Лариса села так, чтобы Алексею были видны её красивые ноги в колготках с лайкрой, пиком моды в этом году. Она крутилась, закидывала ногу за ногу, принимала эффектные позы. Алла же все мрачнела и мрачнела. Видно было, что она хочет уйти, но ей неудобно просто так, без всякого повода встать из-за праздничного стола. А Инна ничего не подозревала, ей просто было хорошо. Сама она старалась не пить, зная, что это ей совсем не нужно. А Алексей наливал ещё и еще, Ларисе и себе.
С тех пор, как он стал директором фирмы, он практически бросил пить. Даже легкие напитки отвратительно действовали на него. Обострялись все ощущения, обострялось, выходило на поверхность его страшное горе, он не мог спать по ночам. И Сергей Фролов, у которого он жил, мало-помалу отучил его от этого пристрастия. Только после удачного окончания истории с наездом, он позволил себе выпить с другом коньяка.
Но теперь он пил и чувствовал себя прекрасно. Он напротив забыл о всех бедах и горестях, свалившихся на его плечи. Он чувствовал себя молодым, любящим и любимым…
— Закурю, вы не против? — спросил он у женщин.
— Кури, кури, — разрешила Инна.
— Нет уж, нет уж, — запротестовала Лариса. — Вы уедете к себе, а мне в этой единственной комнате спать. А спать в накуренной комнате это просто свинство. Мерзко и вредно. Так что, прошу дымить на кухню! И я пойду, покурю с вами, если вы не против. Я вообще-то стараюсь не курить, но когда хорошенько выпью, не откажусь…
Они вышли на кухню. Алексей сел на табуретку, Лариса — на другую, причем придвинула её так тесно к Алексею, что их колени стали соприкасаться. Ему стало не по себе, но он постеснялся отодвинуться от нее.
— Вы любите мою сестру? — томным шепотом произнесла Лариса, играя глазами.
— Да, — закашлялся Алексей. — Оч-чень люблю… И она… Она… — Не знал он, что сказать ему дальше.
— Она прекрасная женщина, — еле слышно прошептала Лариса и стала тереться коленом об его колено. Он же машинально положил ей на коленку руку. Лариса сделала то же. Ее пальцы двигались все выше и выше и наконец нашли то, чего искали.
— О-го-го, — покачала головой она. — Успокойтесь, Алексей Николаевич, что это вы так возбудились? Не дай Бог, Инночка войдет…
Он бросил на неё быстрый взгляд, отшатнулся от нее, резко встал и одернул пиджак.
— Какой вы мужчина, представляю себе, — яростно шептала Лариса. — Как я начинаю завидовать своей сестре…
Она встала, схватила его обеими руками за шею и притянула его губы к своим.
— Какой мужчина, — повторила она. — Ну почему у меня никогда не было такого мужчины? Вы сильный, вы мужественный, вы просто седой красавец… Как вы мне нравитесь, если бы вы знали…
— Да что вы? — как-то слабо попытался оторвать её руки от своей шеи Алексей. Но Лариса проявила такую физическую силу, какой он от неё никак не ожидал. Их губы уже слились в долгом поцелуе. Что ему было делать? Толкать, что ли?
… — В час добрый, — послышался сзади тихий голос Инны. — В час вам добрый…
— Он…, — быстро вскочила Лариса. — Понимаешь, мы курили, а он…
— Мерзавец! — крикнула Инна и бросилась в прихожую одеваться. — Ты просто мерзавец и подонок!
Алексей попытался прийти в себя, встряхнул своей седой головой и тяжело приподнялся с места.
— Инночка, да погоди же ты, — пробормотал он с ненавистью глядя на Ларису. — Я же не хотел сюда идти, я предупреждал тебя… Ты же сама… А тут… творится черт знает что…
Тут он увидел в дверях и Аллу с презрением глядящую на него.
— Инночка, не принимай все так близко к сердцу, сестричка, — ворковала Лариса. Все получилось именно так, как она и задумала. Получился праздник, ох, получился… Нет, не так уж скучно жить на белом свете…
— Да будь ты проклята, потаскуха! — крикнула Инна, надевая дубленку. — А ты… Ты… Забудь про меня навсегда!
