Первый — ты побеждаешь. Второй — ты отступаешь. Третий — ты сдался в плен. Случается и четвертый вариант — тебя убивают, но мы его уже отбросили, верно?
Мишин слушал Духова настороженно. Тот говорил простые вещи, но понять, куда он гнет, все же непросто. А угадывать и отвечать так, чтобы это понравилось командиру, Мишин не собирался. Угодничество в себе он не развил и каким упрямцем пришел в училище, таким оттуда и вышел. Единственное, чего, безусловно, добились командиры, — это обтесали и отполировали наиболее острые углы характера, научили курсанта смирять желания и подчинять их приказу. Однако попадать впросак и показаться Духову дураком Мишину тоже не хотелось. Поэтому надо было хорошо понять, в какой угол его загоняет майор.
— Так, и что дальше?
— Дальше, Мишин, нож. Стрелять, насколько я понял, ты умеешь.
— При чем нож?
— При том, Мишин, что это оружие. Потому владеть им надо не, на уровне крутого Мусы с Бухарского базара, который считает, будто нож состоит из лезвия и рукоятки…
— Разве не так?
— Хорошо, что такое лезвие?
— Лезвие? Это боевая часть ножа. Во всяком случае, я так считаю.
— Боевая часть ножа, Мишин, — это клинок. Поражающие части клинка — лезвие и острие. Ту часть, которую держит рука, именуют черенком. В черенке можно выделить перекрестье, пятку и хвостовик. Вся длина ножа от пятки до острия именуется полосой…
— Хорошо, признаюсь, этого я не знал. Но разве в названиях дело?
— В них тоже. Нож нужно подбирать так, чтобы в нем все оказалось по руке. И пока ты не научишься им владеть, бойцом тебя считать рано. Впрочем, для начала ни стрелять, ни резать тебе не придется. Раз ты остаешься, то уже сегодня вечером пойдешь на дело. И без всякого оружия. Чтобы не было соблазна к нему потянуться.
— Да, но…
— Именно. И ты сейчас поймешь, почему обойдемся без «но». У нас в отряде обнаружилась течь. Кто-то из группы связан с афганцами, и, как говорят, наши тайны — кап-кап… Я примерно знаю, где происходят встречи нашего человека со связником душманов. Ты там и сядешь. Решено устроить засаду. Поскольку о твоем приезде никто не знает, лучше всего пойти на дело свежему человеку.
— Да, но без оружия…
— Так надо. Этих людей нельзя трогать. Их стоит выследить. И только потом прижать.
— А если они… Как мне без оружия?
— Мишин, ты волнуешься, что тебя обнаружат? Можешь отказаться. Найду тех, кто пойдет без оружия. И сочтет за честь.
— Понял. Пойду, раз надо.
— Мишин!
Лейтенанта уже начало раздражать, что Духов называет его только по фамилии. Мог бы по званию или по имени, как он называл других, кто во время их беседы заглядывал в командирскую палатку. До Мишина еще не доходило, что обращение по имени у командира ему предстояло заслужить. В момент их разговора фамилия «Мишин» была лишь символом человека, который существует, но которого еще рано причислять к своим товарищам, тем более к товарищам боевым.
— Мишин, заруби на носу…
— Не буду. Он у меня и без того не маленький…
Лейтенант огрызнулся, однако Духов впервые улыбнулся. Майор любил огрызающихся. Волк должен скалить зубы. Стоять, понурив голову, помахивать хвостом и ронять на землю зеленые лепешки — дело телячье. Сделать из телка бойца почти невозможно. Потому Духову импонировали волчата.
— Хорошо, нос не трогай. Просто запомни: командиру не отвечают «понял», а говорят «есть!».
Мишин тяжело вздохнул: Духов так замотал его, что он утратил осторожность и глупо пролетел, показав, что может забывать устав. Для офицера это предосудительно.
— Есть, товарищ майор.
— Вот так, — удовлетворенно сказал Духов, — сейчас и на будущее. — Помолчал. Задумчиво посмотрел на часы. — Отдыхай. Пока. Скоро двинемся. Сидеть в секрете будешь до утра. Пожевать я тебе захвачу…
Мишин прекрасно понимал, какому риску ему придется подвергнуться, оказавшись безоружным в секрете. Но выглядеть трусом (ох, скольких мужиков, не готовых к серьезным испытаниям, сгубила необдуманная лихость!) он не хотел.
