Понятно, какими?… Ну, конечно, где можно украсть. И в прямом смысле, и в переносном: в виде поблажек, хорошего отношения, перспективы перевода на поселение и так далее… На воле все это именовалось — блат. Так же, как и на воле, неформальные отношения были неистребимы.
Люди на зоне устраивались по-разному, теплых мест не хватало. Их почему-то всегда не хватает… Нарядчиков, распредов, бригадиров и завхозов не так уж много и надо. А остальные? Им нужно вставать к станкам, варить сталь, выпускать мебель. Да вот беда — мало было среди бывших ментов, прокуроров и судей людей, знающих какое-то ремесло, кроме своего собственного. Единицы! Поэтому даже непрестижная профессия токарь на зоне звучала гордо. Токарь всем нужен — и производству, и кому чего для дома, для семьи выточить.
Зверев еще застал в тринадцатой группу станочников-ветеранов. В эпоху андроповской чистки в зоне оказалось довольно много офицеров милиции с Западной Украины. Подполковники, полковники. Срока у всех были от десяти и выше… Сорокалетние и постарше мужики понимали, что сидеть долго, а подняться до самой плевой руководящей должности не дадут. Они покупали себе станок. Платили по двести пятьдесят-триста рублей (по тем временам немалые деньги!) и начинали осваивать ремесло. Вот так — был полковник, руководил горотделом, а стал токарем… к ним относились с уважением.
Но настоящая борьба шла за должности ступенькой повыше. На тринадцатой все хлебные места захватила ставропольская команда. Они держали склад ГСМ, кухню, мебельку… много чего они держали. Чужому там делать было нечего — заклюют, подставят, сожрут.
Красная зона — она и есть красная зона. Порядки здесь строгие, на нож никто никого не ставит. Даже драки бывают не часто. Поэтому боролись легальными, так сказать, методами — доносами… А собственно, что может быть более эффективным в тоталитарном государстве, чем донос? Ты, главное, дай сигнал, а уж меры будут приняты.
С появлением на зоне Александра Зверева активизировалась ленинградская группировка. История борьбы со ставропольским кланом полна интриг… мы их опускаем, читатель. Так или иначе, но питерские мало-помалу вытесняли ставропольцев. К тому моменту, когда Андрей Обнорский сгорел с левыми диванами, южане растеряли почти все! Последним их оплотом оставался склад ГСМ. О, склад ГСМ! Ежели бы мы были поэтами, то сложили бы о нем оду… мы, однако ж, прозаики. Поэтому и скажем просто: хлебное место. Склад ГСМ — это склад горюче-смазочных материалов. Фу, как банально! Так-то оно так, дорогой наш читатель, но… не совсем. Горюче-смазочные — это бензин, это моторные и трансмиссионные масла. Это керосин, ацетон, растворитель, это олифа, уайт-спирит и даже спирт!… Ну, теперь понял? Ты понял, в чем дело? То-то, брат.
Вот именно склад ГСМ держали ставропольцы. Закрывали его грудью, как святыню. Берегли, как знамя. Как мать младенца. Как зеницу ока. Как честь смолоду… э, да что там! Как секретарь райкома свой партбилет!
Не надо хихикать и ерничать. Нужно вдуматься. Оценить глубину и подлинный трагизм ситуевины. Накал страстей и высоту идеи: мое не тронь!… Шекспиру и не снилось. Куды ему, худому?
Именно на склад ГСМ направили работать Обнорского после скандала. Разумеется, простым работягой: плоское катай, круглое толкай. На складе он был чужак и на фиг никому не нужен. И хрен бы он когда туда попал, но так решил хозяин. Опера, поддерживающие ставропольцев, открещивались от кандидатуры Обнорского как могли: ну куда ему, хромому, бочки катать?
Но с хозяином не поспоришь. Направить в ГСМ! Точка. Обсуждению не подлежит. Надо сказать, что Иван Данилыч перевел Обнорского в ГСМ не без умысла. Знал хозяин, что воруют на складе, знал. Но вот за руку никого прихватить не удавалось. Все ревизии показывали: ни капли горюче-смазочных на сторону не уходит… Ну так я и внедрю им чужака. Воровать, конечно, все равно не прекратят, но… может, поменьше?
