В уголовке приняли от бабули заявление с приложенной фотокарточкой внучки, но ничего не пообещали. Будут искать. А ведь заниматься поисками можно и год и два. Да и что можно обещать в стране, в которой убивают и грабят каждую минуту, где ежедневно бесследно исчезают тысячи людей? Тут не только городских ментов — всех внутренних войск России не хватит.
Я согласился. Преступность, по моему мнению, напоминает огородное растение — хрен. Его корни и корешки пронизывают почву по всем направлениям, внедряясь в такую глубину, что впору руками развести и плюнуть. Все равно не достать. Останется тоненький корешек — разрастется, пустит метастазы.
Единственное средство — взорвать весь куст, а образовавшуюся воронку засыпать хлоркой. Но и при этом — никакой уверенности в полном спасении. Так это — хрен, в принципе безобидное растение, даже полезное. Оно никого не похищает и не убивает.
Подавать советы легче легкого, а вот воплощать их в жизнь — намного трудней. Общие слова о необходимости бороться с преступностью словами и остаются. Они походят на набат, призывающий тущить пожар. Сбегутся люди, возьмутся за багры и ведра — все нормально, с огнем справятся. А если некому сбегаться, если жители боятся обжечься, прячутся по норам да закоулкам — сколько угодно звони во все колокола. Огонь будет спокойно пожирать дом за домом, жертву за жертвой.
Баба Феня думала не о черной бездне преступности, в которую окунулась Россия, не о сыщиках-мучениках и не о журналистах-звонарях. Все это для нее сконцентрировалось в исчезнувшей внучке.
— Да, история… — пробормотал я, не зная, чем утешить соседку. — Может быть, найдут… Наверно, вы подозреваете сидящих позади мужиков?
— Боже мой, сама не знаю… Они разбирали девушек, будто те не живые люди — какие-то обезьяны. От таких всего можно ожидать. И все же, грещно возводить напраслину.
— Конечно, конечно… О своих подозрениях вы сказали сыщикам?
— Меня никто не спрашивал. Просто приняли заявление и фото…
Вдруг баба Феня неловко сползла со стула и рухнула на колени. Обхватила мои ноги, подняла лицо, залитое слезами.
— Вся надежда на тебя, Игнатьич… Помоги, ради Христа, спаси внученьку. Богом прошу, милый!
От неожиданности я растерялся. До такой степени, что едва не уронил на пол блюдце, кипяток обжег руку.
— Что вы, баба Феня?… Поднимитесь, немедленно поднимитесь!
Кряхтя, женщина поднялась, села на стул. Слезы текли не переставая и она вытирала их уголками косынки. Ничего не говорила, но так выразительно смотрела на меня, что зашемило сердце.
— Я ведь не сыщик, что могу сделать? Написать жалобу в префектуру — пожалуйста, статью в газету…
— Про разные убийства книжки пишешь, значит, знаешь с какого боку приступить… Верочка так тебя любила…
Живу в коммуналке вот уже почти год, за это время два издательства выпустили по одной моей книге. Я посчитал своим долгом одарить ими своих соседей. Надин вцепилась в даренный экземпляр, будто в некую драгоценность. Позже восторгалась, забросала лестными комплиментами. Баба Феня отнеслась более равнодушно. Подозреваю — даже не открыла. Перепасовала мужу. У ней своих женских хлопот хватает.
Теперь решила, что человек, пишущий на детективные темы, обязательно должен быть сыщиком. А поскольку этот «сыщик» является соседом по квартире, его прямая обязанность найти пропавшую внучку.
Святая наивность! Одно дело закрутить выдуманный криминальный сюжет, выняньчить его, довести до логического конца, совсем другое — реальная жизнь.
— Игнатьич, не вздумай отказаться! Вся надежда на тебя. Вызволишь внучку из беды — молиться на тебя буду. Как на икону…
Постепенно просительный тон перешел в требовательный. Бабуля уже не умоляла — требовала. Даже сроки установила: не больше недели, от силы — две.
