— А… ладно… Тебе — разрешаю… Только не сильно дыми, а то остальные завоют…
— Понял, спасибо, — кивнул Сашка и быстро закурил — у него уже даже голова кружилась, так хотелось затянуться табачным дымом…
Разглядывая в полумраке купе оранжевый огонек сигареты, Зверев стискивал зубы и загонял обратно боль и тоску, рвавшиеся из сердца наружу…
Бывший старший оперуполномоченный уголовного розыска старался заставить себя не думать о прошлом — все уже было думано-передумано тысячу раз. Но память — коварная штука, она ведь иногда не слушается уговоров разума…
Я вернусь… Я выживу и вернусь… Я размотаю этот клубок, обязательно размотаю… Настя… Ты слышишь меня, Настя?!
Часть первая. Опер
В конце сентября восемьдесят пятого года по Невскому не спеша шел студент пятого курса Техноложки Саша Зверев. Осень отдавала последнее тепло. Было людно, шумно. Было много красивых девушек вокруг, и Сашка откровенно их разглядывал. Он шел бесцельно. Кажется — бесцельно.
Катили переполненные троллейбусы, текли мимо люди… Обычная шумная жизнь центра. Фирмачи с фотоаппаратами, редкие, непривычные еще восьмерки в потоке «Жигулей». Плакат с Горбачевым у Дома Книги. На лысине генерального секретаря почему-то отсутствовало всенародно известное пятно. Под фотографией надпись: Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев.
Ноги в разношенных кроссовках несли Сашку Зверева дальше. Ветер шевелил волосы. Он поглядывал на загорелых девушек, на него тоже посматривали. После стройотряда деньги еще были, и запросто можно было с кем-нибудь познакомиться и пригласить в кафе… Но он только улыбался беспечно и шел дальше. Он был беспечен! Он не знал, что всего через год будет смотреть на улицу и людей совсем другими глазами, он будет просеивать толпу, высматривая щипачей, кидал, фарцовщиков и проституток.
На углу Невского и Садовой Зверев спустился в подземный переход. Над головой прогрохотал трамвай четырнадцатого маршрута. Во втором вагоне ехали двое спецов по командной тяге и трое выпасающих их оперативников. Но Зверев этого не знал, да и знать не мог. Он поднялся на Садовую и пошел под арками Гостиного Двора, мимо пыльных витрин с пальтецами фабрики Большевичка, глобусами, письменными приборами, школьными ранцами и выцветшей надписью «Школьный базар». Витрины тянулись далеко-далеко… и в каждой, — подумал Зверев, — стоит манекен в пальто от Большевички и с глобусом в руках… Идти дальше расхотелось. Он быстро пересек Садовую и вошел в узкий и недлинный переулок Крылова. Было ли это случайностью?… Да, разумеется, это было случайностью. О, какой замечательной это было случайностью!
…Через несколько секунд студент Технологического института имени Ленсовета Александр Зверев остановился около невзрачной темно-коричневой двери. Слева и справа от нее висели таблички. На одной было написано: 27 отделение милиции Куйбышевского РУВД, на другой — Куйбышевское РУВД Леноблгорисполкома г.Ленинграда. Сашка растерянно остановился.
Дверь распахнулась, и из нее вышел мужчина в форме, с погонами старшего лейтенанта.
— Простите, — обратился к нему Зверев.
Лейтенант обернулся к нему.
— Простите, как найти начальника уголовного розыска?
— На третьем этаже.
Зверев взялся за ручку двери. В сотне метров от Сашки, в витрине Гостиного Двора, хищно оскалился манекен в школьной форме мышиного цвета. Зверев тоже ухмыльнулся. На третьем этаже он увидел стальную дверь с надписью «Отдел уголовного розыска». И кнопку звонка рядом. Зверев мысленно досчитал до десяти и нажал на эту кнопку.
— Что вы хотели? — спросил его быстрый парень в штатском с цепкими, внимательными глазами.
— Мне нужен начальник уголовного розыска.
— А по какому вопросу?
— По личному.
— Ну… ну, проходите. Четвертая дверь слева.
Через несколько секунд Сашка уже стоял перед дверью с табличкой «Начальник уголовного розыска». «Выгонит он меня сейчас к черту», — подумал Сашка и постучал.
— Войдите, — раздался голос.
