- Не знаю. Наверное, не раньше, чем минут через сорок...
Маша положила трубку и несколько секунд тупо таращилась на Артема. Сердце у неё стучало так, что в кофейной чашке на столе позвякивала ложечка.
- Что случилось? - спросил Артем.
- Боже мой, кажется, мама опять чем-нибудь отравилась... Боже мой, это как пить дать!
- Но почему ты так решила?
- Ох, Артемушка, - задыхаясь, сказала Маша. - Без папы она жить не может, а он от неё уходит...
- Тебе нужна какая-то помощь?
- Какая помощь? - горько усмехнулась она. - Я должна сама туда ехать.
- Может, мне поехать с тобой?
- Ни к чему. Туда уже выезжает сестра.
Артем проводил Машу до служебного "рафика" и помог забраться внутрь.
- Если что понадобится, немедленно звони. Дай Бог, все обойдется.
- Спасибо, Артемушка, - кивнула Маша. - Спасибо, родной!
Коллеги по работе действительно были для неё семьей, а телецентр домом родным. Однако, как бы там ни было, был у неё и другой дом, и другая семья...
XXXVIII
Дай Бог, все обойдется. Она снова и снова твердила про себя эти слова. С водителем, который сидел за рулем служебного "рафика", она была незнакома. Она дрожала от страха и одиночества.
Они выехали в самый час пик, и тупоносый "рафик" надолго застревал в автомобильных пробках. Казалось, светофоры были понатыканы через каждые десять метров. Дорогу то и дело преграждали какие-то полосатые строительные заборчики. На пешеходных переходах люди плелись через улицу так медленно, словно страдали от истощения сил. Впрочем, возможно, так оно и было. Из окон соседних автомобилей на Машу глазели незнакомцы, пытались гримасами привлечь её внимание, а когда это не удавалось, начинали гудеть.
- Чего гудите, идиоты! - ворчал водитель и, глядя на них, вертел толстым пальцем у виска.
- Пожалуйста, - попросила Маша, - нельзя ли побыстрее? Я должна оказаться на Патриарших как можно скорее!
- Может быть, ты сама сядешь за руль, а? - проворчал он. - Я и так корячусь, как могу!
Спорить с ним не было никакого толку, поскольку "рафик" был намертво зажат в железном автомобильном потоке. Сзади КамАЗ, спереди КамАЗ. Справа "мерседес", слева "мерседес". Воздух отравлен густыми автомобильными выхлопами и руганью водителей, высовывающихся из окон, чтобы поорать друг на друга. Нервы у всех натянуты до предела. Того и гляди начнут палит друг в друга из револьверов. Впрочем, и это дело обычное.
Зато самое время поразмышлять о семье и, вообще, об идиотизме нашей жизни.
Маше казалось, что она провалилась куда-то в четвертое измерение и очутилась в какой-то безразмерной черной дыре, где, кроме автомобильной вони и ругани, ничего не было. До Патриарших было так же далеко, как, к примеру, до Полярной звезды. Поэтому и волноваться было не о чем. Тот, кто живет-поживает на этой самой звезде, наверное, умер бы со смеху, если бы узнал, что где-то на задворках Вселенной живут какие-то недовольные друг другом букашки да ещё мечтают о каком-то прекрасном будущем.
Светофоры включались и выключались, автомобили терлись друг о друга боками, а движения не было никакого. Маша взглянула на часы и увидела, что прошло уже полчаса.
- Прошу вас, - взмолилась она, испытывая желание начать лупить водителя кулаком в загривок, - нельзя чуть-чуть побыстрее? Я ужасно спешу!
- Поспешность, барышня, хороша при... - начал он, но, взглянув на опрокинутое лицо Маши, переменил тон. - Успокойся, дочка, - сказал он. Как только свернем с этого чертова кольца, можно будет ударить по газам.
- У вас не найдется сигареты? - спросила Маша.
- Кури, дочка, на здоровье, - ответил он, протянув ей пачку. - Лучше гробить организм, чем нервную систему.
Когда автомобиль наконец тронулся с места, Маша снова окунулась в свои переживания. Ей пришла в голову простая мысль, что то, до чего в результате докатилась их семья, было вполне закономерным и, может быть, даже эстетичным - в смысле своей логической завершенности. Они доехали туда, куда, собственно, и должны были доехать.