Духов протянул руку, открытой ладонью вверх. Мишин шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор.
К вечеру, когда сумерки начали сгущаться, Духов увел лейтенанта из расположения отряда. Минут двадцать они царапались вверх по крутому склону горы, которая днем выглядела ржаво-рыжей. Добравшись до широкой террасы, на которой громоздились завалы камней, Духов остановился.
— Видишь полость?
Он указал на бесформенную груду глыб, скатившихся в кои-то времена сверху по крутому склону.
Мишин пригляделся. И в самом деле, несколько плит, наваленных одна на другую, образовали на террасе нечто похожее на нору с низко нависавшей крышей.
— Лезть туда? — Мишин задал вопрос, надеясь, что этого не потребуется. Если забраться в узкую щель, из которой выползти можно только задним ходом, он окажется в глухой ловушке и, уж коли его там обнаружат, можно считать — пришел конец. Снова мелькнула мысль: не лучше ли плюнуть на гордость и отказаться? Пусть завтра, но вернуться к своим саперам и продолжать заниматься разминированием?
— Угадал. Именно туда.
— Вперед головой или ногами?
Ответ Духова прозвучал насмешливо.
— Это тот случай, Мишин, когда лучше ногами вперед.
— Понял.
Мишин опустился на колени, лег на живот и, как червяк, стал втягивать тело в укрытие. Пещерка оказалась глубокой, и он забрался так далеко, что от выходного отверстия его отделяло не менее чем два метра. Духов нагнулся к укрытию.
— Все, Мишин, оставайся. Я пошел. Мне тут отсвечивать ни к чему.
Мишин услыхал, как захрустели камни под ногами уходившего майора. Несколько минут спустя вокруг стало тихо.
Очень быстро Мишин понял, что лежать в узкой щели не очень приятно. Острые камни давили на живот, впивались в бока. Мишин, стараясь не шуметь, начал осторожно выбирать из-под себя наиболее неудобные обломки.
Он выгребал и убирал один камень, но тут же выяснялось, что тело начинал мучить другой.
Скоро стало настолько темно, что Мишин перестал видеть вход в свою берлогу. Неподалеку заскрипели, зашуршали камни. Судя по всему, подошедших было двое. И сразу они заговорили.
— Не нравится мне это. — Голос, произнесший фразу, звучал без акцента, чисто по-русски.
— Чера? — спросил второй, несомненно афганец. — Почему?
— Здесь легко подслушать. Много камней, нетрудно спрятаться.
— На. — Афганец говорил уверенно. — Нет. Инджа хуб — здесь хорошо.
— Инджа, инджа, — недовольно пробурчал русский. — Ты уйдешь, а меня возьмут за задницу и к ногтю.
— На, на, не боись.
Мишин лежал, затаив дыхание: пугало, не станут ли его искать. Если собеседники знают о существовании норы, достаточно осветить ее нутро фонариком, обнаружить опасного свидетеля и аккуратно пристукнуть его. От напряжения как-то само собой прекратилось ощущение неудобства от лежания на острых камнях.
Через некоторое время собеседники отошли в сторону, сели на камни и о чем-то долго беседовали вполголоса. Курили. Мишин их не видел, но запах табачного дыма до него долетал.
Час спустя встретившиеся распрощались, и звук их шагов удалился в разные стороны. Однако это не давало Мишину уверенности, что можно покинуть укрытие. Он оставался в нем до рассвета. С первыми лучами солнца появился Духов.
— Приходили? — Голос майора выдавал крайнюю заинтересованность.
— Были.
— О чем говорили, понял?
— Сидели в стороне. Вначале подошли совсем близко. Потом отдалились.
Мишин слово в слово повторил все, что ему удалось услыхать. Духов удовлетворенно кивал.
— Добро, Мишин. Теперь откровенно: сильно перетрухал?
— Как сказать. В общем, дело малоприятное.