Так Обнорский оказался на складе. Катал бочки, таскал огромные бутыли, убирал масляные лужи. До отпуска материалов его, конечно, не допускали. Это — святое. Андрей только посмеивался в бороду… До беды оставалось несколько шагов.
…Кладовщик-ставрополец, сам изрядно напоминающий бочку, бывший начальник паспортного стола, жил очень хорошо. С виду и в общении он был прост, открыт, дружелюбен. Однако любого с говном сожрал бы, не задумываясь. За свое, за кровное. Звали кладовщика Юра. Юрий Тихонович. Усы у него были как у маршала Семена Буденного… А ты не завидуй!… Но добряк. Сожрет не задумываясь — до-о-бряк.
В помощниках у Буденного ходил бывший милицейский старшина — ставрополец Женя Довгань. Родственник знаменитому Довганю или нет, мы не знаем. Но — не исключено. Женя Довгань давно и страстно хотел занять место кладовщика. Вот только случай все никак не подворачивался… И вдруг появился Обнорский. Чужак. Враг-вражина.
Настал звездный час Довганя. Теперь, с появлением чужака, на него можно списать любую подлость, подставить Буденного и самому стать кладовщиком… Женя задумался. Женя думал-думал и — придумал. То, что он придумал, было глупо. И ЧУДОВИЩНО.
Буденный собрался на обед, склад оставил на Женю. На обед они ходили по очереди. Женя смотрел, как удаляется кладовщик, сквозь мутное маленькое окошко… Сердце у Довганя колотилось, приближался его звездный час. Когда толстый, как бочка, кладовщик скрылся за углом здания. Женя вышел на улицу, посмотрел на Обнорского, покуривающего на солнце, на скамеечке под пожарным щитом, и вернулся обратно в склад. Все у него было готово, все рассчитано.
Через две минуты он снова вышел на улицу. Мартовское солнце пригревало, хромой черт Обнорский щурился на него, как сытый кот. Ну-ну… погрейся напоследок. Бежала секундная стрелка на циферблате.
— Слышь, Андрюха, — сказал Довгань, — я по-быстрому сгоняю тут в одно место. Через три минуты вернусь, понял?
— Ага.
— Что — ага? Без меня никому ничего не отпускать, понял?
— Ага.
— Да сам не вздумай к спирту прикоснуться. Знаю я тебя.
Обнорский промолчал. Секундная стрелка бежала. Довганю было не по себе. Он быстро, но как-то неуверенно пошел прочь от склада. Часовой с вышки (склад ГСМ был почти у самой запретки) проводил его ленивым взглядом. Отойдя метров на десять, Довгань обернулся и крикнул:
— Да не сиди без дела… Подотри масло разлитое. Да не кури там, черт хромой. Знаю я тебя, куряга.
Весь этот монолог произносился для часового. Стрелка бежала, фитиль шипел… Довгань быстро пошел прочь. Обнорский посмотрел ему вслед, пожал плечами и затушил сигарету. Неторопливо пошел к складу… Ишь ты, к спирту не прикасайся. Даже если бы ты сам налил, пить я бы не стал. Знаем мы эти номера…
Андрей вошел в склад. После яркого солнечного света улицы показалось — темновато. Пахло маслами. Ну, где чертова лужа? Когда разлить успели? Полчаса назад не было никаких луж… (Довгань в сорока метрах от склада, укрывшись за углом цеха, посмотрел на часы. Секунд через тридцать, прикинул он). Андрей шел вдоль ряда бочек с веретенкой… Не видать никакой лужи. Вот чудило ставропольское.
Слева, где стояли бочки с бензином и ацетоном, что-то тихонько потрескивало… Андрей повернул голову. Желтый, чадящий огонек вдруг появился из-за края бочки с бензином. Обнорский окаменел. Кусок обычной бельевой веревки, пропитанной бензином, горел, негромко потрескивал, пускал черный чад… Движение пламени было вялым, как в замедленном кино. Обнорский смотрел на него остановившимся взглядом. Он все еще не верил в реальность происходящего.
Фитиль горел, приближался к горловине бочки. Кругом стояли такие же двухсотлитровые бочки с бензином, керосином, маслами. На стеллаже вдоль кирпичной стены выстроились двадцатилитровые бутылки с ацетоном, скипидаром… еще какой-то гадостью. Все это обладало способностью гореть или — будучи запертым в емкость — взрываться. Беги, Андрей, шепнул чей-то голос, через несколько секунд здесь будет огненный ад. Беги. Ты еще успеешь. БЕГИ!
