Остановить болтуна, что с голыми руками мчащийся поезд.
— Господи, да что же с тобой приключилось? Серый, как погода в ноябре, глаза ввалились, плечи сделались еще уже. Даже горбиться начал… Словно выдвинули тебя в губернаторы, а на выборах осчастливили одним процентом голосов… Молчишь? Вот и помалкивай, умней будешь… Говорят, в психушке все проголосовали за прежнего всенародно избранного и до слез любимого. Кроме сторожа. Когда его спросили: почему, мужик ответил: я здесь работаю, к психам не отношусь… Анекдот, конечно, но — прямо в цель… Недавно ездил к шахтерам — измученные мужики, голодные, высохли, как дрова, приготовленные на зиму. Поднеси спичку — вспыхнут, не погасишь… Говорят, меня собираются послать в Крымский дельфинарий, брать интервью у морских животных… Представляешь, дожили, политиков и бизнесменов не хватает…Надолго в Москву?
— Точно не…
— Меньше недели у меня не пробудешь — не отпущу. Вволю наговоримся, вспомним студенческие шалости… Кстати, повстречал недавно Вику — твою нержавеющую любовь. В такую матрону превратилась — я даже рот раскрыл… Как у тебя на семейном фронте? Много заделал детишек? Впрочем, какие там детишки, наверно, внуками обзавелся…
— Бездетный и… холостой. Как ты…
— Молоток!
От семейного положения Пудов перебросился на вооруженные конфликты в горячих точках, от них — на подорожавшую мебель, краем задел книжную ярмарку, рикошетом — несносную московскую погоду, ненадолго задержался в журналистских делах.
Пришлось принять, как выражаются политики, неординарные меры. Нет, я не стучал кулаком по столу, не орал во весь голос, не увещевал трепача — бесполезно, на Грушу не действуют ни запреты, ни просьбы. Просто скрутил из тряпки, которой он вытирал стол, кляп. Показал ему.
— Прекрати болтать! Не то — ты меня знаешь — заткну фонтан!
— Но я…
— Кому сказано?
Ошеломленный говорун кивнул.
— Я поживу у тебя пару суток. Возражения имеются?
Витька закивал и показал шесть пальцев. Дескать, раньше, чем через неделю не отпущу, не надейся.
— Будет видно, — с ловкостью завзятого дипломата ускользнул я от согласия или возражения. — Как пойдут дела.
В ответ — продемонстрировано пять пальцев. По сузившимся глазам хозяина квартиры я понял: торг бесполезен, на дальнейшее сокращение Витька ни за что не согласится.
И еще одно дошло до моего сознания. Придется освободить его от обета молчания. Мне сейчас нужен не безгласный манекен, а человек, способный отвечать. Ибо выпрыгнула чертом из коробочки свежая идейка: Пудов должен вывести студенческого друга на какого-нибудь опытного сыщика. Которому можно довериться, не опасаясь предательства. В том, что Груша знает таких людей, у меня — ни малейшего сомнения.
После окончания университета Витька перепробовал уйму специальностей. Начал с журналиста. Напечатал в газете непроверенный факт, который касался видного политика — прогорел. Выгнали. Уехал на Камчатку, года два проболтался на рыбных промыслах. На сейнере повредил позвоночник, с год провалялся на больничной койке. Вернулся на Большую Землю. В сельской школе вел уроки русского языка и литературы. Надоело. Обратился в уголовку, предложил свои услуги. Приняли. С одним условием: не выпячиваться, быть на подхвате. Подучится, набьет мозоли на мозгах, заднице и кулаках — выпустят в «свободный поиск». Пришлось согласиться.
«На подхвате» Груша проработал почти год. Понял — положение подчиненного не для него, по характеру он должен быть начальником. Неважно каким: директором рынка или заведующим родильным домом — лишь бы действовать самостоятельно, а не по указке безголовых руководителей. Возвратился в журналистику.
Что стоит Витьке, при его обширных связях в той же уголовке, свести меня с толковым сыскарем.
Я убрал самодельный кляп.
— Дай слово не дергаться и говорить только по моему разрешению.
— Черт с тобой, держи. Неужто заткнул бы пасть?
— Можешь не сомневаться.
