Умница. Проследишь, чтобы в коридорах лишние не болтались. На дворе тоже лишних быть не должно…
— Да-да, конечно.
Директор отвечал, но по-прежнему старался смотреть на низкий потолок — там крови не было. Его лицо опять стало покрываться красными пятнами. Плевок медленно стекал вниз по галстуку.
— Погрузите падаль, — продолжал Сашка. — И вывезите на хер на свалку.
— А они?…
— Что — они?
— Вы их… не убили?
— Во-первых, не вы, а мы, — ответил Зверев. — Ты что же думаешь? Ты думаешь в стороне остаться?
— Да я… я собственно…
— Правильно, Моисеич. Ты, собственно, по уши в говне. Умница. Значит, падаль вывозите на свалку. Здесь все вымыть как следует.
Директор кивнул. Кто-то из бойцов Гитлера завыл. Раздался чмокающий звук удара.
Вой оборвался. Директор снова начал бледнеть.
— Грузчиков и водилу напоишь как следует, дашь денег. Понял?
— Д-да, понял… как договаривались.
— Объяснишь, чтоб не трепались. Иначе с ними будет то же самое.
Через несколько минут семеро в кожаных куртках вышли из универсама. Никто из персонала даже не обратил внимания на то, что вышли совсем не те люди, которые входили пятнадцать минут назад. Бойцы Лысого сели в автомобили команды Гитлера и не спеша уехали.
На грузовом дворе универсама в фургон грузили тела. Грузчики работали споро, молча. Водитель матерился. Фургон подогнали стык-в-стык к дальним грузовым воротам. Распахнутые створки прикрывали погрузку от любопытствующих… да никто любопытства и не проявлял. В торговле работают люди с пониманием: меньше знаешь — крепче спишь.
Две уборщицы мыли с хлоркой стены и пол в помещении, где прошла бойня. Одна ругалась матом, другая шептала молитву…
В синих сумерках грузчики вышвырнули восемь избитых тел на свалке у Муринского ручья. Некоторые из бойцов уже приходили в себя. Грузчикам было страшно. Обратно водитель погнал, как бешеный. Спустя полчаса все трое сидели в подсобке и глушили водку. Водила сильно себя жалел. Сокрушался. Говорил, что вляпался, что у него дети… Что теперь будет? Оба грузчика были ранее судимые, вели себя сдержанней… Подобрать судимых Моисеичу посоветовал Стас: те, кто зону попробовал, знают, что языком трепать себе дороже. Они так и растолковали водителю… Помалкивай сказали, глядишь — обойдется. Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Пей, чудила, водку и все забудь. Водитель пьяно кивал.
После разборки в универсаме положение Зверева в бригаде изменилось, смотреть на него стали по-другому… Вечером решили отметить победу. Как сказал Киндер: полный и окончательный разгром гитлеровской орды. Сашке пить не хотелось, но и отказываться было не с руки. Врастание в новый коллектив — дело серьезное. Он напомнил только, что в розыске и светиться в людном месте не тоже.
— Хорошо, — сказал Стас. — Погуляем в нашем курятнике.
Вечером собрались в своем курятнике, настроение приподнятое. Зверев тоже выглядел бодрым, шутил. На самом деле было на душе паршиво, но знал об этом только сам Сашка. Остальные за напускной бодростью ничего не заметили. Впрочем, Стас, мирно попыхивая анашой и приглядываясь к Звереву, спросил:
— Никак переживаешь?
Сашка оценил проницательность блатного, оценил и его доброжелательный тон. Он понимал, что Стасу трудно привыкнуть к мысли, что в команде есть мент, что ему — жулику по жизни — приходится сидеть за одним столом с красным…
— Плюнь, Саша, не бери в голову.
— Да я и не беру. Думаю — не загнулся бы кто из них.
— Ничего с суками не сделается. У меня — нюх.
Зверев промолчал. Про себя он подумал, что трупов, скорее всего, не будет: договаривались, что мочить будут обдуманно, избегая потенциально-летальных травм. Однако такие вещи трудно прогнозируются. В любом варианте каждый из бойцов Гитлера гарантированно и надолго попадает на больничную койку… Эту бойню спланировал и фактически организовал он, Александр Зверев. Испытывал ли Сашка какие-то угрызения совести? Нет.