…Когда Женя Довгань прилаживал фитиль, оба конца веревки — свисающий наружу и опущенный внутрь бочки — были равной длины. И, соответственно, равного веса. Прогоревший, превратившийся в пепел наружный кусок не весил больше почти ничего… Второй конец, мокрый и тяжелый, начал тянуть вниз, внутрь, ползти по верхней плоскости бочки. Сначала медленно, потом все быстрей. Быстрей. Еще быстрей!
Андрей увидел стремительный бросок огонька. Замедленное кино кончилось! Обнорский прыгнул… от маленькой желтой чадящей гадины его отделяло почти два метра. Он прыгнул, он оттолкнулся искалеченной ногой от бетонного пола. Он что-то выкрикнул. Злое, матерное, но не услышал сам себя. Так бросаются на амбразуру.
…Женя Довгань снова посмотрел на часы. Уже пора. Уже давно пора подняться в небо жаркому огненному смерчу вместе с крышей склада, железными ошметками бочек и поджаренным хромоногим мудаком. На него все и спишут… Довгань пощелкал ногтем по стеклу часов. Стрелки двигались. Он непонимающе поднес часы к уху: идут? Идут!… Да что ж это, бля, такое? УЖЕ ПОРА!
Довгань неуверенно, осторожно заглянул в склад. Обнорский сидел прямо на полу, прислонившись спиной к той самой бочке. В руке он держал кусок мокрой веревки с обгоревшим концом.
— Эй! Андрюха!
Обнорский поднял голову, непонимающе посмотрел на Довганя.
— Эй, ты че это? — спросил Женя. Ему было страшно. В мутное окно втекало солнце, падало на бородатое лицо питерского журналиста. — Ты че это расселся тут? Пьяный?
Обнорский медленно встал.
— Ничо, — сказал он. — Трамвай жду.
— Какой трамвай? Ты что, писака хренов? А?… Никак головой ударился?
— Ага, — сказал Обнорский и коротко, без замаха, выбросил кулак в живот Довганю. Женя сложился пополам. Журналист начал хлестать его куском мокрой бензиновой веревки. Жене было больно и страшно.
Андрей Обнорский перехватил фитиль возле самой горловины бочки. А если бы не перехватил? На складе хранилось около шести тонн горючих веществ. Да полторы тонны бензина в цистерне, вкопанной в землю рядом. Да около трех тонн солярки в другой цистерне. Говорить о последствиях взрыва можно долго. Но все предположительно… Опера, конечно, стали гнуть свою линию: взрыв, дескать, имел целью разрушить периметр зоны. Тем самым создаются условия для побега — массового побега! — заключенных.
Это, конечно, полный бред… Хоть ворота открой — ну какой дурак побежит? Куда? Зачем? Срок себе наматывать? Из обычной зоны, может быть, и ломанулись бы… а из ментовской — нет, поищите придурков в другом месте.
Женя Довгань пытался представить дело так, что это он пресек поджог. Вошел, застал Обнорского, поджигающего веревку. Сумел предотвратить. А поджигатель, гад, еще и сопротивлялся. Вот видишь — рубец на шее? Хлестал меня, сволочь бородатая, веревкой этой самой. Я давно к нему приглядываюсь… какой-то гад мутный. Да еще куряга. И пьяница.
Версия Довганя не выдерживала никакой критики: в кармане его рабочей спецовки обнаружили кусок точно такой же веревки. (Подбросил Обнорский, закричал Женя). В другом кармане некурящего Жени нашлись спички. Да и отлучался он перед взрывом непонятно куда и зачем.
Доказать, конечно, все равно ничего не удалось. Довганя просто стали прессовать по страшной силе: ШИЗО, ШИЗО, ПТК — крытая. Так он и сгинул где-то в тюрьме.
А Обнорского поставили кладовщиком склада ГСМ. Он пожал плечами и сказал:
— Сбылась мечта идиота.
Позже Сашка Зверев спросил:
— А выскочить-то ты успевал?
— В принципе, успевал. А что я, заяц мартовский, чтобы скакать?
— Ну и дурак ты, Андрюха, — покачал головой Зверев. — Вконец отмороженный. Я бы на твоем месте пулей оттуда летел — гори оно все синим пламенем! Тоже мне: пионер-герой. Спас колхозный курятник.
