Поэтому я взял к востоку – главным образом из-за того, что так легче было ориентироваться. Прокладка курса над Карибским морем никогда не была особенно трудной задачей – почти каждый час появлялись острова, позволявшие точно определить свое положение в пространстве.
Гораздо больше меня беспокоило, что правый двигатель за последние десять минут дважды чихнул. Само по себе это не представляло ничего существенного, если не считать того, что я все время внимательно следил за ним из-за поломки стартера. Обычно самолеты ведут с вами честную игру – они хрипят, кашляют и дрожат перед тем, как отдать концы – если конечно вы достаточно настороже, чтобы это заметить.
Других признаков пока не было: двигатели держали обороты, давление масла и температура были в норме. Я положил руку на основание панели управления двигателями. Она слегка вибрировала, но так бывает всегда. Обычная старческая дрожь. Итак... Итак?
– Все еще ничего, – сказал Луис. Он держал в руках радиоприемник и пытался что-нибудь поймать.
– Сейчас всего лишь три часа утра.
– Надеюсь, что вы правы, – сказал он и выключил приемник.
Правый мотор чихнул еще раз.
– Где мне следует находиться во время атаки? – спросил Луис.
– Лучше всего вам быть внизу в носу. Оттуда очень хороший обзор; вы сможете сказать мне обо всем, что увидите.
– Друг мой, я чувствую, мое желание быть полезным не произвело на вас большого впечатления...
– Вы чертовски хорошо знаете, почему.
Двигатель чихнул – на этот раз достаточно сильно, так что он смог это заметить, повернулся и посмотрел на выхлопы пламени.
Я заметил, как легко вздрогнула – не более того – стрелка на указателе числа оборотов, дернулась стрелка указателя давления масла. Но потом они снова замерли в нормальном положении. В общем случае в этих обстоятельствах доктор выписывает таблетки, я сдвинул рукоятки, чтобы обогатить смесь на правом двигателе. Это должно было охладить его части, если где-то возникло горячее пятно, которого не регистрирует датчик температуры. Это могло выжечь остатки углерода на поршнях двигателя. Но главным образом это должно было показать двигателю, что я, доктор, о нем забочусь.
Все еще повернув голову и глядя в окно, Луис спросил:
– Думаете, нам придется прервать полет?
– Нет, черт возьми. – Или я сказал – еще нет? Самолет с тем же успехом должен долететь и на одном моторе – это первое, что вы усваиваете при полетах на двухмоторных самолетах – но при этом он будет ковылять со скоростью 140 миль в час и двигатель будет жрать по галлону топлива в минуту. А на "митчелле", черт бы его побрал, нет возможности переключать топливный насос – каждый двигатель получает топливо от баков, расположенных в его собственном крыле. Мы выработаем все топливо исправного двигателя и у нас еще останется не использованных 400 галлонов топлива в правом крыле. Если мы потеряем двигатель...
В этот момент мы на секунду его потеряли; "митчелл" рыскнул вправо. Затем, сопроводив это яркой вспышкой вдоль борта, мотор заработал снова. Я инстинктивно поправил курс 90 градусов.
Давление масла было по-прежнему в норме, а температура стала чуть-чуть ниже, но это было следствием работы на обогащенной смеси.
– Думаю, это как-то связано с электропроводкой, – как можно спокойнее сказал я. Конечно, так могло быть. Если бы кто-нибудь смог изобрести самолет, на котором не было электричества, то получил бы награду от каждого летчика в мире, и первой среди них была бы Медаль Кейта Карра со Скрещенными Пивными Бутылками. Самой приятной особенностью реактивного двигателя была не его скорость; дело было в том, что он не нуждался в постоянном зажигании и вы могли облететь все небо, даже растеряв все проклятые проводки.
Без особого желания я протянул руку и попробовал выключить магнето. Когда я выключил одно из них, то получил нормальное – нормальное для этой старой калоши – падение числа оборотов двигателя примерно на две сотни. Когда я выключил второе...
Я поспешно включил его снова, перебросил переключатель в положение "Оба" и двигатель снова, яростно кашлянув, заработал.