Зверев открыл дверь и вошел. Крупный седой мужчина лет сорока пяти в штатском сидел за огромным столом.
— Что случилось?
«Ну что?» — спросил сам себя Зверев. — «Сбылась мечта идиота? Следствие ведут знатоки?» Но мечта еще не сбылась… Он сделал шаг вперед и ответил:
— Ничего не случилось. Просто… хочу поговорить.
— Ну, садись, коли поговорить, — хозяин кабинета указал рукой на стул. Этот стул был под стать столу начальника розыска: темно-коричневый, массивный, с вытершейся кожаной обивкой и медными гвоздиками.
Зверев присел. Подполковник рассматривал его с легким прищуром.
— Ну?
— Я студент пятого курса Техноложки. Зовут Александр Зверев, мне двадцать два года, скоро диплом защищать.
— Ну, так в чем проблема?
— Хочу работать в уголовном розыске. Несколько секунд подполковник Кислов и студент Зверев молча смотрели друг на друга. Потом подполковник взял сигарету из пачки и долго мял ее в желтых пальцах. Чиркнул спичкой, прикурил и сказал, выдыхая дым:
— Ты что — дурак?
— А почему? — удивился Зверев.
— У тебя какая специальность будет?
— Инженер-механик.
— И ты хочешь у НАС работать? У тебя с головой все в порядке?
— Да. Я хочу у вас работать… у меня такой характер.
— Значит, все-таки дурак, — констатировал начальник и открыл ящик письменного стола. Около минуты он рылся в каких-то бумагах, что-то недовольно бормотал себе под нос. За его спиной в тощеньком солнечном луче роились пылинки.
— Ага, вот она! — сказал подполковник и вытащил фотографию, наклеенную на плотный картон. Несколько секунд разглядывал ее.
— Вот смотри (он отставил левую руку с фотографией в сторону так, чтоб видно было и Сашке и ему). Шестьдесят восьмой год. Без малого тридцать человек нас тут. Вот я — второй слева в среднем ряду. Похож?
— Вроде похож, — неуверенно сказал Сашка.
— Вот именно — вроде… А теперь слушай: Толя Степанов — помер. Валька Уточкин — помер. Слава Шредер — ну, Славка нормально, полковник. Семен Крюков — спился… Мишка — спился… Федоров — сидит. Игорь Карасев… — Игорь — ладно, в главке. Дальше — Саня Крытов — помер… сидит… помер… спился… помер… спился.
Подполковник сильно затянулся, столбик пепла упал на столешницу и рассыпался серым прахом.
— Вот так, студент. Из всех нас — только трое осталось. Ты понял? Из тридцати человек — трое! Из тридцати — трое!… Думай.
— Я не пью, — произнес Сашка.
— Когда они сюда работать пришли — тоже непьющие были, — криво усмехнулся подполковник. Луч света за его спиной погас, и танец пылинок прекратился.
— Я хочу работать в уголовном розыске, товарищ…
— Подполковник, — подсказал Кислов. — Вольному воля.
Он снял трубку, набрал двухзначный номер. Долго ждал, потом набрал другой номер, сказал Сашке: «Нет зама на месте. Я тебя напрямую к операм отправлю». И в трубку:
— Сухоручко? Здорово… слушай, к тебе приедет от меня Александр… Фамилия? — он повернулся к Сашке… Зверев… Студент Техноложки. Сыщиком хочет стать. Так пусть он у тебя покрутится. Покажите, что можно… так, чтобы понял — с гражданским дипломом нечего у нас жизнь гробить. Понял? Ну, лады, будь здоров.
Без всякой романтики начиналась у Александра Зверева милицейская карьера. Но он уже парил над землей, уже рвался в бой и в кабинете капитана Сухоручко оказался через минуту после разговора с начальником розыска. В этом кабинете стояли три стола, сейфы, древнего вида пишущая машинка и необъятных размеров старинный шкаф. Шкаф занимал треть помещения, — при одном взгляде на него становилось ясно, что такое недвижимость.
Когда Зверев вошел, по кабинету плыла густая волна сигаретного дыма, за столами сидели три мужика без пиджаков и дружно что-то строчили. На полу возле окна сидел еще один человек. Его правая рука была прикована наручником к батарее.