Одна банда изувечила другую. На криминальной питерской арене девяносто первого года это не выглядело чем-то из ряда вон выходящим: гангстерские войны шли полным ходом. И уже грохотали выстрелы, уже взрывались гранаты… Возможно, Зверев даже спас чью-то жизнь. Хотя и на это ему было глубоко наплевать.
— Предлагаю поднять бокалы за нашего маршала Жукова, — сказал Киндер. — Стратега, организатора великой победы… За Сашу!
Киндер говорил весело, с иронией, но как бы и с душой. Через неделю именно он сдаст Сашку операм ОРБ.
— За Сашу!
Звякнули стопки. Зверев хмыкнул, выпил вместе со всеми. Братаны, не сильно утруждая себя условностями, брали закуску руками, говорили с набитым ртом. Стас не ел, у зэка с пятнадцатилетним стажем была язва. Дело на тюремных харчах обычное. Он тянул беломорину впалыми щеками, поглядывал на братву огромными зрачками. Он был другой породы. Здоровенные братаны с накачанными мышцами, со спортивными разрядами, казались ему шкетами… Даже мент Зверев был ближе.
Крепкие молодые челюсти жевали твердокопченую колбасу. Прокуренные легкие и мозг старого зэка (а всего-то сорок лет недавно стукнуло) втягивали дым конопли. В третьей истребительной на улице Вавилова хирурги врачевали избитых братков Гитлера… «У меня нюх», — сказал Стас. И все-таки жизнь одного была в опасности.
…Пили не в меру. Хвастались. Хвалились, кто кого и как уделал. Стелился дымок анаши. Киндер обнимал Зверева за плечи и говорил, что они теперь кореша по жизни. Сашка кивал. За окном ветер нес мокрый снег… Настя смотрела огромными глазами.
— У тебя права есть, Сашок? — спросил Киндер.
— И обязанности тоже, — ответил Зверев.
— Ха! Этого дерьма у всех навалом… Я про автомобильные… Есть?
— Валялись где-то.
— Вот и хорошо. Бибишку тебе купим. Чего за мужик без бибишки?
— На веревочке? — спросил Сашка, а сам подумал, что машина будет кстати.
— На золотой цепуре, Саня, — сказал Киндер и рассмеялся. Он давно уже рвался в лидеры, но при Лысом об этом не могло быть и речи. После ареста Виталия руководящие посты распределились между Стасом и Киндером. Вдруг появился Зверев… Киндеру Зверев очень сильно не понравился.
— На золотой цепуре, Саня!
Прошла неделя. За это время все хозяйство Гитлера перешло под Лысого. Гитлер претензий, разумеется, не выдвигал.
Звереву купили машину, неброскую крепкую шестерку. Оформили по доверенности. Сашка к этому событию отнесся равнодушно: для него автомобиль был действительно всего лишь средством передвижения.
Настю из больницы выписали, но связи с ней не было. Сашка звонил несколько раз, однако разговаривать Настя отказывалась. Только услышит Сашкин голос — кладет трубку.
В своем расследовании Зверев не продвинулся ни на шаг: судьба денег была загадочна. Фигура напавшего на Настю человека — тоже. Семен Галкин сумел пообщаться со следователем по особо важным делам, который вел дело Насти. Видел даже копию медицинского заключения: метод эхографии подтверждал обширную субдуральную гематому. В общем-то, для жизни не опасно, сказали врачи, — но какие последствия возможны в будущем? Зверев подозревал, что Галкин чего-то недоговаривает…
Утром Сашка договорился о встрече с одним из скупщиков золота, у которого и прозвище-то было — Золотой. Требовались деньги, и Зверев решил продать крестик. Больше у него ничего ценного не было. Можно, разумеется, попросить аванс у Стаса, но просить не хотелось… Зверев позвонил Золотому и договорился о встрече возле скупки на проспекте Карла Маркса… Не учел он одного — его разговор с Золотым слышал Киндер.
В полдень Зверев подъехал к скупке. Был сильный снегопад. Машины ехали медленно. Кондитерская фабрика имени товарища Микояна распространяла в сыром воздухе липкий конфетный запах. Золотой стоял возле своей восьмерки с поднятым капотом, озадаченно что-то разглядывал внутри… «Что же ты там видишь-то, Костик?» — подумал Зверев. — «Ты же, кроме рыжья и бабок, сроду ничего в руках не держал».