— Даешь, Гвоздь! Наблатыкался в своих детективчиках — позавидуешь. На днях купил один. Название не упомню…
— Кто пообещал молчать? — грозно прикрикнул я, отлично понимая эфемерный характер нашей с Витькой договоренности. — Говорить — только по моему разрешению!
— Давай, репетируй!
— У тебя есть хорошо знакомый сыщик, на которого можно положиться?
— И не один, — восторженно закричал Груша. — Знаешь, как-то довелось присутствовать при операции нашей уголовки. Ребята повязали целую группу рэкетиров. Да так ловко, что те даже не поняли, что произошло, У одного из них удалось взять интервью. Представляешь, по горячим следам… Главред от восторга обделался… Вообще-то у него — страшнейшие запоры — литрами пьет слабительное…
Я выразительно показал болтуну кляп.
— Молчу, молчу… Только скажи: зачем тебе нужен сыскарь?
Пришлось приоткрыться. Учитывая болтливый язык приятеля, поведал ему далеко не все — самую суть. Дескать, у моих знакомых похитили дочь, официальная уголовка мемекает на подобии голодного теленка. А родители страдают, им нужно помочь.
— Есть у меня такой! — снова закричал Груша. — Сейчас — на пенсии, прострелили мужика, что-то внутри повредили. Что именно, не знаю, врать не обучен. Сыщик — класс, мигом вычислит похитителей твоей девчонки… Врешь ты, Гвоздь, о страдающих родителях. Наверняка хлопочешь об украденной прямо из постели любовнице… Можешь не признаваться, настоящий мужик о таких делах не откровенничает. Только одному мне, по-дружески, а? Страсть как люблю… эти самые истории…
— Опять разболтался? Ради Бога, уйми трепливый язык! Сведешь с отставником? Кстати, как его величать?
Пудов одарил меня торжествующим взглядом. Любил, до чего же любил, болтун быть необходимым. Начиная от подачи полезных советов и кончая одалживанием денег. Если даже знал — долг не вернут.
— Стулов Васька. От роду — двадцать восемь. Женат, но, подозреваю, несчастлив… Однажды свел его с Олькой — помнишь, была у нас на курсе красивая деваха? Глаза — прожектора, волосы — водопад, талия — двумя пальцами охватишь, груди — две подушки. Живи да радуйся. А Васька повертел носом и — в бега. Олька после этого с месяц со мной не разговаривала…
— Цыц! Снова тебя заносит… Когда познакомишь?
Груша схватил телефонную трубку, торжествующе помахал ею перед моим носом. Будто гаишник перед провинившимся водителем жезлом. Набрал номер.
Я внимательно слушал телефонный разговор, но, честно говоря, мало что понял. Груша разливался соловушкой, долбил собеседника дятлом. Непонятно, как тот реагировал на бурный поток воспоминаний, политических и бытовых анекдотов, экономических и культурных новостей. Как умудрялся вставлять хотя бы одно слово.
Наконец, болтун положил трубку, горделиво поднял голову, прищурился.
— Завтра он не может — идет в поликлинику. Послезавтра — в десять утра ожидает нас в гости. Придется поистратиться — Стулов на подсосе, пенсии не хватает. А выпить парняга любит, в меру, конечно: боится отбросить копыта…
Не переставая говорить, пренебрежительно поморщился. Дескать, вот пошли мужики, одной рюмки на полгода хватает. Детишки, детясельники — вот они кто.
Я насторожился. Заломит подстреленный сыщик несколько сотен минимальных зарплат — что тогда делать? Вместе с дедом Пахомом в подземном переходе исполнять дуэты из опер Чайковского? Или на время переквалифицироваться в грабителя?
— Учти, родители девушки… вернее дед и бабка — тоже пенсионеры, поэтому платить частному детективу не могут. Максммальная цена его услуг — бутылка, ну — две…
— А ты — тоже пенсионер? Небось, столько гребешь за свои дерьмовые россказни — «новый русский» позавидует… Успокойся, слабак, Васька денег не возьмет, зациклен на честности и справедливости, как и мы с тобой. Потрудится на общественных началах — не заржавеет.