— Хорошо. Сейчас вернемся, ты отдыхай. Вечером пойдем опять. В другое место. Надо точно установить, кто с кем встречается…
Очередной секрет Духов расположил в глинобитных развалинах неподалеку от гарнизона. Здесь раньше был караван-сарай, или, по-русски, постоялый двор на большом тракте. Его окружала высокая глухая стена, сложенная из саманного кирпича. Теперь сооружение, брошенное всеми, пустовало.
Года три назад отряд моджахедов устроил за стенами караван-сарая засаду. К невезению противника командир полка мотострелков, двигавшихся по дороге, издали заприметил подозрительное сооружение. Он приказал гаубичной батарее развернуться и на всякий случай взять его под прицел.
После первых же выстрелов из засады мощный залп накрыл караван-сарай. Никому из моджахедов уйти с поля боя не удалось. С той поры за развалинами у них сохранилась слава места неудачного. Устраивать здесь засады боевики больше не рисковали.
Мишин просидел в развалинах до утра. На этот раз он больше боялся, как бы рядом не появились змея или скорпион. Чем-чем, а этой гадостью Афганистан богат в полной мере.
Двух человек, пришедших на конспиративную встречу, Мишин разглядел в той мере, в какой это позволил сделать зыбкий голубоватый свет луны, народившейся заново.
Утром в своей палатке Духов спросил:
— Голоса запомнил?
— Думаю, да.
— Хорошо, Мишин, сейчас каждый из наших, не заходя сюда, за тентом произнесет фразу. Попробуй определить того, кто ночью был в развалинах.
Майор подошел к выходу, высунул голову наружу.
— Серов, начинайте.
К тенту стали по одному подходить люди. Все произносили дурацкую, не имевшую смысла фразу: «Что говорить, когда нечего говорить». Произносили и тут же удалялись.
— Этот! — сказал Мишин, услышав голос пятого человека. Сердце заколотилось, ладони вспотели.
— Не ошибся?
— Нет.
— Может, пройдемся еще разок, для верности?
— Давайте.
И снова Мишин сказал: «Этот». Но в голосе его прозвучала растерянность.
— Что-то не так? — Духов вскинул брови.
— Это голос второго. Афганца…
Духов покачал головой.
— Опознать их по виду сумеешь?
— Постараюсь.
— Пошли.
Взвод «спецов» в камуфляже, выцветшем, испятнанном потеками соли, стоял в шеренгу по одному. Мишин долго не думал.
— Второй с правого фланга, третий с левого. Они.
Спецназовцы засмеялись. Заулыбался и Духов.
— Не обижайся, Мишин. Это была проверка. Оба парня — наши. Свои. В первый раз ты слышал только их голоса. Во второй — видел фигуры. Не верю, что не боялся. Но запомнил. Значит, дело ставишь выше собственного страха. Для нас это главное. И еще, Мишин, сделай вывод. Опасность тебе не угрожала, но ты боялся. Значит, наш страх возникает не оттого, что опасность рядом, а потому что мы думаем о ее существовании. Короче, сами себя заставляем дрожать…
Мишин понимал, что его одурачили, но не хотел показывать ни обиды, ни возмущения.
Над ним не смеялись. Его испытывали, и он ничем не унизил себя в этой проверке.
Уже два дня спустя Мишина пригласил в свою палатку Духов. Он сидел за раскладным столиком, обложившись аэроснимками и топографическими картами. Посмотрел на сапера задумчиво.
— Вот что, Сергей…
Такое обращение оказалось неожиданным, и Мишин сразу не понял, что командир обратился к нему. Когда понял, улыбнулся довольно.
— Вот что, Сергей. Предстоит веселое дельце. Надо обрушить небольшую пещерку. Можешь навскидку сказать, сколько тебе потребуется взрывчатки?
Ни спокойствие тона, ни уничижительное определение «пещерка» не обманули Мишина. «Спецам», как он знал, пустяковых дел не поручали, и настраиваться на них не стоило.
— Все зависит от того, какая это пещерка.