Тут она вспомнила про жизнь, зарождающуюся в ней, и слезы брызнули у неё из глаз. Алексей похолодел от щемящей, пронзительной жалости и нежности к ней. Но все же он был довольно ощутимо пьян, и движения его были скованы. Пока он пытался втиснуться в куртку, Инна уже выскочила за дверь.
…Когда он уже почти догнал её на улице, как назло около неё остановился частник, и она впрыгнула в машину.
«Наверняка она поедет к себе на улицу Удальцова», — подумал он, встал у обочины и стал голосовать. Но никто в столь поздний час не хотел сажать к себе в машину явно подвыпившего мужчину крепкого сложения. Так он простоял около сорока минут, замерзнув до кошмара. Хмель из головы почти выветрился, на душе стало пусто и мерзко, он почувствовал себя беспомощным и одиноким. Тут судьба сжалилась над ним, и около него остановилась светлая «Газель».
— На улицу Удальцова, — попросил он. — Не обижу, не беспокойтесь.
Здоровенный водила в лисьей шапке и кожанке ничуть и не беспокоился. Обидеть его было проблематично. В машине Алексей, разморенный теплом, даже слегка задремал. Да так сладко, что ему приснился сон… Гарнизон, пыль, ишаки… И сынок Митенька, бегущий к нему в голубенькой кепочке. Но что он такое кричит, совсем другие слова. «Мерзавец! Подонок! Будь ты проклят! Забудь про меня навсегда!» Алексей вздрогнул, хотел было закурить, но вспомнил, что забыл свои сигареты там, на Ларисиной кухне.
— Закурить у вас не найдется? — спросил он у водителя.
— Не курю, и вам не советую, — весело ответил водитель. — Вредно для здоровья.
— Спасибо за совет. Вот здесь, около этого дома остановите, — опомнился он.
Заплатил он за проезд от Чертанова до улицы Удальцова в тройном или четверном размере. Водила с деланным равнодушием принял вознаграждение, даже не поблагодарив.
… Потом он долго звонил в дверь Инны.
— Что вам нужно? — наконец дверь открылась и перед ним выросла высокая фигура отца Инны в пижаме.
— Инна дома? — откашливаясь, спросил Алексей.
— А как же? Конечно, дома. И вам пора домой, Алексей Николаевич.
— Мне нужно поговорить с ней.
— Она не хочет говорить с вами. Она знала, что вы приедете. И специально предупредила, чтобы мы вас не пускали. Конечно, вы можете войти силой. Я с вами не справлюсь.
Он смотрел на Алексея с таким презрением, что тот не смог выдержать этого пристального ясного взгляда. И ответить ничего не смог, так уж он был похож на Инну, вернее — она на него. Алексей повернулся и зашагал вниз по лестнице.
«Не судьба мне быть счастливым», — подумал он.
И бредя по вьюжной улице не ведал он, какая пророческая мысль пришла к нему в голову. И опять же совсем не тот смысл придавал он этой мысли. Судьба готовила ему страшный удар, оправиться от которого он был не должен…
10.
— Зима, крестьянин торжествует! — провозгласил Евгений Петрович Шервуд, с наслаждением потягиваясь. Он только что вышел в ослепительно красном пуховике на крыльце своего особняка и вдыхал в себя морозный мартовский воздух. — А мы с тобой, Варенька, хоть далеко и не крестьяне, но тоже будем торжествовать, не так ли? — Он обнял за талию свою новую подружку, высокую, длинноногую Вареньку, накинувшую на почти голое тело песцовую шубку.
Они стояли на крыльце особняка. В правой руке Гнедой держал бокал с апельсиновым соком, левой обнимал Вареньку.
— Славно, правда, солнышко мое? — обратился он к ней и поцеловал её в румяную от мороза и сладкого сна щечку.
— Ты проведешь сегодня весь день со мной, дорогой? — зевая, спросила Варенька.
— Разумеется, — солгал он. На сегодня он наметил одно важное мероприятие. Через полчаса он должен был ехать на встречу с одним любопытным человечком. Очень ему не хотелось, чтобы этот экземпляр поганил своими прохорями его резиденцию. Шофер уже возился с «Мерседесом» Гнедого, хотя машина и так была в идеальном порядке. Но все случайности должны были быть исключены, за такие дела Гнедой карал беспощадно.