Зверев проехал метров на пятьдесят дальше, остановился и вышел из машины. Снег валил густыми хлопьями, кондитерская фабрика распространяла карамельный запах. Казалось, это пахнет снег… У дверей скупки толпилась очередь. Золотой увидел Зверева и низко склонился над движком… Что-то тут не так. Сашка замедлил шаг. Липкий запах стал сильней… Что-то определенно было не так!
Зверев остановился, посмотрел по сторонам… И сразу увидел автомобиль наружки. Потом — второй. Ну, ясно… спасибо, Костя Золотой! Спасибо.
Сашка приветливо взмахнул рукой, а потом хлопнул себя по лбу — забыл чего-то в машине! — и не спеша двинулся к шестерке. Все получилось естественно, мотивированно. Сашка шел к машине, поглядывал по сторонам… Вскоре он засек третий автомобиль. Ну спасибо, Костя Золотой!… Сашка открыл дверцу, сел в шестерку. Делая вид, что ищет что-то в бардачке, на ощупь вставил ключ в замок зажигания, выжал сцепление. В зеркало заднего обзора Сашка видел напряженную фигуру Золотого. Рассмотреть выражение лица было невозможно, да он и не старался.
Движок взревел. Зверев воткнул передачу, дал по газам. Шестерку сразу занесло, ударило задом о чей-то «Москвич». С треском отлетела пластмассовая накладка бампера. Зверев продолжал топить педаль газа. Он не видел, но почувствовал, как встрепенулись разведчики наружки в двух машинах, как зло матюгнулся опер ОРБ в третьей.
Он выровнял, вытянул шестерку и погнал. В хвост ему пристраивались милицейские машины. Каша из мокрого снега на асфальте делала езду опасной. Смертельно опасной. Езда в жанре погоня и мокрый снег не очень сочетаются… Четыре автомобиля мчались в сторону Кантемировского моста. За снежной пеленой высилась стальная мачта телецентра. Не уйти, думал Зверев. Не дадут они мне уйти. В наружке работают настоящие профи. Если сели на хвост — не отпустят. Он держал машину внатяг на третьей передаче, справа мелькало ограждение моста, колеса выбрасывали струи снега, грязи, воды. Липкий карамельный запах остался позади — шестерка как будто побежала быстрей. Сзади на оперативном «жигуленке» включили мигалку. Кричала сирена.
С моста Сашка нырнул на набережную. Он не был уверен, что это получится — в повороте его могло закрутить, опрокинуть, вынести на встречную полосу. Но — получилось, получилось. Он выскочил на набережную и погнал. Нащупал в кармане записную книжку, вытащил и опустил стекло. В салон ворвался холодный ветер со снегом. Записная книжка полетела в Неву. Вместе с ней улетел и золотой крестик — его дарила мама. Серая невская вода проглотила записную книжку с сотнями телефонов, адресов, фамилий и имен.
Сашка обтер мокрое лицо ладонью. Сзади выла сирена. Косой снег летел в лобовое стекло. Стрелка спидометра показывала восемьдесят. У Гренадерского моста он вдруг понял — все! Машина неслась прямо на трамвай. Желто-красные вагоны с запотевшими изнутри окнами перекрыли улицу. Господи, какой это маршрут? Хоть знать, о трамвай какого маршрута я разобьюсь! Он давил на тормоз, но это было уже бесполезно. Со скорости восемьдесят… на мокрой снежной каше… Он давил на тормоз, машину разворачивало. Он так и не успел увидеть номер трамвая. Кричала сирена, тонула в Неве записная книжка с маленьким золотым крестиком в боковом кармашке… мама дарила… мама.
На скорости около шестидесяти шестерку боком впечатало в трамвай. Заскрежетал металл, лопнуло и рассыпалось каленое стекло сзади. Зверев сильно ударился головой о боковую стойку. Машину, как гальку, пущенную блинчиком, отшвырнуло вбок, на набережную Карповки. Замелькали справа голые деревья в парке Ботанического сада. Кажется, я еще жив, подумал Зверев. В голове шумело. Он стиснул руки на руле и посмотрел в зеркало — машины наружки двигались, как привязанные. А та, что с мигалкой, чуть приотстала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Да-да, конечно.
