– Выкладывай все, Гриф. Только не ловчи. Я своих решений не меняю, но лукавых ох как не люблю.
Головин опустил на стол диктофон.
– Говорильник зачем?
– Для порядка.
Гриф прикрыл веки, помассировал их пальцами.
– Ты меня за сявку держишь, Александр Петрович?
– Вовсе нет. Но время военное. Хочешь со мной работать? Твой патрон скоро сойдет с круга. Сильно он пугливый для наших палестин. И кресло ему не удержать. Раковский следом за ним подсядет на мякинку. Что жевать будешь, Гриф?
А я оклад тебе положу хороший, ты же знаешь, не жадный я чело век, потому и богатый. Лучшие головы покупаю.
– Сделаем так, Головин. Все, что касается дела, я расскажу. В виде добровольной помощи. Об остальном – разговора не было.
– Бережешься? Ну-ну. Берегись.
Гриф поджал тонкие губы, подумал минуту и начал рассказывать. Рассказ его был скорее похож на доклад: не было в нем ни азарта, ни ерничества, которые Гриф любил себе позволить в разговорах с подчиненными. Сейчас он был совершенно безэмоционален. Воздерживался и от оценок: только факты.
Головин слушал внимательно, делая лишь ему понятные пометки в малюсеньком блокноте. Спросил, когда Гриф замолчал:
– У тебя все?
– Да.
– Данилов... Манилов... Плюшкин, – произнес он раздумчиво. – Остается узнать, какие души мертвые. – Снял трубку телефона, набрал номер. – Федор Юрьевич, что у тебя? Хорошо, буду через полчаса. Есть новости. – Набрал другой номер. – Владимир Георгиевич? Подъеду к тебе попозже. А пока пробей-ка по своим каналам: Данилов Олег Владимирович, журналист холдинга «Новое слово». Нет. Нет.
Через пару часов.
Головин поднял взгляд на Грифа, и Сергей Оттович отчетливо увидел, как осунулось, постарело лицо Головина даже за ту неполную четверть часа, что он сидит в этом кабинете. И еще Грифу показалось, что в глубине глаз этого огромного, сильного человека была вовсе не ярость, а смятая, скрученная, спрессованная до размеров крохотного кристаллика тоска – тоска по семье, по дому, по дочери... По жизни. Исключительная воля Головина выжигала эту жизнь.
Только что Головин позвонил двум министрам – внутренних дел и безопасности. Но... Системы ВД и СБ эффективны при широком поиске; там можно снять информацию по той или иной проблеме, но в таком деликатном деле, как похищение, результат их активности может быть противоположен ожидаемому.
Эту мысль Грифа Головин уловил. Произнес спокойно:
– Только ты не подумай, что я доверяю этим зверькам. Просто хочу подъехать и выяснить степень моего недоверия к каждому из них. – Головин помолчал, добавил:
– Бешеная собака опасна для окружающих, но ее легко просчитать: она бежит прямо на жертву и с клыков ее падает пена. А сумасшедший часто ведет себя совершенно нормально, пока неведомый механизм не включит в нем код уничтожения.
– Головин развел губы, имитируя улыбку. – Кому выгодно сделать меня безумцем, а, Гриф? Кто решил использовать разрушительную силу неуправляемого снаряда «Головин»? И – зачем? Зачем нужен взбесившийся олигарх?
– Вот и я над этим думаю: зачем.
Гриф снова прикрыл набрякшие веки; ему вдруг представилось, что они оба, и Головин, и он сам, словно бегут впотьмах, во влажной и душной ночи, и гонит их обоих призрак безумия, неотвязный и яркий, словно морок.
– О чем загрустил, Гриф?
– Вы читали «Амок» Цвейга, Головин?
– Вряд ли.
– Герой там был одержим навязчивой страстью. И она гнала его к гибели.
– И что?
– Страсть эта была рождена не любовью: ядовитыми испарениями тропиков, тяжкой влажной жарой и пустым временем.
– И – что?
– Порой мне кажется, что кто-то смоделировал подобную ситуацию по отношению к вам. И ко мне. Мы не за тем бежим и не то ищем.
– Я схемник, Гриф. Математик. Все, что ты говоришь, элементарно.
– Но оттого не менее действенно.
– Может быть.