Они с Варенькой зашли в теплый дом и сытно позавтракали.
— Машина готова, Евгений Петрович, — всунулась в комнату кудрявая голова шофера.
— Ну вот, — рассмеялся Гнедой, целуя Вареньку в губы. — Только успел позавтракать, этот террорист куда-то меня зовет. Никуда от них не денешься, от оглоедов этих…
Варенька надула пухлые губки, собираясь было обидеться, но Гнедого уже и след простыл. Он пошел одеваться. А одеваться он любил красиво. Облачился в серую тройку, натянул шикарные бордовые сапожки, а сверху надел полушубок из чернобурки. Голову оставил непокрытой.
— Ну как я тебе? — молодцевато подбоченился он, выходя к Варе.
— Ослепителен! — восхищенно воскликнула она.
— Скоро буду, не скучай, и не горюй. Разлука, дорогая моя, любовь бережет, — изрек он и вышел. Сел в серебристый «Мерседес» — 500, и лимузин аккуратно покатил по проселочной дороге. Выехал на Рублево-Успенское шоссе и на небольшой скорости направился в Москву. Гнедой не любил быстрой езды. «Какой русский не любит быстрой езды?» — любил задавать риторический вопрос он. — «А вот я не русский, моя мать наполовину француженка, наполовину турчанка, а отец на четверть крови немец, на четверть датчанин, на четверть португалец и лишь на четверть русский. И именно поэтому я люблю неторопливую размеренную езду. Куда спешить? На тот свет всегда успеем…»
— По столбовой летим с тобой стрелой, звенят бубенчики под дугой…, — приятным тенорком пропел он. Шофер угодливо подхихикнул. Затем Гнедой замолчал и задумался.
Мысль отомстить Кондратьеву не оставляла его. И Ферзь стал требовать, чтобы он помог тюменским браткам. Далее ждать было нельзя. И тут подвернулся случай. Ему позвонил Живоглот и сообщил, что только что из тюрьмы освободился некий Мойдодыр, злой, беспощадный отморозок, отсидевший в последний раз восемь лет за убийство и вышедший на волю совсем в другой обстановке. Он когда-то чалился вместе с Живоглотом и обратился к нему, зная, что он ворочает крупными делами.
— Просится в бригаду, — сообщил Живоглот. — Не знаю, брать или нет. Человек, вообще-то полезный. Стреляет хорошо. По сто третьей сидел, за убийство. Может пригодиться, мое мнение…
— Это ещё надо проверить, полезный он или нет, — произнес Гнедой, и тут же мгновенная мысль пришла к нему в голову. Они с Живоглотом затеяли ограбление склада фирмы «Гермес», помня пословицу, что ковать железо надо, пока горячо. Нельзя было дать Кондратьеву опомниться от первого ограбления, исчезновения Дмитриева и наезда. Только авторитет Черного мешал сделать это. И вдруг на днях позвонил Ферзь и как бы между прочим сообщил, что над Черным нависла серьезная статья 93 «прим» и, желая избежать крупных неприятностей, тот исчез в неизвестном никому направлении, а по сообщениям из верных источников по поддельным документам покинул пределы России и выехал в Грецию. Больше расправе с Кондратьевым никто не мешал. И Гнедой решил действовать незамедлительно… Лычкин приготовил дубликаты ключей от склада. Ограбление было намечено в ночь на девятое марта. «А что если на следующий день после ограбления, этого Кондратьева того…?» — подумал Гнедой. — «Одно к одному. Кстати, это даже гуманно — он и расстроиться не успеет, как уже в лучшем мире…» Гнедой обожал подобные эффекты, но опять же без ненужного риска. Так две недели назад он придрался к какой-то мелочи и без сожаления отдал надоевшую ему Люську на потеху братве. Изнасилованная десятком мужиков, она на другое утро повесилась в лесу неподалеку от особняка Гнедого.
Гнедой устроил ей пышные похороны и изображал на них себя несчастным, обезумевшим от горя человеком. Даже головорезы, изнасиловавшие Люську поражались его цинизму. А сразу после похорон к нему доставили длинноногую Варю. И он трахал её во всех позах перед утопающим в цветах портретом Люськи в траурной рамке. А в перерывах пил виски за помин её души.