— Вам чего? — спросил, поднимая голову от бумаг, лысый мужик в возрасте от тридцати до пятидесяти.
— Мне капитана Сухоручко, — ответил Зверев. — Зверев моя фамилия. Вам должны были позвонить…
— А… студент. Ну, как же… звонили. Прямо из ГУВД, с Литейного. Зашиваетесь, говорят, товарищ Сухоручко? Так мы вам пришлем студента. На выручку, значит.
— Вы и есть капитан Сухоручко? — спросил Сашка совершенно спокойно.
— Он и есть… сука ментовская, — сказал мужик у батареи.
— Я и есть, — подтвердил лысый. Теперь уже все в кабинете смотрели на Зверева. — Проходи, садись.
Сашка присел около стола капитана. Сухоручко выглядел довольно тщедушным, да и ростом не выделялся. Не грозно выглядел, не по-оперски… Позже Зверев узнает, что ему круто повезло с наставником. Дмитрий Михайлович Сухоручко был опер по жизни. В своем районе он знал весь контингент. И его все знали. Без оружия, с одной ксивой и авторитетом, капитан в одиночку входил в притоны. Ни хрена он не боялся. А его боялись. И уважали. Так все и было до поры до времени… Но времена изменятся очень быстро!
— …Проходи, садись. Давай знакомиться. Познакомились. И снова Зверева стали расспрашивать: а не дурак ли он? Сашка отвечал: нет, мол, не дурак. А хочу работать в розыске.
— Точно — дурак, — сказал мужик у батареи.
— Помолчи, Витек, — бросил не оборачиваясь Сухоручко. — Лучше вспоминай, где магнитофон с Дзержинского сорок один.
Витек затих.
…Сашку расспрашивали минут двадцать. Кто родители? Где живешь? Как учеба? Какие увлечения? О, кандидат в мастера? Вольная борьба? О, молодец! Ну, а к нам-то чего?
— Я же объяснял — хочу работать в розыске.
— Ты же, брат, ничего про нашу работу не знаешь, — совершенно серьезно, без подначки, сказал один из оперов. — Ежели у тебя дурь романтическая в жопе играет… ну, это скоро пройдет.
— Короче, — подвел итог Сухоручко, — давай так: повестки разносить тебя, мужика с почти что высшим образованием, просить неловко. Неуважительно как-то… а давай-ка, брат, приходи по вечерам — посмотришь нашу романтику вблизи. Может, понятым пригодишься. А там посмотрим. Глядишь — поумнеешь, и вопрос сам собой отпадет.
Но вопрос не отпал. Сашка стал приходить в отделение два-три-четыре раза в неделю. Двадцать седьмое отделение находится в самом центре города. В ста метрах — Невский, с другой стороны — крупнейший в Ленинграде универмаг… Да что там! Со всех сторон — магазины, кабаки, театры, памятники культуры. Это автоматически притягивало и провинциальных лохов, и фирмачей. Для мошенников, спекулянтов, фарцовщиков, валютчиков, кидал, катал, карманников и проституток — рай земной. А в самом центре этого рая стоит двадцать седьмое отделение. Но его сотрудники свою жизнь райской не считают. День и ночь они выявляют, пресекают, устанавливают, задерживают… день и ночь. Из года в год. Вчера, сегодня, завтра. Но завтра упорно повторяется то, что было сегодня и вчера, и год назад…
…Зверев приходил в двадцать седьмое как на работу. Привлекали его к тому, к чему можно допустить: к мелочевке. Сашка понимал, что к нему присматриваются, и не обижался. Сам пришел — что ж обижаться?… Чаще всего ему приходилось выступать понятым. Иногда — сгонять куда-то с разовым поручением типа: вот, получи-ка адресок и лети туда, посмотри — есть ли свет в окнах такой-то квартиры. Да и повестки, хоть и не уважительно, но разносить случалось. Иногда он думал, что это напоминает обряд послушания в монастырях. Я выдержу, говорил себе Зверев. Он уже начинал чувствовать, что принадлежит к особой касте — операм УР.