– Все правильно, это магнето, – со знанием дела сказал Луис.
Я хмуро посмотрел на него, но потом вспомнил, что он уже сотни раз летал на этом типе американских бомбардировщиков и налетал столько часов, сколько, как я надеялся, мне никогда не удастся налетать. И в любом случае он был прав. Одно магнето можно было считать покойником.
Ну, что же, это случается постоянно: потому и устанавливается два магнето на каждый двигатель. Но даже в электричестве все должно иметь свои причины. Я попытался вспомнить, где устанавливаются магнето на двигателях типа "Циклон"... Потом все-таки вспомнил: все правильно, в задней части кожуха двигателя рядом со стартером.
Теперь я увидел холодную тонкую туго натянутую проволоку впереди... и позади. Это была классическая ситуация, часто возникающая в полете: достаточно проигнорировать какую-нибудь мелочь и она разрастется до размеров раковой опухоли. Я проигнорировал чертов стартер и позволил ему разлететься на части – но забыл, что он может не полностью разлететься на куски. Какая-то его часть продолжает вращаться, царапает кожух двигателя, поднимает температуру и плавит провода магнето. Через несколько минут они превратятся в струйки горячего металла. Затем все перекинется на второе магнето... Оно уже должно быть повреждено и тогда будет невозможно остановить сам двигатель.
Проигнорируйте рак и он проест в вас дыру; забудьте про заклинивший стартер и он медленно выведет из строя весь двигатель. Достаточно одной или двух унций расплавленного металла, вышедших из-под вашего контроля всего лишь в нескольких футах от вас – и не будет никакой возможности остановить двигатель здесь, на высоте 8000 футов.
– Я собираюсь выключить мотор, – объявил я.
– Тогда нам придется вернуться назад, – сказал Луис.
Я взглянул на него.
– Мы еще можем достичь цели. Мы не станем возвращаться на Ямайку на одном моторе... но сможем долететь до Пуэрто-Рико. Это меньше двухсот миль от...
Он спокойно сказал:
– Мы не должны атаковать.
– Я думал, – сказал я, – что вы полетели со мной именно для того, чтобы убедиться, что я не поверну назад. Чтобы быть уверенным, что я именно тот, кем мог бы гордиться Клаузевиц.
– Тогда вы неправильно меня поняли, друг мой. Одно дело, что революция не может потерпеть фиаско. Прилететь туда на старом бомбардировщике и сбросить кирпичи уже само по себе достаточно плохо, но доковылять туда на одном двигателе и в результате промахнуться... Может ли будущий президент использовать столь слабое оружие? Хименес никогда не переживет такого позора. Лучше уж не начинать, чем провалиться таким смехотворным образом.
– Я не собираюсь проваливаться.
Двигатель чихнул. Все правильно, перегрев ощущался уже и на втором магнето.
Я снова повернул на нужный курс. Луис сказал:
– Вы поняли? Нам лучше вернуться назад.
– Если я выключу двигатель до того, как он выйдет из строя, то он остынет. Тогда позднее я смогу запустить его ненадолго, – прежде чем он снова начнет перегреваться, пройдет некоторое время. И мы сможем атаковать на двух моторах.
– Вы в этом уверены?
– Нет, я всего лишь летчик. Но если я не смогу снова запустить мотор, тогда мы вновь рассмотрим сложившуюся ситуацию. И все равно доберемся до Пуэрто-Рико на одном моторе.
– Вы в самом деле хотите атаковать любой ценой?
– А вы еще не поняли?
Поскольку больше он ничего не добавил, я перевел самолет в пологий спуск, чтобы сохранить скорость, сдвинул рукоятки дроссельных заслонок назад, чтобы уменьшить вибрации, нажал кнопку выключения правого мотора и вернул рукоятки обратно.