Директор отвечал, но по-прежнему старался смотреть на низкий потолок — там крови не было. Его лицо опять стало покрываться красными пятнами. Плевок медленно стекал вниз по галстуку.
— Погрузите падаль, — продолжал Сашка. — И вывезите на хер на свалку.
— А они?…
— Что — они?
— Вы их… не убили?
— Во-первых, не вы, а мы, — ответил Зверев. — Ты что же думаешь? Ты думаешь в стороне остаться?
— Да я… я собственно…
— Правильно, Моисеич. Ты, собственно, по уши в говне. Умница. Значит, падаль вывозите на свалку. Здесь все вымыть как следует.
Директор кивнул. Кто-то из бойцов Гитлера завыл. Раздался чмокающий звук удара.
Вой оборвался. Директор снова начал бледнеть.
— Грузчиков и водилу напоишь как следует, дашь денег. Понял?
— Д-да, понял… как договаривались.
— Объяснишь, чтоб не трепались. Иначе с ними будет то же самое.
Через несколько минут семеро в кожаных куртках вышли из универсама. Никто из персонала даже не обратил внимания на то, что вышли совсем не те люди, которые входили пятнадцать минут назад. Бойцы Лысого сели в автомобили команды Гитлера и не спеша уехали.
На грузовом дворе универсама в фургон грузили тела. Грузчики работали споро, молча. Водитель матерился. Фургон подогнали стык-в-стык к дальним грузовым воротам. Распахнутые створки прикрывали погрузку от любопытствующих… да никто любопытства и не проявлял. В торговле работают люди с пониманием: меньше знаешь — крепче спишь.
Две уборщицы мыли с хлоркой стены и пол в помещении, где прошла бойня. Одна ругалась матом, другая шептала молитву…
В синих сумерках грузчики вышвырнули восемь избитых тел на свалке у Муринского ручья. Некоторые из бойцов уже приходили в себя. Грузчикам было страшно. Обратно водитель погнал, как бешеный. Спустя полчаса все трое сидели в подсобке и глушили водку. Водила сильно себя жалел. Сокрушался. Говорил, что вляпался, что у него дети… Что теперь будет? Оба грузчика были ранее судимые, вели себя сдержанней… Подобрать судимых Моисеичу посоветовал Стас: те, кто зону попробовал, знают, что языком трепать себе дороже. Они так и растолковали водителю… Помалкивай сказали, глядишь — обойдется. Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Пей, чудила, водку и все забудь. Водитель пьяно кивал.
После разборки в универсаме положение Зверева в бригаде изменилось, смотреть на него стали по-другому… Вечером решили отметить победу. Как сказал Киндер: полный и окончательный разгром гитлеровской орды. Сашке пить не хотелось, но и отказываться было не с руки. Врастание в новый коллектив — дело серьезное. Он напомнил только, что в розыске и светиться в людном месте не тоже.
— Хорошо, — сказал Стас. — Погуляем в нашем курятнике.
Вечером собрались в своем курятнике, настроение приподнятое. Зверев тоже выглядел бодрым, шутил. На самом деле было на душе паршиво, но знал об этом только сам Сашка. Остальные за напускной бодростью ничего не заметили. Впрочем, Стас, мирно попыхивая анашой и приглядываясь к Звереву, спросил:
— Никак переживаешь?
Сашка оценил проницательность блатного, оценил и его доброжелательный тон. Он понимал, что Стасу трудно привыкнуть к мысли, что в команде есть мент, что ему — жулику по жизни — приходится сидеть за одним столом с красным…
— Плюнь, Саша, не бери в голову.
— Да я и не беру. Думаю — не загнулся бы кто из них.
— Ничего с суками не сделается. У меня — нюх.
Зверев промолчал. Про себя он подумал, что трупов, скорее всего, не будет: договаривались, что мочить будут обдуманно, избегая потенциально-летальных травм. Однако такие вещи трудно прогнозируются. В любом варианте каждый из бойцов Гитлера гарантированно и надолго попадает на больничную койку… Эту бойню спланировал и фактически организовал он, Александр Зверев. Испытывал ли Сашка какие-то угрызения совести? Нет.