— Не, Саня, — серьезно ответил Обнорский, — ты не понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Люди на зоне устраивались по-разному, теплых мест не хватало. Их почему-то всегда не хватает… Нарядчиков, распредов, бригадиров и завхозов не так уж много и надо. А остальные? Им нужно вставать к станкам, варить сталь, выпускать мебель. Да вот беда — мало было среди бывших ментов, прокуроров и судей людей, знающих какое-то ремесло, кроме своего собственного. Единицы! Поэтому даже непрестижная профессия токарь на зоне звучала гордо. Токарь всем нужен — и производству, и кому чего для дома, для семьи выточить.
Зверев еще застал в тринадцатой группу станочников-ветеранов. В эпоху андроповской чистки в зоне оказалось довольно много офицеров милиции с Западной Украины. Подполковники, полковники. Срока у всех были от десяти и выше… Сорокалетние и постарше мужики понимали, что сидеть долго, а подняться до самой плевой руководящей должности не дадут. Они покупали себе станок. Платили по двести пятьдесят-триста рублей (по тем временам немалые деньги!) и начинали осваивать ремесло. Вот так — был полковник, руководил горотделом, а стал токарем… к ним относились с уважением.
Но настоящая борьба шла за должности ступенькой повыше. На тринадцатой все хлебные места захватила ставропольская команда. Они держали склад ГСМ, кухню, мебельку… много чего они держали. Чужому там делать было нечего — заклюют, подставят, сожрут.
Красная зона — она и есть красная зона. Порядки здесь строгие, на нож никто никого не ставит. Даже драки бывают не часто. Поэтому боролись легальными, так сказать, методами — доносами… А собственно, что может быть более эффективным в тоталитарном государстве, чем донос? Ты, главное, дай сигнал, а уж меры будут приняты.
С появлением на зоне Александра Зверева активизировалась ленинградская группировка. История борьбы со ставропольским кланом полна интриг… мы их опускаем, читатель. Так или иначе, но питерские мало-помалу вытесняли ставропольцев. К тому моменту, когда Андрей Обнорский сгорел с левыми диванами, южане растеряли почти все! Последним их оплотом оставался склад ГСМ. О, склад ГСМ! Ежели бы мы были поэтами, то сложили бы о нем оду… мы, однако ж, прозаики. Поэтому и скажем просто: хлебное место. Склад ГСМ — это склад горюче-смазочных материалов. Фу, как банально! Так-то оно так, дорогой наш читатель, но… не совсем. Горюче-смазочные — это бензин, это моторные и трансмиссионные масла. Это керосин, ацетон, растворитель, это олифа, уайт-спирит и даже спирт!… Ну, теперь понял? Ты понял, в чем дело? То-то, брат.
Вот именно склад ГСМ держали ставропольцы. Закрывали его грудью, как святыню. Берегли, как знамя. Как мать младенца. Как зеницу ока. Как честь смолоду… э, да что там! Как секретарь райкома свой партбилет!
Не надо хихикать и ерничать. Нужно вдуматься. Оценить глубину и подлинный трагизм ситуевины. Накал страстей и высоту идеи: мое не тронь!… Шекспиру и не снилось. Куды ему, худому?
Именно на склад ГСМ направили работать Обнорского после скандала. Разумеется, простым работягой: плоское катай, круглое толкай. На складе он был чужак и на фиг никому не нужен. И хрен бы он когда туда попал, но так решил хозяин. Опера, поддерживающие ставропольцев, открещивались от кандидатуры Обнорского как могли: ну куда ему, хромому, бочки катать?
Но с хозяином не поспоришь. Направить в ГСМ! Точка. Обсуждению не подлежит. Надо сказать, что Иван Данилыч перевел Обнорского в ГСМ не без умысла. Знал хозяин, что воруют на складе, знал. Но вот за руку никого прихватить не удавалось. Все ревизии показывали: ни капли горюче-смазочных на сторону не уходит… Ну так я и внедрю им чужака. Воровать, конечно, все равно не прекратят, но… может, поменьше?
Так Обнорский оказался на складе. Катал бочки, таскал огромные бутыли, убирал масляные лужи. До отпуска материалов его, конечно, не допускали. Это — святое. Андрей только посмеивался в бороду… До беды оставалось несколько шагов.
