, что происходило потом, она видела словно сквозь густой туман.
В таком тумане давным-давно маленькая девочка Маша блуждала синим летним вечером на даче в Пушкино. Небывалый туман стекал с пригорков, накапливался в лощинах и с верхом затоплял кусты роз и даже кусты жасмина. Ей стоило сделать всего три шага вниз с крыльца, как она уже не могла понять, откуда и куда она идет. Она ходила вокруг дома, натыкаясь то на запотевшее ведро с колодезной водой, то на корзину с клубникой, то на чуть теплый самовар. Потом её вроде бы стали звать, но голос, растворенный в тумане, сделался похож на неясные речные всплески, раздававшиеся то с одной, то с другой стороны. Туман был до того густой, что провисшие электрические провода между косыми столбами слегка светились. Потом она, наконец, снова взобралась на крыльцо, вошла в дом и увидела, что её никто и не ищет, и не зовет, а напротив, все спокойно сидят на веранде, пьют чай и смотрят телевизор.
Словом, все было погружено в тот же фантастический туман, с той лишь разницей, что она уже была не девочкой, а вокруг неё были не благословенные дачные места с корзинами, полными клубники, и ведрами с колодезной водой...
* * *
...Впереди была срочная командировка на Кавказ, чтобы снять сюжет об обмене военнопленными. На этот раз, кроме оператора и звукооператора, господин Зорин прикомандировал к Маше Артема и Риту.
Поздно вечером из Грозного позвонила Татьяна.
- Может быть, тебе все-таки не стоит лететь сюда? - воскликнула она, узнав, что Маша собирается делать репортаж об обмене военнопленными. Зачем тебе лишние страдания?
- Я думала, что ты мне хочешь сообщить что-то новое, - сказала Маша.
- Господи, Маша! Если бы я только знала! Василий говорит, что списки до сих пор не согласованы. Одна или две фамилии по-прежнему неизвестны. Вероятно, торг продолжается, и они не будут известны до последнего момента. А среди известных его нет. Ты знаешь.
- Да, я знаю... Но я должна быть там. В конце концов, это моя работа...
Между тем работа началась ещё накануне отлета. Нужно было снять интервью с матерью одного из солдат, находящегося в чеченском плену вот уже несколько месяцев. Женщине посчастливилось в самый последний момент выяснить через Красный Крест, что в числе группы военнослужащих, предназначенных к обмену, может находиться и её сын.
Съемочная группа приехала в небольшую московскую квартиру в районе Речного вокзала. Квартира была почти пуста. Стол с несколькими табуретками на кухне; раскладушка в комнате. В прихожей узлы и картонные коробки с вещами. Женщину средних лет звали Валентиной. Маша присела с ней на раскладушку, а оператор и ассистент сели на табуретки.
- Надеюсь, что все закончится благополучно, Валентина, - прежде всего сказала Маша. - Я хочу, чтобы вы рассказали обо всем, что пережили за эти несколько месяцев. С того самого дня, когда стало известно, что ваш сын находится в плену. Я хочу, чтобы каждый человек в этой стране знал, какую вы испытываете боль!
- Ради Бога, Маша, - устало произнесла женщина, - разве это кому-нибудь нужно? - И, не дожидаясь её ответа, кивнула: - Хорошо, я расскажу. Может быть, это пригодится тем, кто покупает консервы для собак или пьет ликер, который рекламируют до и после вашей программы...
- Это нужно мне, - сказала Маша, взяв её за руку. - Поверьте, Валентина, очень нужно.
Женщина недоверчиво взглянула на нее, но потом кивнула и принялась рассказывать о том, что сначала даже не знала, где находится её сын. Мальчик только закончил музыкальное училище, играл на аккордеоне. Когда его призывали, он пошел в военкомат со своим инструментом, сказав матери, что его обещали направить в какой-то военный оркестр. Потом ей удалось выяснить, что он попал не в оркестр, а на Кавказ - служил в части, которая была брошена на Грозный, и пропал без вести. Несколько раз мать ездила в Чечню искать сына. Сначала распродала последние вещи, а потом пришлось продать и квартиру. Зато ей удалось добраться до одного из отрядов вооруженной оппозиции и узнать, что сын жив и находится в плену. Она даже предлагала полевому командиру деньги, чтобы выкупить сына, но тот сказал, что его скоро обменяют на пленных чеченцев, а деньги ей лучше приберечь, чтобы откупиться от Министерства обороны.