— Как звать-то твоего убивца? — спросил он Живоглота.
— Дырявин его фамилия. Погоняло — Мойдодыр.
— Глупое какое-то погоняло, — не одобрил кликуху Гнедой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
С тех пор, как он стал директором фирмы, он практически бросил пить. Даже легкие напитки отвратительно действовали на него. Обострялись все ощущения, обострялось, выходило на поверхность его страшное горе, он не мог спать по ночам. И Сергей Фролов, у которого он жил, мало-помалу отучил его от этого пристрастия. Только после удачного окончания истории с наездом, он позволил себе выпить с другом коньяка.
Но теперь он пил и чувствовал себя прекрасно. Он напротив забыл о всех бедах и горестях, свалившихся на его плечи. Он чувствовал себя молодым, любящим и любимым…
— Закурю, вы не против? — спросил он у женщин.
— Кури, кури, — разрешила Инна.
— Нет уж, нет уж, — запротестовала Лариса. — Вы уедете к себе, а мне в этой единственной комнате спать. А спать в накуренной комнате это просто свинство. Мерзко и вредно. Так что, прошу дымить на кухню! И я пойду, покурю с вами, если вы не против. Я вообще-то стараюсь не курить, но когда хорошенько выпью, не откажусь…
Они вышли на кухню. Алексей сел на табуретку, Лариса — на другую, причем придвинула её так тесно к Алексею, что их колени стали соприкасаться. Ему стало не по себе, но он постеснялся отодвинуться от нее.
— Вы любите мою сестру? — томным шепотом произнесла Лариса, играя глазами.
— Да, — закашлялся Алексей. — Оч-чень люблю… И она… Она… — Не знал он, что сказать ему дальше.
— Она прекрасная женщина, — еле слышно прошептала Лариса и стала тереться коленом об его колено. Он же машинально положил ей на коленку руку. Лариса сделала то же. Ее пальцы двигались все выше и выше и наконец нашли то, чего искали.
— О-го-го, — покачала головой она. — Успокойтесь, Алексей Николаевич, что это вы так возбудились? Не дай Бог, Инночка войдет…
Он бросил на неё быстрый взгляд, отшатнулся от нее, резко встал и одернул пиджак.
— Какой вы мужчина, представляю себе, — яростно шептала Лариса. — Как я начинаю завидовать своей сестре…
Она встала, схватила его обеими руками за шею и притянула его губы к своим.
— Какой мужчина, — повторила она. — Ну почему у меня никогда не было такого мужчины? Вы сильный, вы мужественный, вы просто седой красавец… Как вы мне нравитесь, если бы вы знали…
— Да что вы? — как-то слабо попытался оторвать её руки от своей шеи Алексей. Но Лариса проявила такую физическую силу, какой он от неё никак не ожидал. Их губы уже слились в долгом поцелуе. Что ему было делать? Толкать, что ли?
… — В час добрый, — послышался сзади тихий голос Инны. — В час вам добрый…
— Он…, — быстро вскочила Лариса. — Понимаешь, мы курили, а он…
— Мерзавец! — крикнула Инна и бросилась в прихожую одеваться. — Ты просто мерзавец и подонок!
Алексей попытался прийти в себя, встряхнул своей седой головой и тяжело приподнялся с места.
— Инночка, да погоди же ты, — пробормотал он с ненавистью глядя на Ларису. — Я же не хотел сюда идти, я предупреждал тебя… Ты же сама… А тут… творится черт знает что…
Тут он увидел в дверях и Аллу с презрением глядящую на него.
— Инночка, не принимай все так близко к сердцу, сестричка, — ворковала Лариса. Все получилось именно так, как она и задумала. Получился праздник, ох, получился… Нет, не так уж скучно жить на белом свете…
— Да будь ты проклята, потаскуха! — крикнула Инна, надевая дубленку. — А ты… Ты… Забудь про меня навсегда!
Тут она вспомнила про жизнь, зарождающуюся в ней, и слезы брызнули у неё из глаз. Алексей похолодел от щемящей, пронзительной жалости и нежности к ней. Но все же он был довольно ощутимо пьян, и движения его были скованы. Пока он пытался втиснуться в куртку, Инна уже выскочила за дверь.
