Зверев выскочил на Кировский. Здесь было полно машин, светофоров. Пешеходов. Звук сирены приближался. Не уйти, думал Зверев. Не уйти. Не дадут. Он гнал машину в сторону центра, понимал — глупо. Глупо все это. А впереди скопилось стадо автомобилей. Мигала аварийка, суетился на дороге инспектор в черном мокром дождевике.
Рядом вдруг вспыхнула мигалка. Зверев посмотрел налево — два незнакомых опера показывали в опущенные стекла пистолеты. Один что-то кричал, но слов было не разобрать. Не будут они стрелять, подумал Зверев, люди кругом. Не будут. Он резко ударил по тормозам и швырнул машину на тротуар. В подвеске что-то мерзко крякнуло. Машина перескочила через поребрик и поехала по заснеженной траве Александровского сада. Сначала ему показалось — оторвался… Оторвался, в Бога! В душу!
Спустя несколько секунд справа показался серый «жигуленок» наружки. Слева — другой. Навстречу, от метро Горьковская, ехал по газону милицейский УАЗ. Зверев снова затормозил, шестерку резко крутануло на заснеженной траве. Радиатор ударился в ствол дерева… хлынул тосол. Еще через секунду УАЗ протаранил шестерку в изувеченный борт. Молоденький сержант с ошалевшим лицом направил на Зверева автомат.
Сашка откинулся в кресло и прикрыл глаза. Снова ему почудился липкий конфетный запах.
Часть вторая. БС
Этап — это когда человек, его чувство достоинства, его гордость, его здоровье и болезни, его простейшие жизненные отправления, еда, питье и все прочее превращается в поклажу, которую упаковывают и везут так, как забивают в ящик или бочку сухую воблу или бросают в трюм малоценный генеральный груз.
Александр Лебеденка. Будни без выходных
— Ну что, Зверев, отбегался? — весело сказал следак и посмотрел Сашке в глаза. Посмотрел — и веселья в голосе поубавилось. Он взял ручку и придвинул к себе бланк протокола допроса.
— Кстати, как самочувствие? Ты, говорят, в ДТП побывал…
У Сашки сильно болела голова, но показывать свою слабость перед следаком ему не хотелось. Глупо, но не хотелось.
— Нормально, — сказал он.
— Тогда начнем, — буднично произнес следак, посмотрел на часы и вписал в графу «Допрос начат» дату и время: 16 ноября 1991 года. 13 часов 25 минут. Запомни, Зверев! Шестнадцатого ноября ты стал БС. БС — это бывший сотрудник. Вроде бы ничего особенного в этой аббревиатуре и нет… Хотя в слове бывший всегда есть некий печальный оттенок… экс-чемпион… бывшая жена… стреляная гильза… Возможно, звучит горечь. Возможно, ностальгия. Возможно, ничего такого там и нет…
А в словосочетании бывший сотрудник звучит ОТТОРЖЕНИЕ. Все, паря, ты уже не наш! Ты теперь не мент, ты — мусор. Ты больше не товарищ, а гражданин… В нашем случае слово «гражданин» тоже не содержит никакого высокого смысла. Оно тоже отторгает бывшего от мира товарищей. И где-то на задворках памяти слышится избито-привычное: тамбовский волк тебе товарищ. Ты не наш, ты не с нами. Кто не с нами, тот против нас.
Глупость это. Байки. Ночной кошмар… обернувшийся реальностью.
— …так. В соответствии со статьями 150-152 УПК РФ допросил в качестве подозреваемого Зверева Александра Андреевича… Год рождения?
— А ты в паспорт загляни. Там, кажется, написано.
Сашкин паспорт и удостоверение лежали на столе. Следак хмыкнул и раскрыл паспорт.
— Зря ты, Зверев, так себя ведешь.
— Ты мне еще про тридцать восьмую УК расскажи, — ответил Сашка. — А зачем? — ответил следак, бегло заполняя графы протокола. — Ты же человек опытный… сам все понимаешь.
Зверев действительно понимал, как вести себя на допросе. А знаешь ли это ты, читатель? Нет? Ну что ж… подскажем: никогда ничего не признавай. Не знаю. Не помню. Забыл. А лучше всего вообще молчи. Уж коли ты оказался в положении подозреваемого (авторы искренне тебе желают никогда в таковом не оказаться, но уж коли все-таки оказался) — молчи! Не знаю… не помню… забыл.