…Кладовщик-ставрополец, сам изрядно напоминающий бочку, бывший начальник паспортного стола, жил очень хорошо. С виду и в общении он был прост, открыт, дружелюбен. Однако любого с говном сожрал бы, не задумываясь. За свое, за кровное. Звали кладовщика Юра. Юрий Тихонович. Усы у него были как у маршала Семена Буденного… А ты не завидуй!… Но добряк. Сожрет не задумываясь — до-о-бряк.
В помощниках у Буденного ходил бывший милицейский старшина — ставрополец Женя Довгань. Родственник знаменитому Довганю или нет, мы не знаем. Но — не исключено. Женя Довгань давно и страстно хотел занять место кладовщика. Вот только случай все никак не подворачивался… И вдруг появился Обнорский. Чужак. Враг-вражина.
Настал звездный час Довганя. Теперь, с появлением чужака, на него можно списать любую подлость, подставить Буденного и самому стать кладовщиком… Женя задумался. Женя думал-думал и — придумал. То, что он придумал, было глупо. И ЧУДОВИЩНО.
Буденный собрался на обед, склад оставил на Женю. На обед они ходили по очереди. Женя смотрел, как удаляется кладовщик, сквозь мутное маленькое окошко… Сердце у Довганя колотилось, приближался его звездный час. Когда толстый, как бочка, кладовщик скрылся за углом здания. Женя вышел на улицу, посмотрел на Обнорского, покуривающего на солнце, на скамеечке под пожарным щитом, и вернулся обратно в склад. Все у него было готово, все рассчитано.
Через две минуты он снова вышел на улицу. Мартовское солнце пригревало, хромой черт Обнорский щурился на него, как сытый кот. Ну-ну… погрейся напоследок. Бежала секундная стрелка на циферблате.
— Слышь, Андрюха, — сказал Довгань, — я по-быстрому сгоняю тут в одно место. Через три минуты вернусь, понял?
— Ага.
— Что — ага? Без меня никому ничего не отпускать, понял?
— Ага.
— Да сам не вздумай к спирту прикоснуться. Знаю я тебя.
Обнорский промолчал. Секундная стрелка бежала. Довганю было не по себе. Он быстро, но как-то неуверенно пошел прочь от склада. Часовой с вышки (склад ГСМ был почти у самой запретки) проводил его ленивым взглядом. Отойдя метров на десять, Довгань обернулся и крикнул:
— Да не сиди без дела… Подотри масло разлитое. Да не кури там, черт хромой. Знаю я тебя, куряга.
Весь этот монолог произносился для часового. Стрелка бежала, фитиль шипел… Довгань быстро пошел прочь. Обнорский посмотрел ему вслед, пожал плечами и затушил сигарету. Неторопливо пошел к складу… Ишь ты, к спирту не прикасайся. Даже если бы ты сам налил, пить я бы не стал. Знаем мы эти номера…
Андрей вошел в склад. После яркого солнечного света улицы показалось — темновато. Пахло маслами. Ну, где чертова лужа? Когда разлить успели? Полчаса назад не было никаких луж… (Довгань в сорока метрах от склада, укрывшись за углом цеха, посмотрел на часы. Секунд через тридцать, прикинул он). Андрей шел вдоль ряда бочек с веретенкой… Не видать никакой лужи. Вот чудило ставропольское.
Слева, где стояли бочки с бензином и ацетоном, что-то тихонько потрескивало… Андрей повернул голову. Желтый, чадящий огонек вдруг появился из-за края бочки с бензином. Обнорский окаменел. Кусок обычной бельевой веревки, пропитанной бензином, горел, негромко потрескивал, пускал черный чад… Движение пламени было вялым, как в замедленном кино. Обнорский смотрел на него остановившимся взглядом. Он все еще не верил в реальность происходящего.
Фитиль горел, приближался к горловине бочки. Кругом стояли такие же двухсотлитровые бочки с бензином, керосином, маслами. На стеллаже вдоль кирпичной стены выстроились двадцатилитровые бутылки с ацетоном, скипидаром… еще какой-то гадостью. Все это обладало способностью гореть или — будучи запертым в емкость — взрываться. Беги, Андрей, шепнул чей-то голос, через несколько секунд здесь будет огненный ад. Беги. Ты еще успеешь. БЕГИ!