— Как-то неудобно…
— Неудобно на потолке спать — одеяло свалится, — Витька выдал очередной заскорузлый анекдотец. — Говорю же, парень — класс!
Все получается, как нельзя лучше. Завтрашний свободный день затрачу на встречу с Верочкиной матерью. Авось, будет чем порадовать бесплатного частного детектива.
В качестве вознаграждения за оказанную услугу я разрешил Груше поболтать. Монолог растянулся до самого вечера, довел меня до головной боли. Не помогли ни анальгин, ни водка.
Наконец, тоже утомленный нескончаемой болтовней, хозяин постелил мне в гостиной и скрылся в спальне. Через несколько минут оттуда донесся невероятной силы храп. Под потолком панически заметались мухи, на окне вздрогнула занавеска.
Я погасил верхний свет, включил торшер и подсел к телефону. Думал не о пропавшей мисс Дремов и не о выслеживающих меня преступниках — только о Машеньке, бывшей моей жене, еще не вычеркнутой из паспорта и моей жизни.
Набрал знакомую комбинацию цифр. Протяжые гудки напоминали признание в любви.
— Алло! Вас слушают.
Мужской голос ударил по нервам и они до боли натянулись… Виталька!
Пришел в гости или переселился к матери, расставшись с очередной гражданской «супругой»? А мне что до его времяпровождения? Главное, пасынок напоминает опущенный шлагбаум, преграждающий мне возврат к жене.
Пришлось положить трубку. Беседовать с пасынком — ковыряться в помойке своих несчастий. А я, между прочим, терпеть не могу выглядить бедным, выпрашивающим, будто милостыню, жалость и сочувствие.
Выждал полчаса и повторил звонок. На этот раз ответила Машенька. Слушал негромкий, ласковый ее голос и… молчал.
— Алло! Алло!… Вас слушают… — Маша несколько долгих минут помолчала и вдруг прошептала. — Павлуша, ты? Перестань ребячиться… Скажи, это ты?
Я молчал. Слова зарождались в сердце и… застревали в горле. Да и что я мог сказать бывшей супруге? Люблю ее и… не люблю, хочу — к ней и… не хочу. Вернее, не могу.
Дурацкое состояние какой-то раздвоенности.
Машенька положила трубку, 7
Утром, опрокинув на меня целое ведро болтовни, Витька умчался в редакцию. На прощание проинформировал о куриных ножках и бедрышках, яйцах и колбасе, сливочном масле и разделанной селедке. Захочет постоялец поесть — сам сварит и изжарит. Ему — недосуг.
Я понимаю Грушу: сам терпеть не могу заниматься домашним хозяйством, если и варю первое — только из пакетиков. Быстро и удобно. Что же касается вредности, неизвестно, где ее больше: в стерильных упаковках или в перекормленых ядами натуральных овощах.
Ограничился чашкой кофе, заедая его черствым хлебом. Аппетита — ни на грош, голова, набитая болтовней Грущи, кажется, распухла — вот-вот лопнет. Во рту — пустыня Сахара. Или — Гоби? Со школьных лет терпеть не могу географию, путаю Канары с Камчаткой, Кавказ с Альпами. Заболел, что ли? Только болезни мне не хватает! Свалюсь — все полетит в преисподнюю: и рукопись новой повести, и выполнение обещания, данного бабе Фене.
Пора заняться делом.
Если я правильно понял бормотание деда Пахома, его дочь работает в каком-то банке, сейчас — в отпуску. Сидит дома, ожидая появления загулявшего муженька.
Подобный расклад меня устраивает. Муж — на работе, женщина — одна. Заманчивая обстановка для небольшой беседы. Размусоливать не стану — нет ни желания, ни времени. Всего два-три вопроса. Главный: где дочь? Почему она ее прячет? Да — да, нет — нет. Обычный обмен мнениями. Червертьчасовая разминка.
И я неторопливо двинулся к станции метро.