Свидетель отказаться от дачи показаний не вправе. А подозреваемый — извините… Не знаю. Не помню. Забыл.
Однако, давая этот совет, авторы не убеждены, что он тебе поможет. Опера и следователи умеют создавать такие условия, что ты сломаешься… поверь на слово. И повторим: не попадай ТУДА никогда! Если ты окажешься там, все быстро поймешь сам, но будет поздно. Впрочем, чужой опыт никого ничему не учит.
Итак, Зверев отлично знал, как вести себя на допросе. Он устало и равнодушно рассматривал следака, время от времени переводил взгляд на окно. Там по-прежнему летел мокрый снег. Улицу и прохожих с третьего этажа Большого дома ему было не видно, но он отлично представлял себе и неуютную улицу, и людей, закрывающихся от холодного ветра. Они спешили укрыться в домах… в коммуналках с соседями-алкоголиками, ржавыми ванными и протекающими потолками… в приватизированных хрущобах, где слышны разговоры соседей за стенкой… А для Зверева домом на долгие годы теперь станет ГУИН.
Зверев устало и равнодушно разглядывал следака, а следак Зверева. Зверевские перспективы оба понимали хорошо: сядет. Весь вопрос только в том, что ему нагрузят и какой намотают срок.
— А ведь хреновые у тебя дела, Зверев, — сказал следак с улыбкой. — Закроем.
— Значит, судьба такая, — Сашка тоже заставил себя улыбнуться.
— Ну и ладно. Знаете, гражданин, в чем вас подозревают?
— Откуда мне знать?
— Объясняю: подозреваем мы тебя, голубь, в вымогалове. Сто сорок восьмая катит в полный рост.
— И доказать сумеешь?
— Как два пальца, Зверев. Ты, наверно, слышал, — следак ехидно улыбнулся, — что состав преступления по вымогалову считается законченным с момента выдвижения требований. Требования Джабраилову вы выдвинули еще двадцать четвертого октября… так? Вот и законченный составчик…
Сашка пожал плечами. Голова все еще болела. Вспоминались дурацкие слова: субдуральная гематома.
— Слушай, Зверев, я же с тобой по-хорошему говорю!
— Ну так попробуй по-плохому. Может, лучше пойдет?
Следак уже понял, что контакта у него со Зверевым не получится. Он снова склонился над протоколом. Сашке захотелось побыстрее закончить процедуру допроса, уйти в камеру и лечь. Он быстро стал диктовать следаку ответы на формальные вопросы. Сам, не глядя в протокол (чего в него смотреть? Форма N 21-в. Знакомо, как говорится, до боли), ставил вопрос и сам же давал ответ. Следак быстро писал.
1. Ф.И.О… 2. Год рождения… 3. Место рождения… 4. Адрес… N телефона… 5. Партийность… ну какая теперь, к черту, партийность?… 6. Национальность, гражданство… 7. Паспорт или др. документы… 8. Образование… 9. Место работы и должность (на момент совершения преступления и в настоящее время)… 10. Семейное положение (состав семьи)… 11. Прежняя судимость… Подпись… Ну, давай подпишу, КОРЕШ.
— Ну вот, — сказал немного повеселевший следак, — видишь, можно же по-хорошему. Даже приятно иметь с тобой дело, Зверев.
— А уж мне-то с тобой как приятно! — воскликнул Сашка и лучезарно улыбнулся. — Ты пиши, пиши дальше… Главное-то дальше.
Следак перевернул лист протокола.
— По существу поставленных мне вопросов поясняю…
Следак посмотрел на Зверева с интересом.
— …Поясняю: не имею никакого желания давать какие-либо показания. Все! Устал я, веди в камеру. Баиньки хочу, понял?
Чтобы попасть в изолятор временного содержания ГУВД, не нужно даже вниз спускаться: коридор так и идет по третьему этажу. Короткий переход — и ты уже в ИВС. Безразличные ко всему прапорщики принимают тебя у сотрудников ОРБ. Им наплевать, кто ты и как здесь оказался. Ты для них временный постоялец: через трое суток тебя либо выпустят на волю, либо этапируют в СИЗО.
Зверева приняли, оформили положенные бумаги и ошмонали: отобрали все, что только можно отобрать. Остались у Сашки кроме одежды только сигареты, спички и… книга.
— А это что? — спросил прапорщик, с недоумением рассматривая том Стругацких — «Жук в муравейнике».