Гриф помолчал, произнес:
– Подумайте, кто вас предал.
Головин растянул губы, обнажив в оскале клыки:
– Не лукавь, Гриф. Предают только свои. У меня нет «своих». У таких, как я, «своих» не бывает. Впрочем, у таких, как ты, – тоже.
Глава 38
Головин с минуту сидел, напряженно уставившись в одну точку. Потом сказал:
– Все, что ты наговорил, любопытно. Но сейчас я слишком взвинчен, чтобы суметь отличить правду от лжи. Тем более ты такой же, как я. Именно потому я хочу знать не то, что ты рассказал, а то, что ты скрыл.
Он кивнул парням; Грифу плотно блокировали руки, из темноты вышел человек с небольшим чемоданчиком и в течение минуты приготовил все необходимое: капельницу, препараты, компьютер, зажимы для пальцев.
– И химия, и детектор... «Почести» как для члена Политбюро тех еще времен, – скривился Гриф.
– Не лукавь, Гриф. И ты и я знаем: информированность какого-нибудь начальника отдела или сектора ЦК была куда выше любого члена. Особенно по специфическим вопросам. А у тебя, Гриф, очень специфическая профессия. – Головин скривил губы. – Ты что себе думаешь? Что прошел весь путь от сперматозоида до генерала? Черта с два! Ты просто профессиональный разводила, Гриф, как и все конторские, вас. на это натаскивали, вас этому обучали: как человечков улавливать да манипулировать ими по своему хотению да к своей выгоде! Но реальное действие ломает все и всякие расклады, Гриф! Кто-то поломал мои, похитив Дашу. Я – ломаю чужие.
На пальцы Грифа установили зажимы, оператор включил компьютер.
– Ты этим приговариваешь меня, Рамзес.
– Что делать, Гриф. На войне – как на войне. Кстати, мое предложение остается в силе. Подумай.
– Если останется чем.
– Ребята будут аккуратны. Кстати, ты на свою выучку и натренированность не очень-то полагайся. Когда ты ее проходил, таких препаратов еще не было. А кодированную блокаду ты себе вряд ли разрешил поставить. – Головин скривился. – Так что... Постарайся расслабиться и получить удовольствие.
Александр Петрович встал, пошел к выходу и только тогда заметил продолжающего сидеть на стуле Вагина.
– Это что за мебель?
– Помощник, – коротко ответил один из людей Головина. – Доверенное лицо.
– Его тоже прокачайте.
– Есть.
Уже на пороге Головин обернулся, глянул на Грифа двумя кусочками льда:
– Если ты наврал хоть в малом, не обессудь, – повернулся к доктору, бросил коротко:
– Будет в его бреде хоть что-то о Даше, звонить сразу. – Лицо его закаменело, Головин сглотнул сухой, шершавый ком, добавил хрипло:
– Сообщите любую информацию.
Магнат покинул кабинет, следом скрылась свита. Остались . двое помощников и доктор. Он ввел иглу Грифу в вену, плотнее закрепил муфты на пальцах, отрегулировал капельницу, включил секундомер.
– Что за новое снадобье? – спросил Гриф, чувствуя, как горячая волна покатила по телу.
– Люди рассказывают такое, что сами давно забыли. Расслабьтесь. Это совсем не похоже на скополамин и любые его производные.
– Появились хорошие препараты... Такие, что действуют быстро...
– Нам не нужно быстро. Время есть. Нам нужно хорошо.
– Быстро... Очень быстро... Очень...
Гриф говорил, говорил, чувствуя, как сохнет во рту и невнятная радость наполняет все его существо. Он пытался вспомнить уже испытанные им ощущения при действии подобных препаратов, но не вспомнил. Ну что ж, принцип все равно один, нужно просто поплыть по волнам фантазии и увлечь себя ими настолько, чтобы...
Гриф потерял мысль в горячем, влажном, изумительного цвета тумане, что накрыло с головой. Он попытался сосредоточиться и – вспомнил. Да: нужно выдумать себе мир, вжиться в него, и тогда никакой чужой голос не сможет вмешаться в эти грезы, разрушить их, потому что он будет верить в них и только в них..
– Долго ждать? – спросил доктора один из охранников. Тот глянул на секундомер:
– Еще семь с половиной минут.
– Может, пока вторым займемся? По сокращенному варианту.