…Когда он уже почти догнал её на улице, как назло около неё остановился частник, и она впрыгнула в машину.
«Наверняка она поедет к себе на улицу Удальцова», — подумал он, встал у обочины и стал голосовать. Но никто в столь поздний час не хотел сажать к себе в машину явно подвыпившего мужчину крепкого сложения. Так он простоял около сорока минут, замерзнув до кошмара. Хмель из головы почти выветрился, на душе стало пусто и мерзко, он почувствовал себя беспомощным и одиноким. Тут судьба сжалилась над ним, и около него остановилась светлая «Газель».
— На улицу Удальцова, — попросил он. — Не обижу, не беспокойтесь.
Здоровенный водила в лисьей шапке и кожанке ничуть и не беспокоился. Обидеть его было проблематично. В машине Алексей, разморенный теплом, даже слегка задремал. Да так сладко, что ему приснился сон… Гарнизон, пыль, ишаки… И сынок Митенька, бегущий к нему в голубенькой кепочке. Но что он такое кричит, совсем другие слова. «Мерзавец! Подонок! Будь ты проклят! Забудь про меня навсегда!» Алексей вздрогнул, хотел было закурить, но вспомнил, что забыл свои сигареты там, на Ларисиной кухне.
— Закурить у вас не найдется? — спросил он у водителя.
— Не курю, и вам не советую, — весело ответил водитель. — Вредно для здоровья.
— Спасибо за совет. Вот здесь, около этого дома остановите, — опомнился он.
Заплатил он за проезд от Чертанова до улицы Удальцова в тройном или четверном размере. Водила с деланным равнодушием принял вознаграждение, даже не поблагодарив.
… Потом он долго звонил в дверь Инны.
— Что вам нужно? — наконец дверь открылась и перед ним выросла высокая фигура отца Инны в пижаме.
— Инна дома? — откашливаясь, спросил Алексей.
— А как же? Конечно, дома. И вам пора домой, Алексей Николаевич.
— Мне нужно поговорить с ней.
— Она не хочет говорить с вами. Она знала, что вы приедете. И специально предупредила, чтобы мы вас не пускали. Конечно, вы можете войти силой. Я с вами не справлюсь.
Он смотрел на Алексея с таким презрением, что тот не смог выдержать этого пристального ясного взгляда. И ответить ничего не смог, так уж он был похож на Инну, вернее — она на него. Алексей повернулся и зашагал вниз по лестнице.
«Не судьба мне быть счастливым», — подумал он.
И бредя по вьюжной улице не ведал он, какая пророческая мысль пришла к нему в голову. И опять же совсем не тот смысл придавал он этой мысли. Судьба готовила ему страшный удар, оправиться от которого он был не должен…
10.
— Зима, крестьянин торжествует! — провозгласил Евгений Петрович Шервуд, с наслаждением потягиваясь. Он только что вышел в ослепительно красном пуховике на крыльце своего особняка и вдыхал в себя морозный мартовский воздух. — А мы с тобой, Варенька, хоть далеко и не крестьяне, но тоже будем торжествовать, не так ли? — Он обнял за талию свою новую подружку, высокую, длинноногую Вареньку, накинувшую на почти голое тело песцовую шубку.
Они стояли на крыльце особняка. В правой руке Гнедой держал бокал с апельсиновым соком, левой обнимал Вареньку.
— Славно, правда, солнышко мое? — обратился он к ней и поцеловал её в румяную от мороза и сладкого сна щечку.
— Ты проведешь сегодня весь день со мной, дорогой? — зевая, спросила Варенька.
— Разумеется, — солгал он. На сегодня он наметил одно важное мероприятие. Через полчаса он должен был ехать на встречу с одним любопытным человечком. Очень ему не хотелось, чтобы этот экземпляр поганил своими прохорями его резиденцию. Шофер уже возился с «Мерседесом» Гнедого, хотя машина и так была в идеальном порядке. Но все случайности должны были быть исключены, за такие дела Гнедой карал беспощадно.
Они с Варенькой зашли в теплый дом и сытно позавтракали.
— Машина готова, Евгений Петрович, — всунулась в комнату кудрявая голова шофера.