— Книга, — ответил Зверев.
— Зачем? — спросил прапорщик.
— Чтобы читать, — ответил Зверев.
— Не положено.
— Почему?
— А потому, Зверев, — сказал, ухмыляясь, опер ОРБ, — что читать тебе незачем. Тебе сейчас нужно усиленно думать о будущем.
Прапора ИВС совсем не интересовало, о чем будет думать Зверев.
— Не положено, — сказал он. — Горючий материал. Вдруг ты нам пожар устроишь? Вот поедешь в Кресты — вернем…
Сашку провели в камеру. Здесь было пусто, холодно и орал динамик под потолком. В дежурке у прапоров было всего две кассеты — одна с песнями Ротару С., другая — Пугачевой А. Их крутили безостановочно! Через двое суток Звереву хотелось лезть на стену… Насладиться тишиной можно было только в прогулочном дворике. Четырехугольный колодец, обшитый листами жести, находился на первом этаже… квадрат серого неба высоко над головой казался ненаписанным холстом. Если сыщется когда-нибудь художник, который возьмется за этот холст, — что он напишет?
…Двое суток Александр Зверев слушал Пугачеву и Ротару. А потом его этапировали в Кресты. ЗИЛ с глухим, без окон, фургоном перенес Сашку через Литейный мост, повернул направо и, проехав еще несколько сот метров, остановился у тюремных ворот. Эй, хозяин, принимай!
Автозак въехал в шлюз. Электромотор закрыл за ним наружные ворота. Вот ты и в Крестах… Добро пожаловать.
Кресты — старинная тюрьма, Зверев попал в нее почти в столетний ее юбилей: первые узники поселились в двухместных камерах в 1892 году. Тюрьма строилась восемь лет. И по сей день она остается крупнейшей в Европе. Достижение, блин! Есть, ребята, чем гордиться…
А если повесить мемориальные доски в память тех знаменитостей, что здесь сидели? О, какие имена! Гумилев, Заболоцкий, самый известный советский киношпион Георгий Жженов… и настоящий шпион Павел Судоплатов. И еще много-много звезд разной величины.
Теперь в Кресты можно сходить на экскурсию. Заплатил полтинник — стоимость бутылки водки — и иди. Тюрьму по-настоящему ты не увидишь, дух ее не поймешь, но потом сможешь выгребываться: а че Кресты? Плавали, знаем… подумаешь, бля, Кресты!
Автозак въехал в шлюз. Наружные ворота закрылись, после этого открылись внутренние. Рыкнув двигателем, выплюнув струю сизого дыма, ЗИЛ с фургоном вкатился на территорию ИЗ-45/1. Машина остановилась у темно-коричневого корпуса, и двое конвоиров начали по одному выпускать спецконтингент из стального чрева. Зверев выпрыгнул на землю одним из первых. В руках у него была объемистая спортивная сумка: ночью, после задержания, ее привезла мать… Звереву позволили позвонить домой — он позвонил, обрадовал маму. Ночью же, на такси, она привезла в ИВС на Каляева сумку, набитую вещами, сигаретами, продуктами.
С сумкой в руках Зверев прошел, куда показали. На двух столах проводился досмотр вещей вновь поступившего спецконтингента. За одним столом шмон проводил прапорщик, за другим — шнырь.
— Не много ли у тебя добра, кореш? — спросил шнырь, щуря хитрые глазки. Он уже нацелился потрошить сумку.
— В самый раз, — ответил Сашка и сунул ему две пачки «Винстона». — Не надо рыться-то… криминала у меня нет.
Сигареты мгновенно исчезли в кармане шныря, досмотр на этом кончился. Спустя полчаса Зверев стоял возле двери камеры N 293. К тому багажу, что он привез с собой, добавились казенное белье и матрац. В открытой кормушке звучали голоса его соседей, контролер звенел ключами, по мрачному тюремному коридору плыл гул… все было знакомо и незнакомо одновременно. За годы работы в розыске оперуполномоченный Зверев побывал в Крестах сотни раз. И не только в Крестах… Сашка стоял на галерее второго этажа, слушал знакомый гул. Теперь он воспринимался по-другому. Контролер звенел ключами, бубнили голоса за дверью камеры два-девять-три… ну, за успехи по вымогалову!
Дверь открылась.
— Заходи, — сказал контролер. — Уснул, что ли?
— Куда? — закричали голоса из сводчатого помещения камеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56