По двухдневной привычке контролировал каждого прохожего. От малолетка до престарелой, едва передвигающей ноги бабки. Из доверительных бесед со знакомыми ментами уяснил: в наше время пособником преступников может быть любой человек, вне зависимости от пола и возраста. Метастазы преступности, подкормленные жаждой наживы, пронизали все общество, начиная от нижних ее слоев и кончая верхушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Господи, да что же с тобой приключилось? Серый, как погода в ноябре, глаза ввалились, плечи сделались еще уже. Даже горбиться начал… Словно выдвинули тебя в губернаторы, а на выборах осчастливили одним процентом голосов… Молчишь? Вот и помалкивай, умней будешь… Говорят, в психушке все проголосовали за прежнего всенародно избранного и до слез любимого. Кроме сторожа. Когда его спросили: почему, мужик ответил: я здесь работаю, к психам не отношусь… Анекдот, конечно, но — прямо в цель… Недавно ездил к шахтерам — измученные мужики, голодные, высохли, как дрова, приготовленные на зиму. Поднеси спичку — вспыхнут, не погасишь… Говорят, меня собираются послать в Крымский дельфинарий, брать интервью у морских животных… Представляешь, дожили, политиков и бизнесменов не хватает…Надолго в Москву?
— Точно не…
— Меньше недели у меня не пробудешь — не отпущу. Вволю наговоримся, вспомним студенческие шалости… Кстати, повстречал недавно Вику — твою нержавеющую любовь. В такую матрону превратилась — я даже рот раскрыл… Как у тебя на семейном фронте? Много заделал детишек? Впрочем, какие там детишки, наверно, внуками обзавелся…
— Бездетный и… холостой. Как ты…
— Молоток!
От семейного положения Пудов перебросился на вооруженные конфликты в горячих точках, от них — на подорожавшую мебель, краем задел книжную ярмарку, рикошетом — несносную московскую погоду, ненадолго задержался в журналистских делах.
Пришлось принять, как выражаются политики, неординарные меры. Нет, я не стучал кулаком по столу, не орал во весь голос, не увещевал трепача — бесполезно, на Грушу не действуют ни запреты, ни просьбы. Просто скрутил из тряпки, которой он вытирал стол, кляп. Показал ему.
— Прекрати болтать! Не то — ты меня знаешь — заткну фонтан!
— Но я…
— Кому сказано?
Ошеломленный говорун кивнул.
— Я поживу у тебя пару суток. Возражения имеются?
Витька закивал и показал шесть пальцев. Дескать, раньше, чем через неделю не отпущу, не надейся.
— Будет видно, — с ловкостью завзятого дипломата ускользнул я от согласия или возражения. — Как пойдут дела.
В ответ — продемонстрировано пять пальцев. По сузившимся глазам хозяина квартиры я понял: торг бесполезен, на дальнейшее сокращение Витька ни за что не согласится.
И еще одно дошло до моего сознания. Придется освободить его от обета молчания. Мне сейчас нужен не безгласный манекен, а человек, способный отвечать. Ибо выпрыгнула чертом из коробочки свежая идейка: Пудов должен вывести студенческого друга на какого-нибудь опытного сыщика. Которому можно довериться, не опасаясь предательства. В том, что Груша знает таких людей, у меня — ни малейшего сомнения.
После окончания университета Витька перепробовал уйму специальностей. Начал с журналиста. Напечатал в газете непроверенный факт, который касался видного политика — прогорел. Выгнали. Уехал на Камчатку, года два проболтался на рыбных промыслах. На сейнере повредил позвоночник, с год провалялся на больничной койке. Вернулся на Большую Землю. В сельской школе вел уроки русского языка и литературы. Надоело. Обратился в уголовку, предложил свои услуги. Приняли. С одним условием: не выпячиваться, быть на подхвате. Подучится, набьет мозоли на мозгах, заднице и кулаках — выпустят в «свободный поиск». Пришлось согласиться.
«На подхвате» Груша проработал почти год. Понял — положение подчиненного не для него, по характеру он должен быть начальником. Неважно каким: директором рынка или заведующим родильным домом — лишь бы действовать самостоятельно, а не по указке безголовых руководителей. Возвратился в журналистику.
Что стоит Витьке, при его обширных связях в той же уголовке, свести меня с толковым сыскарем.
Я убрал самодельный кляп.
— Дай слово не дергаться и говорить только по моему разрешению.
— Черт с тобой, держи. Неужто заткнул бы пасть?
— Можешь не сомневаться.