Когда лопасти пропеллера наткнулись на сопротивление встречного потока воздуха, их вращение постепенно замедлилось и пропеллер остановился. Я немного повернул руль направления, чтобы сбалансировать неравномерную тягу от левого двигателя, и на высоте 7000 футов снова выровнял самолет; теперь он летел немного боком и задрав нос, скорость упала до 150 миль в час, но мы по-прежнему летели точно на восток.
Проделав все необходимое, чтобы установить новый режим полета, я сказал:
– Так вот почему вы убили Диего!
Он посмотрел на меня, пошевелил губами, но забыл выключить свой транзисторный приемник. Потом вспомнил.
– Почему вы так думаете? Он был сыном моего старого друга Хименеса.
– Именно это меня и беспокоило – особенно после той свалки, что произошла вчера вечером возле самолета. Все это выглядело как секретное задание генералов: пара убогих людишек была послана, чтобы порезать шины. Отнюдь не квалифицированный наемный убийца. И у вас всегда были для этого самые благоприятные возможности: вы провели с Диего весь вечер по дороге в аэропорт. И вы были родом из республики – потому знали лучше любого другого, что такое змеиный пистолет. Вы могли привезти такой пистолет на Ямайку – вам могло прийти в голову, что здесь также немало змей. Но я никак не мог понять, зачем вам понадобилось его убивать.
Он подождал, чтобы убедиться, что я закончил, а потом спросил:
– Ну, теперь вы понимаете?
– Вы мне только что сказали: революция не может позволить себе потерпеть фиаско. Полети в этот рейд Диего, это стало бы самым крупным поражением года. Он либо разбился бы на взлете, либо промахнулся, либо врезался бы в землю в конце полета – в любом случае ничего бы не вышло. С вашим опытом по подготовке экипажей самолетов, вы должны были понимать, что он не подходит для такого задания. Но теперь он стал жертвой и все считают генералов тупыми убийцами.
– А задание выполняет настоящий профессионал, верно?
Я быстро взглянул на него, но потом понял, что он прав.
– Вы хладнокровный подонок, Луис.
В слабом свете приборов я смог увидеть, как его лицо скривилось, словно от боли. Потом он медленно кивнул.
– Возможно... возможно, я вынужден быть таким, чтобы выполнить это задание. Да... он был повесой, но готов был умереть за дело своего отца. И вероятнее всего, во время этого рейда он бы и погиб, причем погиб глупо. Это вполне возможно. Я только немного лучше все организовал.
– И это... вас не беспокоит?
– Что все выйдет наружу? Думаю, это маловероятно, друг мой.
– Я не совсем это имею в виду.
– Вам самому приходилось убивать людей?
– Да, но... – я сделал паузу, собираясь сказать: "Только ради правого дела", но понял, что это единственная причина, которую называют все, кто убивает.
– И наверное, вы делали это с большого расстояния из самолета, и ваши товарищи вас приветствовали. Тогда, наверное, это было значительно легче.
Немного погодя я спросил:
– А Уитмор знает?
– Да, мне пришлось сказать ему. Он знает, что у меня есть змеиный пистолет. Но ему я сочинил историю о том, что мы поссорились из-за девушки. Он не должен был понять истинную причину.
– А Джи Би?
– Нет. – Он взглянул на меня. – Вы ей скажете?
Я пожал плечами.
– Сомневаюсь, что зайдет разговор на эту тему.
Он продолжал смотреть на меня.
– А вы, мой друг?
– И все еще кинозвезда кусает собаку, не так ли? А кто будет меня слушать? Но Хуаните я не скажу, если вы это имеете в виду. Это ваша проблема.
Некоторое время спустя он тихо сказал:
– Да, именно это я имел в виду. Она должна считать, что ее брат тогда... – Но не закончил фразу.
С левым мотором, изо всех сил надрывающим свое сердце, мы продолжали немного боком лететь в ночи.
26
Перед самым подлетом к Пунта-дель-Альмиранте, самой южной оконечности Либры, я попытался запустить правый мотор. Во время полета, для этого нет нужды в стартере: если просто освободить лопасти пропеллера, поток воздуха раскрутит его до такой скорости, что мотор заведется – так оно и произошло.