Переубеждать, ссылаться на неумение или невозможность — абсоолютно бесполезно. Соглашаться, обещать — тем более. Я изобрел нечто среднее между согласием и отказом.
— Постараюсь что-нибудь придумать…
— Что мне твои придумки, Игнатьич? — не приняла усредненную фразу настойчивая старуха. — Верочку найти должен — весь сказ… Пахом говорил: ты в своей книжонке описал, как сыщик похищенного бизнесмена спас. Значит, знаешь, как енто делается! Кончай, милый, стучать на своей тарахтелке, от которой у моего деда голова болит, и примайся за дело… Кажный день сообчай про успехи… А я тебя подкормлю, бельишко простирну, в комнате приберусь…
Настоящий приступ! Приказ со всеми атрибутами: как подступиться, чего и в какой срок достигнуть. Плюс — ежедневные доклады с обязательными «оргвыводами». Взамен — сытная кормежка, чистое белье, вымытая комната.
— Сделаешь?
— Постараюсь, — вторично уклонился я от определенности. Но уловил во взгляде бабы Фени такую тоску и надежду, что не выдержал. — Сделаю, отыщу Верочку… Не сам, конечно, сяду на уголовку, заставлю шевелиться!
Если бы я знал во что выльется для меня поиск мисс Дремов, ни за что не взялся бы за расследование, не обнадежил бы старуху. К сожалению, нам не дано проникнуть за завесу времени, заглянуть, хотя бы одним глазом, в туманное будущее. Отсюда — все человеческие беды, непродуманные поступки, скоропалительные обещания.
— Вы запомнили обличья тех мужиков, которые говорили о цене женской красоты?
Пожалуй, единственная зацепка. Удастся раскрутить — сыскари мигом ухватятся, поведут дальше.
Баба Феня подняла голову, поглядела на потолок, потом провела тоскующими глазами по стене. Только в затылке не покопалась — традиционное мужское занятие.
— Где уж упомнить. Мужики как мужики… Кажись, оба чернявые… Один — вьюноша, все время вертелся на стуле, мешал на сцену глядеть. Другой — солидный…
Ничего себе — приметы! Наверняка, добрая половина мужского населения Дремова — солидные или вьюны.
— Еще один вопрос. Вы уж простите, пожалуйста, но, как говорится, из песни слова не выбросить. После исчезновения внучки писем не получали?
— Каких енто писем? И от кого? Не с кем нам затевать переписку. Конверты вздорожали до невозможности — не подступиться. Верочка, та отправляла цыдульки, получала ответные. А мы с дедом то милуемся, то ругаемся, посредники нам ни к чему.
— Никто не звонил?
— Ежели только Верочке? Или ентой мамзельке с заштопанными пятками? — напитанная ядом стрелка воткнулась в дверь Надин. — Не знаю, не подслушивала.
Версия о том, что похитители просто обязаны потребовать выкуп, расползалась по всем швам. Будто халтурщик портной сшил ее гнилыми нитками. Однако, еще не вечер, со времени похищения, если это было действительно похищение, прошло чуть больше недели. Малява еще может появиться.
Правда, «выкупная» версия — хлипкая до невесомости, что похитители возьмут с двух стариков, копеечные пенсии? Хотя шантажировать городскую администрацию и спонсоров конкурса красоты они могут. Во избежании скандала те бросят пару кусков баксов.
Все мои практические навыки в области сыска ограничены двухлетней работой в издательстве МВД в качестве рядового редактора. Прочитать рукописи, оценить, посоветовать вежливо отвергнуть или принять — пустяшные обязанности для человека, окончившего Литературный институт, тем более — писателя.
Меня эта работа вполне устраивала. Не было необходимости просиживать в издательстве, приезжать к девяти утра, покидать рабочее место не раньше шести вечера. Приехал, уложил в портфель парочку рукописей и — домой. Через неделю привезу рецензии и заберу новые папки с романами и повестями.
Легко и удобно. Начальство не возражает, часто нахваливает за оперативность и критические отзывы. А у меня — уйма свободного времени для создания своих произведений.
Платили, правда, не густо, но в дополнении к редким гонорарам — весомая прибавка.