* * *
Ругань, которая с регулярностью, достойной лучшего применения, неслась из комнаты родителей, сделалась для сестричек такой же банальной обыденностью, как и битье тарелок после ужина. Ссоры затухали, осколки тарелок сметались бабулей в совок и высыпались в мусорное ведро, и все опять шло чин-чином. Что ещё нужно детям, кроме уверенности в завтрашнем дне? Проблемы родителей их волновали мало.
- Я всего добился своим умом! - кричал папа. - Я учился, когда кругом жрали колбасу из крыс и по-черному глушили портвейн!
- Пока ты учился, люди вкалывали у станков и сидели в лагерях! кричала мама.
Между тем Катя и Маша росли в тепле и уюте. Они знали, что никогда в жизни не будут вкалывать у станков, сидеть в лагерях, есть колбасу из крыс, а тем более пить портвейн. Социальные проблемы были для них понятиями абстрактными, которые обсуждаются на школьных уроках обществоведения. О том, что в мире существует нечто, кроме тепла и уюта, Маша по-настоящему узнала, лишь когда занялась журналистикой. Катя этого вообще не узнала.
Единственным психотравмирующим фактором были домашние разборки. Каждый за себя. Мама, например, устраивала истерики исключительно с целью продемонстрировать всем, как папа заставляет её страдать. Сестрам, к сожалению, никогда не удавалось достаточно солидаризироваться друг с другом против идиотизма взрослых. Между ними намеренно вбивали клин. Не хватало еще, чтобы дети стали неуправляемыми. Однако они инстинктивно тянулись друг к другу, несмотря на естественное соперничество старшего ребенка и младшего. Случалось, конечно, они ругали друг друга последними словами, ломали друг другу игрушки и даже желали смерти. Однако с возрастом поняли, что, по большому счету, могут рассчитывать на поддержку друг друга, поскольку бескрайний эгоизм и самодурство папы и истерическая распущенность мамы сделались слишком очевидными.
Папа третировал Катю, считая, что она заурядна, непривлекательна и глупа, а потому от неё не требовалось ничего, кроме примерного поведения. Это была совершеннейшая и вопиющая неправда. Катя была белокура и голубоглаза - настоящая красавица - хоть икону с неё пиши, хоть для "Плейбоя" снимай. Да и не глупая, надо сказать, девушка. Она зачитывалась русской классикой, и именно от неё зажглась любовью к словесности и Маша.
- Книги - штука получше снов! - объясняла она сестре.
Мама избрала Катю "своим" ребенком и даже, возможно, ощущала некоторую зависимость от нее. Действительно ли она любила Катю больше Маши или искусно притворялась - этого нельзя было понять.
По крайней мере, мама умело притворялась в своей особой симпатии к Кате. Между ними существовало нечто вроде взаимовыгодного сотрудничества. Катя подыгрывала ей в том, чтобы при случае выставить отца тираном, а мама уделяла ей толику ласки.
- Я получила "пятерку" по русскому, - говорила Катя, приближаясь к отцу, занятому газетой.
- Какая ты умница, доченька, - откликалась мама.
- Завтра опять "двойку" принесет, - хмыкал папа, не отрываясь от газеты.
- Папа, почему ты меня никогда не похвалишь? - начинала хныкать Катя.
- Потому что ты дура набитая, - механически отзывался папа.
- Изверг! Как ты можешь так с нами обращаться?! - тут же восклицала мама, а Катя начинала громко плакать.
Маша была из этой игры исключена по той простой причине, что младшая дочь раздражала отца и без того. Главный пункт заключался в том, что у неё якобы был смазливый и развязный вид.
Когда однажды пятнадцатилетняя Маша по детской простоте пожаловалась ему, что один из его гостей вдруг полез лапать её за грудь, отец разозлился и закричал:
- Это потому что ты вела себя, как шлюха!