Одна банда изувечила другую. На криминальной питерской арене девяносто первого года это не выглядело чем-то из ряда вон выходящим: гангстерские войны шли полным ходом. И уже грохотали выстрелы, уже взрывались гранаты… Возможно, Зверев даже спас чью-то жизнь. Хотя и на это ему было глубоко наплевать.
— Предлагаю поднять бокалы за нашего маршала Жукова, — сказал Киндер. — Стратега, организатора великой победы… За Сашу!
Киндер говорил весело, с иронией, но как бы и с душой. Через неделю именно он сдаст Сашку операм ОРБ.
— За Сашу!
Звякнули стопки. Зверев хмыкнул, выпил вместе со всеми. Братаны, не сильно утруждая себя условностями, брали закуску руками, говорили с набитым ртом. Стас не ел, у зэка с пятнадцатилетним стажем была язва. Дело на тюремных харчах обычное. Он тянул беломорину впалыми щеками, поглядывал на братву огромными зрачками. Он был другой породы. Здоровенные братаны с накачанными мышцами, со спортивными разрядами, казались ему шкетами… Даже мент Зверев был ближе.
Крепкие молодые челюсти жевали твердокопченую колбасу. Прокуренные легкие и мозг старого зэка (а всего-то сорок лет недавно стукнуло) втягивали дым конопли. В третьей истребительной на улице Вавилова хирурги врачевали избитых братков Гитлера… «У меня нюх», — сказал Стас. И все-таки жизнь одного была в опасности.
…Пили не в меру. Хвастались. Хвалились, кто кого и как уделал. Стелился дымок анаши. Киндер обнимал Зверева за плечи и говорил, что они теперь кореша по жизни. Сашка кивал. За окном ветер нес мокрый снег… Настя смотрела огромными глазами.
— У тебя права есть, Сашок? — спросил Киндер.
— И обязанности тоже, — ответил Зверев.
— Ха! Этого дерьма у всех навалом… Я про автомобильные… Есть?
— Валялись где-то.
— Вот и хорошо. Бибишку тебе купим. Чего за мужик без бибишки?
— На веревочке? — спросил Сашка, а сам подумал, что машина будет кстати.
— На золотой цепуре, Саня, — сказал Киндер и рассмеялся. Он давно уже рвался в лидеры, но при Лысом об этом не могло быть и речи. После ареста Виталия руководящие посты распределились между Стасом и Киндером. Вдруг появился Зверев… Киндеру Зверев очень сильно не понравился.
— На золотой цепуре, Саня!
Прошла неделя. За это время все хозяйство Гитлера перешло под Лысого. Гитлер претензий, разумеется, не выдвигал.
Звереву купили машину, неброскую крепкую шестерку. Оформили по доверенности. Сашка к этому событию отнесся равнодушно: для него автомобиль был действительно всего лишь средством передвижения.
Настю из больницы выписали, но связи с ней не было. Сашка звонил несколько раз, однако разговаривать Настя отказывалась. Только услышит Сашкин голос — кладет трубку.
В своем расследовании Зверев не продвинулся ни на шаг: судьба денег была загадочна. Фигура напавшего на Настю человека — тоже. Семен Галкин сумел пообщаться со следователем по особо важным делам, который вел дело Насти. Видел даже копию медицинского заключения: метод эхографии подтверждал обширную субдуральную гематому. В общем-то, для жизни не опасно, сказали врачи, — но какие последствия возможны в будущем? Зверев подозревал, что Галкин чего-то недоговаривает…
Утром Сашка договорился о встрече с одним из скупщиков золота, у которого и прозвище-то было — Золотой. Требовались деньги, и Зверев решил продать крестик. Больше у него ничего ценного не было. Можно, разумеется, попросить аванс у Стаса, но просить не хотелось… Зверев позвонил Золотому и договорился о встрече возле скупки на проспекте Карла Маркса… Не учел он одного — его разговор с Золотым слышал Киндер.
В полдень Зверев подъехал к скупке. Был сильный снегопад. Машины ехали медленно. Кондитерская фабрика имени товарища Микояна распространяла в сыром воздухе липкий конфетный запах. Золотой стоял возле своей восьмерки с поднятым капотом, озадаченно что-то разглядывал внутри… «Что же ты там видишь-то, Костик?» — подумал Зверев. — «Ты же, кроме рыжья и бабок, сроду ничего в руках не держал».