— Ну вот, — рассмеялся Гнедой, целуя Вареньку в губы. — Только успел позавтракать, этот террорист куда-то меня зовет. Никуда от них не денешься, от оглоедов этих…
Варенька надула пухлые губки, собираясь было обидеться, но Гнедого уже и след простыл. Он пошел одеваться. А одеваться он любил красиво. Облачился в серую тройку, натянул шикарные бордовые сапожки, а сверху надел полушубок из чернобурки. Голову оставил непокрытой.
— Ну как я тебе? — молодцевато подбоченился он, выходя к Варе.
— Ослепителен! — восхищенно воскликнула она.
— Скоро буду, не скучай, и не горюй. Разлука, дорогая моя, любовь бережет, — изрек он и вышел. Сел в серебристый «Мерседес» — 500, и лимузин аккуратно покатил по проселочной дороге. Выехал на Рублево-Успенское шоссе и на небольшой скорости направился в Москву. Гнедой не любил быстрой езды. «Какой русский не любит быстрой езды?» — любил задавать риторический вопрос он. — «А вот я не русский, моя мать наполовину француженка, наполовину турчанка, а отец на четверть крови немец, на четверть датчанин, на четверть португалец и лишь на четверть русский. И именно поэтому я люблю неторопливую размеренную езду. Куда спешить? На тот свет всегда успеем…»
— По столбовой летим с тобой стрелой, звенят бубенчики под дугой…, — приятным тенорком пропел он. Шофер угодливо подхихикнул. Затем Гнедой замолчал и задумался.
Мысль отомстить Кондратьеву не оставляла его. И Ферзь стал требовать, чтобы он помог тюменским браткам. Далее ждать было нельзя. И тут подвернулся случай. Ему позвонил Живоглот и сообщил, что только что из тюрьмы освободился некий Мойдодыр, злой, беспощадный отморозок, отсидевший в последний раз восемь лет за убийство и вышедший на волю совсем в другой обстановке. Он когда-то чалился вместе с Живоглотом и обратился к нему, зная, что он ворочает крупными делами.
— Просится в бригаду, — сообщил Живоглот. — Не знаю, брать или нет. Человек, вообще-то полезный. Стреляет хорошо. По сто третьей сидел, за убийство. Может пригодиться, мое мнение…
— Это ещё надо проверить, полезный он или нет, — произнес Гнедой, и тут же мгновенная мысль пришла к нему в голову. Они с Живоглотом затеяли ограбление склада фирмы «Гермес», помня пословицу, что ковать железо надо, пока горячо. Нельзя было дать Кондратьеву опомниться от первого ограбления, исчезновения Дмитриева и наезда. Только авторитет Черного мешал сделать это. И вдруг на днях позвонил Ферзь и как бы между прочим сообщил, что над Черным нависла серьезная статья 93 «прим» и, желая избежать крупных неприятностей, тот исчез в неизвестном никому направлении, а по сообщениям из верных источников по поддельным документам покинул пределы России и выехал в Грецию. Больше расправе с Кондратьевым никто не мешал. И Гнедой решил действовать незамедлительно… Лычкин приготовил дубликаты ключей от склада. Ограбление было намечено в ночь на девятое марта. «А что если на следующий день после ограбления, этого Кондратьева того…?» — подумал Гнедой. — «Одно к одному. Кстати, это даже гуманно — он и расстроиться не успеет, как уже в лучшем мире…» Гнедой обожал подобные эффекты, но опять же без ненужного риска. Так две недели назад он придрался к какой-то мелочи и без сожаления отдал надоевшую ему Люську на потеху братве. Изнасилованная десятком мужиков, она на другое утро повесилась в лесу неподалеку от особняка Гнедого.
Гнедой устроил ей пышные похороны и изображал на них себя несчастным, обезумевшим от горя человеком. Даже головорезы, изнасиловавшие Люську поражались его цинизму. А сразу после похорон к нему доставили длинноногую Варю. И он трахал её во всех позах перед утопающим в цветах портретом Люськи в траурной рамке. А в перерывах пил виски за помин её души.
— Как звать-то твоего убивца? — спросил он Живоглота.
— Дырявин его фамилия. Погоняло — Мойдодыр.
— Глупое какое-то погоняло, — не одобрил кликуху Гнедой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60