— Даешь, Гвоздь! Наблатыкался в своих детективчиках — позавидуешь. На днях купил один. Название не упомню…
— Кто пообещал молчать? — грозно прикрикнул я, отлично понимая эфемерный характер нашей с Витькой договоренности. — Говорить — только по моему разрешению!
— Давай, репетируй!
— У тебя есть хорошо знакомый сыщик, на которого можно положиться?
— И не один, — восторженно закричал Груша. — Знаешь, как-то довелось присутствовать при операции нашей уголовки. Ребята повязали целую группу рэкетиров. Да так ловко, что те даже не поняли, что произошло, У одного из них удалось взять интервью. Представляешь, по горячим следам… Главред от восторга обделался… Вообще-то у него — страшнейшие запоры — литрами пьет слабительное…
Я выразительно показал болтуну кляп.
— Молчу, молчу… Только скажи: зачем тебе нужен сыскарь?
Пришлось приоткрыться. Учитывая болтливый язык приятеля, поведал ему далеко не все — самую суть. Дескать, у моих знакомых похитили дочь, официальная уголовка мемекает на подобии голодного теленка. А родители страдают, им нужно помочь.
— Есть у меня такой! — снова закричал Груша. — Сейчас — на пенсии, прострелили мужика, что-то внутри повредили. Что именно, не знаю, врать не обучен. Сыщик — класс, мигом вычислит похитителей твоей девчонки… Врешь ты, Гвоздь, о страдающих родителях. Наверняка хлопочешь об украденной прямо из постели любовнице… Можешь не признаваться, настоящий мужик о таких делах не откровенничает. Только одному мне, по-дружески, а? Страсть как люблю… эти самые истории…
— Опять разболтался? Ради Бога, уйми трепливый язык! Сведешь с отставником? Кстати, как его величать?
Пудов одарил меня торжествующим взглядом. Любил, до чего же любил, болтун быть необходимым. Начиная от подачи полезных советов и кончая одалживанием денег. Если даже знал — долг не вернут.
— Стулов Васька. От роду — двадцать восемь. Женат, но, подозреваю, несчастлив… Однажды свел его с Олькой — помнишь, была у нас на курсе красивая деваха? Глаза — прожектора, волосы — водопад, талия — двумя пальцами охватишь, груди — две подушки. Живи да радуйся. А Васька повертел носом и — в бега. Олька после этого с месяц со мной не разговаривала…
— Цыц! Снова тебя заносит… Когда познакомишь?
Груша схватил телефонную трубку, торжествующе помахал ею перед моим носом. Будто гаишник перед провинившимся водителем жезлом. Набрал номер.
Я внимательно слушал телефонный разговор, но, честно говоря, мало что понял. Груша разливался соловушкой, долбил собеседника дятлом. Непонятно, как тот реагировал на бурный поток воспоминаний, политических и бытовых анекдотов, экономических и культурных новостей. Как умудрялся вставлять хотя бы одно слово.
Наконец, болтун положил трубку, горделиво поднял голову, прищурился.
— Завтра он не может — идет в поликлинику. Послезавтра — в десять утра ожидает нас в гости. Придется поистратиться — Стулов на подсосе, пенсии не хватает. А выпить парняга любит, в меру, конечно: боится отбросить копыта…
Не переставая говорить, пренебрежительно поморщился. Дескать, вот пошли мужики, одной рюмки на полгода хватает. Детишки, детясельники — вот они кто.
Я насторожился. Заломит подстреленный сыщик несколько сотен минимальных зарплат — что тогда делать? Вместе с дедом Пахомом в подземном переходе исполнять дуэты из опер Чайковского? Или на время переквалифицироваться в грабителя?
— Учти, родители девушки… вернее дед и бабка — тоже пенсионеры, поэтому платить частному детективу не могут. Максммальная цена его услуг — бутылка, ну — две…
— А ты — тоже пенсионер? Небось, столько гребешь за свои дерьмовые россказни — «новый русский» позавидует… Успокойся, слабак, Васька денег не возьмет, зациклен на честности и справедливости, как и мы с тобой. Потрудится на общественных началах — не заржавеет.
— Как-то неудобно…
— Неудобно на потолке спать — одеяло свалится, — Витька выдал очередной заскорузлый анекдотец. — Говорю же, парень — класс!