Зверев проехал метров на пятьдесят дальше, остановился и вышел из машины. Снег валил густыми хлопьями, кондитерская фабрика распространяла карамельный запах. Казалось, это пахнет снег… У дверей скупки толпилась очередь. Золотой увидел Зверева и низко склонился над движком… Что-то тут не так. Сашка замедлил шаг. Липкий запах стал сильней… Что-то определенно было не так!
Зверев остановился, посмотрел по сторонам… И сразу увидел автомобиль наружки. Потом — второй. Ну, ясно… спасибо, Костя Золотой! Спасибо.
Сашка приветливо взмахнул рукой, а потом хлопнул себя по лбу — забыл чего-то в машине! — и не спеша двинулся к шестерке. Все получилось естественно, мотивированно. Сашка шел к машине, поглядывал по сторонам… Вскоре он засек третий автомобиль. Ну спасибо, Костя Золотой!… Сашка открыл дверцу, сел в шестерку. Делая вид, что ищет что-то в бардачке, на ощупь вставил ключ в замок зажигания, выжал сцепление. В зеркало заднего обзора Сашка видел напряженную фигуру Золотого. Рассмотреть выражение лица было невозможно, да он и не старался.
Движок взревел. Зверев воткнул передачу, дал по газам. Шестерку сразу занесло, ударило задом о чей-то «Москвич». С треском отлетела пластмассовая накладка бампера. Зверев продолжал топить педаль газа. Он не видел, но почувствовал, как встрепенулись разведчики наружки в двух машинах, как зло матюгнулся опер ОРБ в третьей.
Он выровнял, вытянул шестерку и погнал. В хвост ему пристраивались милицейские машины. Каша из мокрого снега на асфальте делала езду опасной. Смертельно опасной. Езда в жанре погоня и мокрый снег не очень сочетаются… Четыре автомобиля мчались в сторону Кантемировского моста. За снежной пеленой высилась стальная мачта телецентра. Не уйти, думал Зверев. Не дадут они мне уйти. В наружке работают настоящие профи. Если сели на хвост — не отпустят. Он держал машину внатяг на третьей передаче, справа мелькало ограждение моста, колеса выбрасывали струи снега, грязи, воды. Липкий карамельный запах остался позади — шестерка как будто побежала быстрей. Сзади на оперативном «жигуленке» включили мигалку. Кричала сирена.
С моста Сашка нырнул на набережную. Он не был уверен, что это получится — в повороте его могло закрутить, опрокинуть, вынести на встречную полосу. Но — получилось, получилось. Он выскочил на набережную и погнал. Нащупал в кармане записную книжку, вытащил и опустил стекло. В салон ворвался холодный ветер со снегом. Записная книжка полетела в Неву. Вместе с ней улетел и золотой крестик — его дарила мама. Серая невская вода проглотила записную книжку с сотнями телефонов, адресов, фамилий и имен.
Сашка обтер мокрое лицо ладонью. Сзади выла сирена. Косой снег летел в лобовое стекло. Стрелка спидометра показывала восемьдесят. У Гренадерского моста он вдруг понял — все! Машина неслась прямо на трамвай. Желто-красные вагоны с запотевшими изнутри окнами перекрыли улицу. Господи, какой это маршрут? Хоть знать, о трамвай какого маршрута я разобьюсь! Он давил на тормоз, но это было уже бесполезно. Со скорости восемьдесят… на мокрой снежной каше… Он давил на тормоз, машину разворачивало. Он так и не успел увидеть номер трамвая. Кричала сирена, тонула в Неве записная книжка с маленьким золотым крестиком в боковом кармашке… мама дарила… мама.
На скорости около шестидесяти шестерку боком впечатало в трамвай. Заскрежетал металл, лопнуло и рассыпалось каленое стекло сзади. Зверев сильно ударился головой о боковую стойку. Машину, как гальку, пущенную блинчиком, отшвырнуло вбок, на набережную Карповки. Замелькали справа голые деревья в парке Ботанического сада. Кажется, я еще жив, подумал Зверев. В голове шумело. Он стиснул руки на руле и посмотрел в зеркало — машины наружки двигались, как привязанные. А та, что с мигалкой, чуть приотстала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56