А это действительно была каста! И хотя слова каста или братство не произносились даже во время пьянок, именно так себя оперативники ощущали. Деление на свой-чужой было безусловным. Свой — это мент. И не всякий мент… нет, не всякий, а только тот, кто всегда на острие. Тот, кто рискует. И в любой момент может получить удар ножом в спину или заряд картечи в упор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Понял, спасибо, — кивнул Сашка и быстро закурил — у него уже даже голова кружилась, так хотелось затянуться табачным дымом…
Разглядывая в полумраке купе оранжевый огонек сигареты, Зверев стискивал зубы и загонял обратно боль и тоску, рвавшиеся из сердца наружу…
Бывший старший оперуполномоченный уголовного розыска старался заставить себя не думать о прошлом — все уже было думано-передумано тысячу раз. Но память — коварная штука, она ведь иногда не слушается уговоров разума…
Я вернусь… Я выживу и вернусь… Я размотаю этот клубок, обязательно размотаю… Настя… Ты слышишь меня, Настя?!
Часть первая. Опер
В конце сентября восемьдесят пятого года по Невскому не спеша шел студент пятого курса Техноложки Саша Зверев. Осень отдавала последнее тепло. Было людно, шумно. Было много красивых девушек вокруг, и Сашка откровенно их разглядывал. Он шел бесцельно. Кажется — бесцельно.
Катили переполненные троллейбусы, текли мимо люди… Обычная шумная жизнь центра. Фирмачи с фотоаппаратами, редкие, непривычные еще восьмерки в потоке «Жигулей». Плакат с Горбачевым у Дома Книги. На лысине генерального секретаря почему-то отсутствовало всенародно известное пятно. Под фотографией надпись: Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев.
Ноги в разношенных кроссовках несли Сашку Зверева дальше. Ветер шевелил волосы. Он поглядывал на загорелых девушек, на него тоже посматривали. После стройотряда деньги еще были, и запросто можно было с кем-нибудь познакомиться и пригласить в кафе… Но он только улыбался беспечно и шел дальше. Он был беспечен! Он не знал, что всего через год будет смотреть на улицу и людей совсем другими глазами, он будет просеивать толпу, высматривая щипачей, кидал, фарцовщиков и проституток.
На углу Невского и Садовой Зверев спустился в подземный переход. Над головой прогрохотал трамвай четырнадцатого маршрута. Во втором вагоне ехали двое спецов по командной тяге и трое выпасающих их оперативников. Но Зверев этого не знал, да и знать не мог. Он поднялся на Садовую и пошел под арками Гостиного Двора, мимо пыльных витрин с пальтецами фабрики Большевичка, глобусами, письменными приборами, школьными ранцами и выцветшей надписью «Школьный базар». Витрины тянулись далеко-далеко… и в каждой, — подумал Зверев, — стоит манекен в пальто от Большевички и с глобусом в руках… Идти дальше расхотелось. Он быстро пересек Садовую и вошел в узкий и недлинный переулок Крылова. Было ли это случайностью?… Да, разумеется, это было случайностью. О, какой замечательной это было случайностью!
…Через несколько секунд студент Технологического института имени Ленсовета Александр Зверев остановился около невзрачной темно-коричневой двери. Слева и справа от нее висели таблички. На одной было написано: 27 отделение милиции Куйбышевского РУВД, на другой — Куйбышевское РУВД Леноблгорисполкома г.Ленинграда. Сашка растерянно остановился.
Дверь распахнулась, и из нее вышел мужчина в форме, с погонами старшего лейтенанта.
— Простите, — обратился к нему Зверев.
Лейтенант обернулся к нему.
— Простите, как найти начальника уголовного розыска?
— На третьем этаже.
Зверев взялся за ручку двери. В сотне метров от Сашки, в витрине Гостиного Двора, хищно оскалился манекен в школьной форме мышиного цвета. Зверев тоже ухмыльнулся. На третьем этаже он увидел стальную дверь с надписью «Отдел уголовного розыска». И кнопку звонка рядом. Зверев мысленно досчитал до десяти и нажал на эту кнопку.
— Что вы хотели? — спросил его быстрый парень в штатском с цепкими, внимательными глазами.
— Мне нужен начальник уголовного розыска.
— А по какому вопросу?
— По личному.
— Ну… ну, проходите. Четвертая дверь слева.
Через несколько секунд Сашка уже стоял перед дверью с табличкой «Начальник уголовного розыска». «Выгонит он меня сейчас к черту», — подумал Сашка и постучал.
— Войдите, — раздался голос.