Все получается, как нельзя лучше. Завтрашний свободный день затрачу на встречу с Верочкиной матерью. Авось, будет чем порадовать бесплатного частного детектива.
В качестве вознаграждения за оказанную услугу я разрешил Груше поболтать. Монолог растянулся до самого вечера, довел меня до головной боли. Не помогли ни анальгин, ни водка.
Наконец, тоже утомленный нескончаемой болтовней, хозяин постелил мне в гостиной и скрылся в спальне. Через несколько минут оттуда донесся невероятной силы храп. Под потолком панически заметались мухи, на окне вздрогнула занавеска.
Я погасил верхний свет, включил торшер и подсел к телефону. Думал не о пропавшей мисс Дремов и не о выслеживающих меня преступниках — только о Машеньке, бывшей моей жене, еще не вычеркнутой из паспорта и моей жизни.
Набрал знакомую комбинацию цифр. Протяжые гудки напоминали признание в любви.
— Алло! Вас слушают.
Мужской голос ударил по нервам и они до боли натянулись… Виталька!
Пришел в гости или переселился к матери, расставшись с очередной гражданской «супругой»? А мне что до его времяпровождения? Главное, пасынок напоминает опущенный шлагбаум, преграждающий мне возврат к жене.
Пришлось положить трубку. Беседовать с пасынком — ковыряться в помойке своих несчастий. А я, между прочим, терпеть не могу выглядить бедным, выпрашивающим, будто милостыню, жалость и сочувствие.
Выждал полчаса и повторил звонок. На этот раз ответила Машенька. Слушал негромкий, ласковый ее голос и… молчал.
— Алло! Алло!… Вас слушают… — Маша несколько долгих минут помолчала и вдруг прошептала. — Павлуша, ты? Перестань ребячиться… Скажи, это ты?
Я молчал. Слова зарождались в сердце и… застревали в горле. Да и что я мог сказать бывшей супруге? Люблю ее и… не люблю, хочу — к ней и… не хочу. Вернее, не могу.
Дурацкое состояние какой-то раздвоенности.
Машенька положила трубку, 7
Утром, опрокинув на меня целое ведро болтовни, Витька умчался в редакцию. На прощание проинформировал о куриных ножках и бедрышках, яйцах и колбасе, сливочном масле и разделанной селедке. Захочет постоялец поесть — сам сварит и изжарит. Ему — недосуг.
Я понимаю Грушу: сам терпеть не могу заниматься домашним хозяйством, если и варю первое — только из пакетиков. Быстро и удобно. Что же касается вредности, неизвестно, где ее больше: в стерильных упаковках или в перекормленых ядами натуральных овощах.
Ограничился чашкой кофе, заедая его черствым хлебом. Аппетита — ни на грош, голова, набитая болтовней Грущи, кажется, распухла — вот-вот лопнет. Во рту — пустыня Сахара. Или — Гоби? Со школьных лет терпеть не могу географию, путаю Канары с Камчаткой, Кавказ с Альпами. Заболел, что ли? Только болезни мне не хватает! Свалюсь — все полетит в преисподнюю: и рукопись новой повести, и выполнение обещания, данного бабе Фене.
Пора заняться делом.
Если я правильно понял бормотание деда Пахома, его дочь работает в каком-то банке, сейчас — в отпуску. Сидит дома, ожидая появления загулявшего муженька.
Подобный расклад меня устраивает. Муж — на работе, женщина — одна. Заманчивая обстановка для небольшой беседы. Размусоливать не стану — нет ни желания, ни времени. Всего два-три вопроса. Главный: где дочь? Почему она ее прячет? Да — да, нет — нет. Обычный обмен мнениями. Червертьчасовая разминка.
И я неторопливо двинулся к станции метро.
По двухдневной привычке контролировал каждого прохожего. От малолетка до престарелой, едва передвигающей ноги бабки. Из доверительных бесед со знакомыми ментами уяснил: в наше время пособником преступников может быть любой человек, вне зависимости от пола и возраста. Метастазы преступности, подкормленные жаждой наживы, пронизали все общество, начиная от нижних ее слоев и кончая верхушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49