Я сдвинул назад сектор газа левого мотора, чтобы дать ему отдохнуть – от него теперь зависело все – и установил скорость на отметке 160 миль в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Гораздо больше меня беспокоило, что правый двигатель за последние десять минут дважды чихнул. Само по себе это не представляло ничего существенного, если не считать того, что я все время внимательно следил за ним из-за поломки стартера. Обычно самолеты ведут с вами честную игру – они хрипят, кашляют и дрожат перед тем, как отдать концы – если конечно вы достаточно настороже, чтобы это заметить.
Других признаков пока не было: двигатели держали обороты, давление масла и температура были в норме. Я положил руку на основание панели управления двигателями. Она слегка вибрировала, но так бывает всегда. Обычная старческая дрожь. Итак... Итак?
– Все еще ничего, – сказал Луис. Он держал в руках радиоприемник и пытался что-нибудь поймать.
– Сейчас всего лишь три часа утра.
– Надеюсь, что вы правы, – сказал он и выключил приемник.
Правый мотор чихнул еще раз.
– Где мне следует находиться во время атаки? – спросил Луис.
– Лучше всего вам быть внизу в носу. Оттуда очень хороший обзор; вы сможете сказать мне обо всем, что увидите.
– Друг мой, я чувствую, мое желание быть полезным не произвело на вас большого впечатления...
– Вы чертовски хорошо знаете, почему.
Двигатель чихнул – на этот раз достаточно сильно, так что он смог это заметить, повернулся и посмотрел на выхлопы пламени.
Я заметил, как легко вздрогнула – не более того – стрелка на указателе числа оборотов, дернулась стрелка указателя давления масла. Но потом они снова замерли в нормальном положении. В общем случае в этих обстоятельствах доктор выписывает таблетки, я сдвинул рукоятки, чтобы обогатить смесь на правом двигателе. Это должно было охладить его части, если где-то возникло горячее пятно, которого не регистрирует датчик температуры. Это могло выжечь остатки углерода на поршнях двигателя. Но главным образом это должно было показать двигателю, что я, доктор, о нем забочусь.
Все еще повернув голову и глядя в окно, Луис спросил:
– Думаете, нам придется прервать полет?
– Нет, черт возьми. – Или я сказал – еще нет? Самолет с тем же успехом должен долететь и на одном моторе – это первое, что вы усваиваете при полетах на двухмоторных самолетах – но при этом он будет ковылять со скоростью 140 миль в час и двигатель будет жрать по галлону топлива в минуту. А на "митчелле", черт бы его побрал, нет возможности переключать топливный насос – каждый двигатель получает топливо от баков, расположенных в его собственном крыле. Мы выработаем все топливо исправного двигателя и у нас еще останется не использованных 400 галлонов топлива в правом крыле. Если мы потеряем двигатель...
В этот момент мы на секунду его потеряли; "митчелл" рыскнул вправо. Затем, сопроводив это яркой вспышкой вдоль борта, мотор заработал снова. Я инстинктивно поправил курс 90 градусов.
Давление масла было по-прежнему в норме, а температура стала чуть-чуть ниже, но это было следствием работы на обогащенной смеси.
– Думаю, это как-то связано с электропроводкой, – как можно спокойнее сказал я. Конечно, так могло быть. Если бы кто-нибудь смог изобрести самолет, на котором не было электричества, то получил бы награду от каждого летчика в мире, и первой среди них была бы Медаль Кейта Карра со Скрещенными Пивными Бутылками. Самой приятной особенностью реактивного двигателя была не его скорость; дело было в том, что он не нуждался в постоянном зажигании и вы могли облететь все небо, даже растеряв все проклятые проводки.
Без особого желания я протянул руку и попробовал выключить магнето. Когда я выключил одно из них, то получил нормальное – нормальное для этой старой калоши – падение числа оборотов двигателя примерно на две сотни. Когда я выключил второе...
Я поспешно включил его снова, перебросил переключатель в положение "Оба" и двигатель снова, яростно кашлянув, заработал.
– Все правильно, это магнето, – со знанием дела сказал Луис.