Зверев открыл дверь и вошел. Крупный седой мужчина лет сорока пяти в штатском сидел за огромным столом.
— Что случилось?
«Ну что?» — спросил сам себя Зверев. — «Сбылась мечта идиота? Следствие ведут знатоки?» Но мечта еще не сбылась… Он сделал шаг вперед и ответил:
— Ничего не случилось. Просто… хочу поговорить.
— Ну, садись, коли поговорить, — хозяин кабинета указал рукой на стул. Этот стул был под стать столу начальника розыска: темно-коричневый, массивный, с вытершейся кожаной обивкой и медными гвоздиками.
Зверев присел. Подполковник рассматривал его с легким прищуром.
— Ну?
— Я студент пятого курса Техноложки. Зовут Александр Зверев, мне двадцать два года, скоро диплом защищать.
— Ну, так в чем проблема?
— Хочу работать в уголовном розыске. Несколько секунд подполковник Кислов и студент Зверев молча смотрели друг на друга. Потом подполковник взял сигарету из пачки и долго мял ее в желтых пальцах. Чиркнул спичкой, прикурил и сказал, выдыхая дым:
— Ты что — дурак?
— А почему? — удивился Зверев.
— У тебя какая специальность будет?
— Инженер-механик.
— И ты хочешь у НАС работать? У тебя с головой все в порядке?
— Да. Я хочу у вас работать… у меня такой характер.
— Значит, все-таки дурак, — констатировал начальник и открыл ящик письменного стола. Около минуты он рылся в каких-то бумагах, что-то недовольно бормотал себе под нос. За его спиной в тощеньком солнечном луче роились пылинки.
— Ага, вот она! — сказал подполковник и вытащил фотографию, наклеенную на плотный картон. Несколько секунд разглядывал ее.
— Вот смотри (он отставил левую руку с фотографией в сторону так, чтоб видно было и Сашке и ему). Шестьдесят восьмой год. Без малого тридцать человек нас тут. Вот я — второй слева в среднем ряду. Похож?
— Вроде похож, — неуверенно сказал Сашка.
— Вот именно — вроде… А теперь слушай: Толя Степанов — помер. Валька Уточкин — помер. Слава Шредер — ну, Славка нормально, полковник. Семен Крюков — спился… Мишка — спился… Федоров — сидит. Игорь Карасев… — Игорь — ладно, в главке. Дальше — Саня Крытов — помер… сидит… помер… спился… помер… спился.
Подполковник сильно затянулся, столбик пепла упал на столешницу и рассыпался серым прахом.
— Вот так, студент. Из всех нас — только трое осталось. Ты понял? Из тридцати человек — трое! Из тридцати — трое!… Думай.
— Я не пью, — произнес Сашка.
— Когда они сюда работать пришли — тоже непьющие были, — криво усмехнулся подполковник. Луч света за его спиной погас, и танец пылинок прекратился.
— Я хочу работать в уголовном розыске, товарищ…
— Подполковник, — подсказал Кислов. — Вольному воля.
Он снял трубку, набрал двухзначный номер. Долго ждал, потом набрал другой номер, сказал Сашке: «Нет зама на месте. Я тебя напрямую к операм отправлю». И в трубку:
— Сухоручко? Здорово… слушай, к тебе приедет от меня Александр… Фамилия? — он повернулся к Сашке… Зверев… Студент Техноложки. Сыщиком хочет стать. Так пусть он у тебя покрутится. Покажите, что можно… так, чтобы понял — с гражданским дипломом нечего у нас жизнь гробить. Понял? Ну, лады, будь здоров.
Без всякой романтики начиналась у Александра Зверева милицейская карьера. Но он уже парил над землей, уже рвался в бой и в кабинете капитана Сухоручко оказался через минуту после разговора с начальником розыска. В этом кабинете стояли три стола, сейфы, древнего вида пишущая машинка и необъятных размеров старинный шкаф. Шкаф занимал треть помещения, — при одном взгляде на него становилось ясно, что такое недвижимость.
Когда Зверев вошел, по кабинету плыла густая волна сигаретного дыма, за столами сидели три мужика без пиджаков и дружно что-то строчили. На полу возле окна сидел еще один человек. Его правая рука была прикована наручником к батарее.
— Вам чего? — спросил, поднимая голову от бумаг, лысый мужик в возрасте от тридцати до пятидесяти.