Машенька перед уходом на работу наготовит разной вкуснятины, подотрет полы, обмахнет мебель. Алкаш выцыганит у меня пару полтиников и быстренько умотает к друзьям-приятелям, таким же пропойцам. В квартире — тишина, читай рукописи или стучи на старой машинке.
Все рухнуло в одночасье.
Однажды в издательство поступила рукопись романа, автором которого был видный генерал, возглавляющий одно из управлений Министерств. Ни сюжета, ни героев — перемалывание давно известных истин о великой российской милиции, патриоические всхлипывания и сентиментальное брюзжание. Что касается языка — по поему, полинизейские дикари из"ясняются не в пример лучше.
Так я и написал в рецензии.
На следующий день меня пригласил главный редактор.
Он не стал уговаривать или протестовать — просто приказал безоговорочно принять роман и заключить с автором договор на его издание. Соответсвенно, выплатить солидный аванс.
— Но это же не литературное произведение, а дурнопахнущее содержимое мусорного контейнера! — возразил я.
— Автор — генерал. Этим сказано все. Выполняйте!
Через четверть часа я положил на стол начальника издательства заявление с просьбой уволить меня по состоянию здоровья. После продолжительной кунсуьтации с главным редактором тот подмахнул согласие.
Вот и все мои познания в криминальной сфере. Если не считать познавательных бесед с немногочисленными, навещаюшими изжательство сыщиками, из которых я черпал сюжеты новых своих произведений.
Для поиска похищенной Верочки, а я уверен в том, что ее похитили, явно не густо…

3
После того, как воспрянувшая духом Аграфена Николаевна покинула комнату, я снова присел к пищущей машинке. Напечатал десяток строк — выдернул лист бумаги и отправил его в стоящую под столом корзинку. Заправил новый — его постигла та же участь.
Разговор с соседкой будто веником прошелся по мозгам, вымел из них недавно придуманные сюжетные ходы. Остались только попавшая в беду девчонка и данное ее бабке обещание.
Разве прогуляться, подышать свежим воздухом? Авось, приду в себя, возвратится способность и желание работать. Часто именно так и получается: оторвусь от машинки — в голове раскладывается по полочкам уже написанное, появляются новые неожиданные мысли. Но на этот раз ничего не получится. В голове — рассказ бабы Фени. Слюнявые мужики, смакующие женские прелести, крики «браво!», «двигай бедрами!», «даешь победу!».
И все же пройтись не мешает.
Не успел выйти из комнаты и запереть за собой дверь, в коридор выглянула Надин. Будто подсматривала и подслушивала.
Немудренно, что она так и не обзавелась семьей — самый захудалый мужик не сооблазнится расплывшейся фигурой, похожей на бочонок, поставленный на табурет с бесформенными короткими ножками. А уж о лице и говорить нечего — мартышка намного симпатичней.
— Уходите, Павел Игнатьевич? Надолго?
Кажется, я превратился в ребенка, который должен просить разрешения погулять, покушать, посетить туалет. Зажали бабы сорокалетнего мужика — не вздохнуть, ни охнуть. С одной стороны — баба Феня старается, с другой — Надин ей помогает.
И все же накалять обстановку в коммуналке — самому навредить. Но особенно поддаваться тоже не стоит.
— Пойду прогуляюсь. Загляну в какое-нибудь кафе, чокнусь сам с собой рюмкой водки, поздравлюсь. Разве не имею на это право?
Добавить бы еще что-нибудь ехидное, но из кухонной двери выглянула вопрошающая физиономия бабы Фени. Дескать, что за шум в коридоре, не возвернулась ли Верочка? Увидит что достают ее единственного защитника — вцепится в дерзкую соседку. Дай Бог, не в прическу.
Обычно две женщины сдерживают рвущуюся с языка взаимную антипатию, даже умудряются обмениваться сладенькими улыбочками, но чем черт не шутит, вдруг взбесятся? И косвенной причиной кухонной баталии станет миролюбивый и покладистый сорокалетний литератор? И когда — в светлый день рождения!
Я вымученно улыбнулся, многозначительно кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49