Я хмуро посмотрел на него, но потом вспомнил, что он уже сотни раз летал на этом типе американских бомбардировщиков и налетал столько часов, сколько, как я надеялся, мне никогда не удастся налетать. И в любом случае он был прав. Одно магнето можно было считать покойником.
Ну, что же, это случается постоянно: потому и устанавливается два магнето на каждый двигатель. Но даже в электричестве все должно иметь свои причины. Я попытался вспомнить, где устанавливаются магнето на двигателях типа "Циклон"... Потом все-таки вспомнил: все правильно, в задней части кожуха двигателя рядом со стартером.
Теперь я увидел холодную тонкую туго натянутую проволоку впереди... и позади. Это была классическая ситуация, часто возникающая в полете: достаточно проигнорировать какую-нибудь мелочь и она разрастется до размеров раковой опухоли. Я проигнорировал чертов стартер и позволил ему разлететься на части – но забыл, что он может не полностью разлететься на куски. Какая-то его часть продолжает вращаться, царапает кожух двигателя, поднимает температуру и плавит провода магнето. Через несколько минут они превратятся в струйки горячего металла. Затем все перекинется на второе магнето... Оно уже должно быть повреждено и тогда будет невозможно остановить сам двигатель.
Проигнорируйте рак и он проест в вас дыру; забудьте про заклинивший стартер и он медленно выведет из строя весь двигатель. Достаточно одной или двух унций расплавленного металла, вышедших из-под вашего контроля всего лишь в нескольких футах от вас – и не будет никакой возможности остановить двигатель здесь, на высоте 8000 футов.
– Я собираюсь выключить мотор, – объявил я.
– Тогда нам придется вернуться назад, – сказал Луис.
Я взглянул на него.
– Мы еще можем достичь цели. Мы не станем возвращаться на Ямайку на одном моторе... но сможем долететь до Пуэрто-Рико. Это меньше двухсот миль от...
Он спокойно сказал:
– Мы не должны атаковать.
– Я думал, – сказал я, – что вы полетели со мной именно для того, чтобы убедиться, что я не поверну назад. Чтобы быть уверенным, что я именно тот, кем мог бы гордиться Клаузевиц.
– Тогда вы неправильно меня поняли, друг мой. Одно дело, что революция не может потерпеть фиаско. Прилететь туда на старом бомбардировщике и сбросить кирпичи уже само по себе достаточно плохо, но доковылять туда на одном двигателе и в результате промахнуться... Может ли будущий президент использовать столь слабое оружие? Хименес никогда не переживет такого позора. Лучше уж не начинать, чем провалиться таким смехотворным образом.
– Я не собираюсь проваливаться.
Двигатель чихнул. Все правильно, перегрев ощущался уже и на втором магнето.
Я снова повернул на нужный курс. Луис сказал:
– Вы поняли? Нам лучше вернуться назад.
– Если я выключу двигатель до того, как он выйдет из строя, то он остынет. Тогда позднее я смогу запустить его ненадолго, – прежде чем он снова начнет перегреваться, пройдет некоторое время. И мы сможем атаковать на двух моторах.
– Вы в этом уверены?
– Нет, я всего лишь летчик. Но если я не смогу снова запустить мотор, тогда мы вновь рассмотрим сложившуюся ситуацию. И все равно доберемся до Пуэрто-Рико на одном моторе.
– Вы в самом деле хотите атаковать любой ценой?
– А вы еще не поняли?
Поскольку больше он ничего не добавил, я перевел самолет в пологий спуск, чтобы сохранить скорость, сдвинул рукоятки дроссельных заслонок назад, чтобы уменьшить вибрации, нажал кнопку выключения правого мотора и вернул рукоятки обратно.
Когда лопасти пропеллера наткнулись на сопротивление встречного потока воздуха, их вращение постепенно замедлилось и пропеллер остановился. Я немного повернул руль направления, чтобы сбалансировать неравномерную тягу от левого двигателя, и на высоте 7000 футов снова выровнял самолет; теперь он летел немного боком и задрав нос, скорость упала до 150 миль в час, но мы по-прежнему летели точно на восток.