…Когда Женя Довгань прилаживал фитиль, оба конца веревки — свисающий наружу и опущенный внутрь бочки — были равной длины. И, соответственно, равного веса. Прогоревший, превратившийся в пепел наружный кусок не весил больше почти ничего… Второй конец, мокрый и тяжелый, начал тянуть вниз, внутрь, ползти по верхней плоскости бочки. Сначала медленно, потом все быстрей. Быстрей. Еще быстрей!
Андрей увидел стремительный бросок огонька. Замедленное кино кончилось! Обнорский прыгнул… от маленькой желтой чадящей гадины его отделяло почти два метра. Он прыгнул, он оттолкнулся искалеченной ногой от бетонного пола. Он что-то выкрикнул. Злое, матерное, но не услышал сам себя. Так бросаются на амбразуру.
…Женя Довгань снова посмотрел на часы. Уже пора. Уже давно пора подняться в небо жаркому огненному смерчу вместе с крышей склада, железными ошметками бочек и поджаренным хромоногим мудаком. На него все и спишут… Довгань пощелкал ногтем по стеклу часов. Стрелки двигались. Он непонимающе поднес часы к уху: идут? Идут!… Да что ж это, бля, такое? УЖЕ ПОРА!
Довгань неуверенно, осторожно заглянул в склад. Обнорский сидел прямо на полу, прислонившись спиной к той самой бочке. В руке он держал кусок мокрой веревки с обгоревшим концом.
— Эй! Андрюха!
Обнорский поднял голову, непонимающе посмотрел на Довганя.
— Эй, ты че это? — спросил Женя. Ему было страшно. В мутное окно втекало солнце, падало на бородатое лицо питерского журналиста. — Ты че это расселся тут? Пьяный?
Обнорский медленно встал.
— Ничо, — сказал он. — Трамвай жду.
— Какой трамвай? Ты что, писака хренов? А?… Никак головой ударился?
— Ага, — сказал Обнорский и коротко, без замаха, выбросил кулак в живот Довганю. Женя сложился пополам. Журналист начал хлестать его куском мокрой бензиновой веревки. Жене было больно и страшно.
Андрей Обнорский перехватил фитиль возле самой горловины бочки. А если бы не перехватил? На складе хранилось около шести тонн горючих веществ. Да полторы тонны бензина в цистерне, вкопанной в землю рядом. Да около трех тонн солярки в другой цистерне. Говорить о последствиях взрыва можно долго. Но все предположительно… Опера, конечно, стали гнуть свою линию: взрыв, дескать, имел целью разрушить периметр зоны. Тем самым создаются условия для побега — массового побега! — заключенных.
Это, конечно, полный бред… Хоть ворота открой — ну какой дурак побежит? Куда? Зачем? Срок себе наматывать? Из обычной зоны, может быть, и ломанулись бы… а из ментовской — нет, поищите придурков в другом месте.
Женя Довгань пытался представить дело так, что это он пресек поджог. Вошел, застал Обнорского, поджигающего веревку. Сумел предотвратить. А поджигатель, гад, еще и сопротивлялся. Вот видишь — рубец на шее? Хлестал меня, сволочь бородатая, веревкой этой самой. Я давно к нему приглядываюсь… какой-то гад мутный. Да еще куряга. И пьяница.
Версия Довганя не выдерживала никакой критики: в кармане его рабочей спецовки обнаружили кусок точно такой же веревки. (Подбросил Обнорский, закричал Женя). В другом кармане некурящего Жени нашлись спички. Да и отлучался он перед взрывом непонятно куда и зачем.
Доказать, конечно, все равно ничего не удалось. Довганя просто стали прессовать по страшной силе: ШИЗО, ШИЗО, ПТК — крытая. Так он и сгинул где-то в тюрьме.
А Обнорского поставили кладовщиком склада ГСМ. Он пожал плечами и сказал:
— Сбылась мечта идиота.
Позже Сашка Зверев спросил:
— А выскочить-то ты успевал?
— В принципе, успевал. А что я, заяц мартовский, чтобы скакать?
— Ну и дурак ты, Андрюха, — покачал головой Зверев. — Вконец отмороженный. Я бы на твоем месте пулей оттуда летел — гори оно все синим пламенем! Тоже мне: пионер-герой. Спас колхозный курятник.
— Не, Саня, — серьезно ответил Обнорский, — ты не понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56