– Нет. Халтурить я не люблю.
– Думаешь, орден дадут? Доктор только пожал плечами.
– Мне нужно выйти, – тихо произнес Вагин. Он был бледен. Его всегдашне блеклое, серое лицо, обрамленное сверху пегими, усыпанными перхотью волосами, в ярком свете сделалось зеленоватым.
– Выведи его, – приказал доктор одному из охранников. – Не то нам придется дышать его блевотиной, пока не закончим.
Охранник подошел к Вагину, открыл ключом наручники, приподнял со стула за шиворот, поставил на ноги, брезгливо отер осыпанную перхотью руку:
– Ну ты и пархат, братец.
От долгой неподвижности ноги Серого Йорика затекли, он сделал шаг, другой и неловко, боком, свалился на ковровое покрытие, нелепо взмахнув рукой.
– Ну, Гриф, набрал себе недомерков. – Охранник наклонился, вытянув пятерню и собираясь снова прихватить Вагина, как щенка, за шиворот.
Выстрел хлестнул, словно ученической линейкой с маху ударили по столу; охранник упал на месте, а Вагин выстрелил еще дважды: пули пробили другому охраннику шею. Доктор обернулся и уставился на крошечный пистолетик в руке Вагина, потом перевел взгляд на лежащего у стола охранника: сонная артерия была пробита, и жизнь покидала тренированное тело: с каждым мощным ударом сердца алая артериальная кровь заливала палас.
– Он умрет максимум через минуту, – констатировал доктор.
– Тебе что за дело?
Никелированный браунинг был направлен в лицо доктору. Неизвестно, что испугало того больше: вид убитых, полминуты назад – отменного здоровья парней или сама фигура убийцы: некрасивый, с блеклыми глазками, в кургузом пиджачке. А может быть, выражение его лица: Вагин смотрел на доктора абсолютно безразлично, как смотрят инженеры на предмет не просто неодушевленный, но скучный потому, что он не пригоден для конструктивного использования в той схеме, что уже сложилась в голове техника.
Доктор покосился на дверь, но тщетно: двойная дверь не пропустила звука выстрела малокалиберного пистолетика, а вышколенная охрана, оставленная Головиным в здании, не вмешивалась в допрос: это было компетенцией доктора.
– Гриф понимает, что происходит? – спросил Вагин.
– Да. Но он обезволен.
Вагин недоверчиво покосился на Грифа. Похоже, он ни на грош не верил в то, что его патрона можно лишить воли каким бы то ни было способом.
– Сейчас его самое время спрашивать. Он не сможет ничего утаить. И готов подчиниться голосу оператора. Компьютер покажет степень его сопротивления в той или иной форме: некоторые люди способны концентрироваться и выдумывать несуществующую действительность, и только опытный аналитик способен даже в таком состоянии отделить правду от вымысла опрашиваемого... – Доктор говорил и говорил без умолку: он или уловил, или распознал опытом тот соблазн, что мучил Вагина: стать господином над человеком, что всегда прежде возвышался над ним. И говорил все это доктор с тем, чтобы убедить Вагина в своей полезности, незаменимости: зрачок пистолета пугал черным жерлом небытия.
– Когда он придет в себя?
– Это зависит от активности опроса и силы сопротивления респондента оператору. Обычно допрос продолжается минут двадцать. Потом пара часов отдыха.
Лучше, если это будет сон.
– Сон – вообще лучше жизни, – раздвинув блеклые губы, произнес Вагин, невыразительно посмотрев на доктора. Тот хотел что-то ответить, но поперхнулся: раздался характерный звук выстрела, на животе доктора проступило алое пятно, он открыл рот, захрипел, силясь закричать или позвать на помощь и притом понимая бесцельность и тщетность этого крика... Он осел на колени, Вагин подошел к нему сбоку, приставил пистолет к височной кости и спустил курок. Убитый ткнулся в пол, как переброшенный через скобу крючок.
Вагин действовал быстро. Подхватил саквояж доктора, подошел к столу, с пульта заблокировал дверь, сбросил муфты с пальцев, приподнял Грифа, провел его через кабинет, открыл одну из панелей, приведя в действие скрытый электромотор с помощью компактного пульта, расположенного на брелоке с ключами. С тугой подхватил осевшего босса, произнес внятно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87