— Мне капитана Сухоручко, — ответил Зверев. — Зверев моя фамилия. Вам должны были позвонить…
— А… студент. Ну, как же… звонили. Прямо из ГУВД, с Литейного. Зашиваетесь, говорят, товарищ Сухоручко? Так мы вам пришлем студента. На выручку, значит.
— Вы и есть капитан Сухоручко? — спросил Сашка совершенно спокойно.
— Он и есть… сука ментовская, — сказал мужик у батареи.
— Я и есть, — подтвердил лысый. Теперь уже все в кабинете смотрели на Зверева. — Проходи, садись.
Сашка присел около стола капитана. Сухоручко выглядел довольно тщедушным, да и ростом не выделялся. Не грозно выглядел, не по-оперски… Позже Зверев узнает, что ему круто повезло с наставником. Дмитрий Михайлович Сухоручко был опер по жизни. В своем районе он знал весь контингент. И его все знали. Без оружия, с одной ксивой и авторитетом, капитан в одиночку входил в притоны. Ни хрена он не боялся. А его боялись. И уважали. Так все и было до поры до времени… Но времена изменятся очень быстро!
— …Проходи, садись. Давай знакомиться. Познакомились. И снова Зверева стали расспрашивать: а не дурак ли он? Сашка отвечал: нет, мол, не дурак. А хочу работать в розыске.
— Точно — дурак, — сказал мужик у батареи.
— Помолчи, Витек, — бросил не оборачиваясь Сухоручко. — Лучше вспоминай, где магнитофон с Дзержинского сорок один.
Витек затих.
…Сашку расспрашивали минут двадцать. Кто родители? Где живешь? Как учеба? Какие увлечения? О, кандидат в мастера? Вольная борьба? О, молодец! Ну, а к нам-то чего?
— Я же объяснял — хочу работать в розыске.
— Ты же, брат, ничего про нашу работу не знаешь, — совершенно серьезно, без подначки, сказал один из оперов. — Ежели у тебя дурь романтическая в жопе играет… ну, это скоро пройдет.
— Короче, — подвел итог Сухоручко, — давай так: повестки разносить тебя, мужика с почти что высшим образованием, просить неловко. Неуважительно как-то… а давай-ка, брат, приходи по вечерам — посмотришь нашу романтику вблизи. Может, понятым пригодишься. А там посмотрим. Глядишь — поумнеешь, и вопрос сам собой отпадет.
Но вопрос не отпал. Сашка стал приходить в отделение два-три-четыре раза в неделю. Двадцать седьмое отделение находится в самом центре города. В ста метрах — Невский, с другой стороны — крупнейший в Ленинграде универмаг… Да что там! Со всех сторон — магазины, кабаки, театры, памятники культуры. Это автоматически притягивало и провинциальных лохов, и фирмачей. Для мошенников, спекулянтов, фарцовщиков, валютчиков, кидал, катал, карманников и проституток — рай земной. А в самом центре этого рая стоит двадцать седьмое отделение. Но его сотрудники свою жизнь райской не считают. День и ночь они выявляют, пресекают, устанавливают, задерживают… день и ночь. Из года в год. Вчера, сегодня, завтра. Но завтра упорно повторяется то, что было сегодня и вчера, и год назад…
…Зверев приходил в двадцать седьмое как на работу. Привлекали его к тому, к чему можно допустить: к мелочевке. Сашка понимал, что к нему присматриваются, и не обижался. Сам пришел — что ж обижаться?… Чаще всего ему приходилось выступать понятым. Иногда — сгонять куда-то с разовым поручением типа: вот, получи-ка адресок и лети туда, посмотри — есть ли свет в окнах такой-то квартиры. Да и повестки, хоть и не уважительно, но разносить случалось. Иногда он думал, что это напоминает обряд послушания в монастырях. Я выдержу, говорил себе Зверев. Он уже начинал чувствовать, что принадлежит к особой касте — операм УР.
А это действительно была каста! И хотя слова каста или братство не произносились даже во время пьянок, именно так себя оперативники ощущали. Деление на свой-чужой было безусловным. Свой — это мент. И не всякий мент… нет, не всякий, а только тот, кто всегда на острие. Тот, кто рискует. И в любой момент может получить удар ножом в спину или заряд картечи в упор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56