Пятнадцатилетнюю девочку озадачили слова отца. Как так она могла себя вести, если в тот момент, когда к ней полез мужчина, она всего лишь стояла на кухне у окна и с набитым ртом жевала кусок "Наполеона"? Отец и мысли не мог допустить, что его гость был, возможно, ярко выраженным педофилом и после этого случая его и на порог было нельзя пускать. Но нет - папа-юрист оправдывал юриста-педофила, а родную дочь по-сталински круто осуждал без суда и следствия, несмотря на эту самую растреклятую презумпцию невиновности.
Вообще последние школьные годы были отравлены ядом родительской подозрительности, и Маша была бы до смерти рада, чтобы они поскорее пронеслись. Ей казалось, что тогда она станет свободной. В её девичьем сердечке таилось столько заветных чувств, мыслей и замечательных планов, что она не могла дождаться, когда, наконец, кончится это чертово детство.
* * *
- Хочешь совет? - обратился к Маше водитель, и она вынырнула из воспоминаний.
- Совет? - переспросила она.
- Ну да. Касательно организма и нервов.
- Какой совет?
- Чем такой молодой девушке курить, лучше уж выпивать.
- Да что вы?
- А ещё лучше - не выпивать, а гулять с парнями.
- Да что вы?
- А ещё лучше - выйти замуж и рожать мужу деток.
- И что тогда? - слегка обалдев, проговорила Маша.
- Тогда и организм, и нервы будут здоровы, - ответил водитель.
- Надо подумать... А это точно? - недоверчиво проворчала она.
- Сто процентов!
* * *
...Однажды мама прочла дочери-невесте небольшую лекцию насчет особенностей мужской физиологии. Маша подозревала, что на самом деле мать косвенно старалась таким образом как-то оправдать отца. Дескать, в отличие от женщины мужчине требуется постоянная разрядка. В отличие от женщины мужчина ощущает неудовлетворенность желания практически как физическую боль. Поэтому уж лучше бы постараться его удовлетворять. Если же нет, то тогда женщине остается пенять самой на себя.
- А если жена его не может удовлетворить? - спросила Маша.
- Тогда пусть поможет ему завести любовницу, - ответила мама.
Сама она, кажется, так и не смирилась с выводами физиологов. А может быть, выбрала семейные скандалы именно в качестве альтернативы заурядному коитусу.
Следуя физиологической теории, которую мать излагала дочери, можно было заключить, что папа вообще не знал разрядок. Иначе как объяснить то, что он постоянно находился в состоянии взрывоопасности?
В этой связи Маше вспоминались рутинные семейные ссоры, происходившие по сценарию, который за многие годы был отточен родителями до полного драматургического совершенства.
Происходило это обычно за ужином. Папа инспектировал содержимое тарелки, которую ставила перед ним мама, а затем внезапно отбрасывал её от себя, словно обнаруживал в ней живую жабу. Он кричал:
- Опять курица?! (говядина, баранина, свинина, треска, селедка, сосиски и т.д.)
- А что? - бледнела мама.
- А то! - кричал он.
- Что? Что?
- Ты имеешь благодаря мужу все, что твоей душе угодно, а не способна приготовить ему нормальный ужин!
Последняя фраза являлась сигналом к тому, чтобы мама в слезах вскакивала из-за стола и бросалась к платяному шкафу.
- Что я имею? - кричала она. - Что я имею?
С этими словами она принималась выхватывать из шкафа свои платья, туфли и шубы и, распахнув входную дверь, выбрасывать их на лестничную площадку. Очистив шкаф от вещей, она кидалась на кровать и начинала рыдать, а папа, который все это время с холодным интересом наблюдал за происходящим, надевал очки и усаживался перед телевизором. Это означало, что концерт окончен. Бабуля могла приступать к собиранию со скатерти раскритикованного блюда. Она бережно помещала его обратно в кастрюльку, а Катя с Машей бежали на лестничную площадку, чтобы нести назад вещи, которые мама на следующий день отдавала в химчистку.
XXXIX
Когда Маша наконец подъехала к родительскому дому и увидела у парадного машину "скорой помощи", дорога уже не казалась ей такой долгой. Знакомый вахтер поднялся ей навстречу из-за своего столика и, разведя руками, словно чувствовал за собой какую-то вину, сообщил, что бабуля все-таки доковыляла до него, а уж он вызвал слесаря, врачей и с перепугу даже милицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63