- Вы верите, что скоро сможете увидеться с сыном? - спросила Маша.
- Мне сказали, что его отпустят, - ответила женщина и, вытащив фотографию сына, выставила её перед объективом телекамеры.
- Вы продали вашу квартиру и больше не вернетесь сюда?
- Мне сказали, что его отпустят, - повторила женщина.
- Куда же вы вернетесь с сыном, когда его отпустят?
- Я не знаю.
- Я уверена, что все закончится благополучно, - снова сказала Маша.
Интервью с матерью пленного солдата совершенно её опустошило, однако она ещё вернулась вместе с Артемом на телецентр, чтобы подготовить материал, который должен был пойти в эфир до их отлета.
В студии ей пришлось вытерпеть прощальные объятия коллег.
- Я восхищаюсь вами! - воскликнула девчонка-ассистентка. - Мы все вами восхищаемся!
- Ты наша телевизионная богиня! - заявил жирный Петюня, то почесываясь, то смахивая слезы. - Я приклеил твою фотографию дома над диваном и всегда молюсь перед ней, чтобы в эфире не было никаких сбоев. Очень помогает.
- Ты, конечно, не сможешь ничего изменить в этом бардаке, но все равно хоть какое-то утешение, - сказал ей Гоша.
- Там, на Кавказе, не запудривай перед съемкой свои роженческие веснушки, - шепнула ей на ухо гримерша Ирунчик. - Они тебе очень к лицу!
- Я мечтаю во всем походить на вас, - призналась ассистентка. - И найти такого мужчину, какого вы нашли!.. То есть, - смешалась она, почувствовав, что сболтнула лишнее, - то есть которого вы обязательно найдете...
Машу словно полоснули по сердцу ножом.
- Что ты болтаешь, дура длинноногая! - накинулись на девчонку-ассистентку Петюня, Гоша и Ирунчик, заметив, как побледнела Маша.
- Откуда вы все знаете? - вздохнула она.
- Это же телевидение, Маша! - виновато развел руками Петюня. - Здесь нет секретов.
- Я так плакала, я так плакала! - воскликнула Ирунчик, бросаясь ей на шею.
- А я верю, что в данном конкретном случае все закончится благополучно, - авторитетно заявил Гоша, повторив то, что сама Маша час назад говорила женщине Валентине.
- Еще бы! - поддержал Гошу господин Зорин, зашедший в отдел новостей, чтобы самолично попрощаться с Машей. Он галантно поцеловал ей руку и прибавил: - Да как только ты появляешься на Кавказе, самый злой джигит или свирепый десантник думают лишь об одном - как угодить такой ослепительной женщине!
- Да ну вас всех к черту! - беззлобно проворчала Маша.
Телевидение и в самом деле было для неё и семьей, и родным домом.
LIII
С самого утра у ворот миссии Красного Креста в Грозном начал собираться народ, хотя день и час предстоящей миротворческой акции военные власти старались держать в тайне, чтобы избежать возможных провокаций. В основном это были женщины, которые дружно скандировали антироссийские лозунги и растягивали куски грубого полотна, на которых те же лозунги были выведены по-английски. Они потрясали также домоткаными ковриками с портретами национальных лидеров и зелеными флагами.
Все российские и зарубежные журналисты - числом не более десятка - уже сидели в здании миссии, которая со всех сторон была окружена бэтээрами и солдатами. Небольшой автобус фирмы "Мерседес-бенц", выкрашенный в белый цвет с красными крестами на крыше и с каждого бока, стоял в полной готовности в маленьком дворике и выглядел до жути уязвимо среди грубой военной бронетехники. Однако именно этому изящному автобусу предстояло сыграть главную роль в сегодняшнем мероприятии. Точно такой же автобус с несколькими посредниками из Красного Креста уже выехал два часа назад в южном направлении. Приблизительно в это время боевики должны были указать ему по рации координаты места, где автобусу предстояло забрать не то шестерых, не то семерых (точное число было по-прежнему неизвестно) российских военнопленных и доставить их в Грозный. В тот же самый момент в миссии Красного Креста в Грозном должны были погрузиться в автобус пленные чеченцы, также в сопровождении людей из Красного Креста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63