Проделав все необходимое, чтобы установить новый режим полета, я сказал:
– Так вот почему вы убили Диего!
Он посмотрел на меня, пошевелил губами, но забыл выключить свой транзисторный приемник. Потом вспомнил.
– Почему вы так думаете? Он был сыном моего старого друга Хименеса.
– Именно это меня и беспокоило – особенно после той свалки, что произошла вчера вечером возле самолета. Все это выглядело как секретное задание генералов: пара убогих людишек была послана, чтобы порезать шины. Отнюдь не квалифицированный наемный убийца. И у вас всегда были для этого самые благоприятные возможности: вы провели с Диего весь вечер по дороге в аэропорт. И вы были родом из республики – потому знали лучше любого другого, что такое змеиный пистолет. Вы могли привезти такой пистолет на Ямайку – вам могло прийти в голову, что здесь также немало змей. Но я никак не мог понять, зачем вам понадобилось его убивать.
Он подождал, чтобы убедиться, что я закончил, а потом спросил:
– Ну, теперь вы понимаете?
– Вы мне только что сказали: революция не может позволить себе потерпеть фиаско. Полети в этот рейд Диего, это стало бы самым крупным поражением года. Он либо разбился бы на взлете, либо промахнулся, либо врезался бы в землю в конце полета – в любом случае ничего бы не вышло. С вашим опытом по подготовке экипажей самолетов, вы должны были понимать, что он не подходит для такого задания. Но теперь он стал жертвой и все считают генералов тупыми убийцами.
– А задание выполняет настоящий профессионал, верно?
Я быстро взглянул на него, но потом понял, что он прав.
– Вы хладнокровный подонок, Луис.
В слабом свете приборов я смог увидеть, как его лицо скривилось, словно от боли. Потом он медленно кивнул.
– Возможно... возможно, я вынужден быть таким, чтобы выполнить это задание. Да... он был повесой, но готов был умереть за дело своего отца. И вероятнее всего, во время этого рейда он бы и погиб, причем погиб глупо. Это вполне возможно. Я только немного лучше все организовал.
– И это... вас не беспокоит?
– Что все выйдет наружу? Думаю, это маловероятно, друг мой.
– Я не совсем это имею в виду.
– Вам самому приходилось убивать людей?
– Да, но... – я сделал паузу, собираясь сказать: "Только ради правого дела", но понял, что это единственная причина, которую называют все, кто убивает.
– И наверное, вы делали это с большого расстояния из самолета, и ваши товарищи вас приветствовали. Тогда, наверное, это было значительно легче.
Немного погодя я спросил:
– А Уитмор знает?
– Да, мне пришлось сказать ему. Он знает, что у меня есть змеиный пистолет. Но ему я сочинил историю о том, что мы поссорились из-за девушки. Он не должен был понять истинную причину.
– А Джи Би?
– Нет. – Он взглянул на меня. – Вы ей скажете?
Я пожал плечами.
– Сомневаюсь, что зайдет разговор на эту тему.
Он продолжал смотреть на меня.
– А вы, мой друг?
– И все еще кинозвезда кусает собаку, не так ли? А кто будет меня слушать? Но Хуаните я не скажу, если вы это имеете в виду. Это ваша проблема.
Некоторое время спустя он тихо сказал:
– Да, именно это я имел в виду. Она должна считать, что ее брат тогда... – Но не закончил фразу.
С левым мотором, изо всех сил надрывающим свое сердце, мы продолжали немного боком лететь в ночи.
26
Перед самым подлетом к Пунта-дель-Альмиранте, самой южной оконечности Либры, я попытался запустить правый мотор. Во время полета, для этого нет нужды в стартере: если просто освободить лопасти пропеллера, поток воздуха раскрутит его до такой скорости, что мотор заведется – так оно и произошло.
Я сдвинул назад сектор газа левого мотора, чтобы дать ему отдохнуть – от него теперь зависело все – и установил скорость на отметке 160 миль в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44