Духов едва заметно улыбнулся. Ему вспомнился старый генеральский анекдот. Однажды маршала Буденного спросили: «Как вам нравится Бабель?» Имелся в виду еврейский литератор, далеко не лестно отзывавшийся о буденновской коннице. Буденный его терпеть не мог. Выслушав вопрос, он подкрутил ус и ответил: «Все зависит от того, какая это будет бабель».
— Пещерка хитрая. Магара. Может, слыхал?
Мишин слыхал. Большая часть смерти, консервированной в минах, которые он разоружал, поступала моджахедам из тайников Магары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Мишин слушал Духова настороженно. Тот говорил простые вещи, но понять, куда он гнет, все же непросто. А угадывать и отвечать так, чтобы это понравилось командиру, Мишин не собирался. Угодничество в себе он не развил и каким упрямцем пришел в училище, таким оттуда и вышел. Единственное, чего, безусловно, добились командиры, — это обтесали и отполировали наиболее острые углы характера, научили курсанта смирять желания и подчинять их приказу. Однако попадать впросак и показаться Духову дураком Мишину тоже не хотелось. Поэтому надо было хорошо понять, в какой угол его загоняет майор.
— Так, и что дальше?
— Дальше, Мишин, нож. Стрелять, насколько я понял, ты умеешь.
— При чем нож?
— При том, Мишин, что это оружие. Потому владеть им надо не, на уровне крутого Мусы с Бухарского базара, который считает, будто нож состоит из лезвия и рукоятки…
— Разве не так?
— Хорошо, что такое лезвие?
— Лезвие? Это боевая часть ножа. Во всяком случае, я так считаю.
— Боевая часть ножа, Мишин, — это клинок. Поражающие части клинка — лезвие и острие. Ту часть, которую держит рука, именуют черенком. В черенке можно выделить перекрестье, пятку и хвостовик. Вся длина ножа от пятки до острия именуется полосой…
— Хорошо, признаюсь, этого я не знал. Но разве в названиях дело?
— В них тоже. Нож нужно подбирать так, чтобы в нем все оказалось по руке. И пока ты не научишься им владеть, бойцом тебя считать рано. Впрочем, для начала ни стрелять, ни резать тебе не придется. Раз ты остаешься, то уже сегодня вечером пойдешь на дело. И без всякого оружия. Чтобы не было соблазна к нему потянуться.
— Да, но…
— Именно. И ты сейчас поймешь, почему обойдемся без «но». У нас в отряде обнаружилась течь. Кто-то из группы связан с афганцами, и, как говорят, наши тайны — кап-кап… Я примерно знаю, где происходят встречи нашего человека со связником душманов. Ты там и сядешь. Решено устроить засаду. Поскольку о твоем приезде никто не знает, лучше всего пойти на дело свежему человеку.
— Да, но без оружия…
— Так надо. Этих людей нельзя трогать. Их стоит выследить. И только потом прижать.
— А если они… Как мне без оружия?
— Мишин, ты волнуешься, что тебя обнаружат? Можешь отказаться. Найду тех, кто пойдет без оружия. И сочтет за честь.
— Понял. Пойду, раз надо.
— Мишин!
Лейтенанта уже начало раздражать, что Духов называет его только по фамилии. Мог бы по званию или по имени, как он называл других, кто во время их беседы заглядывал в командирскую палатку. До Мишина еще не доходило, что обращение по имени у командира ему предстояло заслужить. В момент их разговора фамилия «Мишин» была лишь символом человека, который существует, но которого еще рано причислять к своим товарищам, тем более к товарищам боевым.
— Мишин, заруби на носу…
— Не буду. Он у меня и без того не маленький…
Лейтенант огрызнулся, однако Духов впервые улыбнулся. Майор любил огрызающихся. Волк должен скалить зубы. Стоять, понурив голову, помахивать хвостом и ронять на землю зеленые лепешки — дело телячье. Сделать из телка бойца почти невозможно. Потому Духову импонировали волчата.
— Хорошо, нос не трогай. Просто запомни: командиру не отвечают «понял», а говорят «есть!».
Мишин тяжело вздохнул: Духов так замотал его, что он утратил осторожность и глупо пролетел, показав, что может забывать устав. Для офицера это предосудительно.
— Есть, товарищ майор.
— Вот так, — удовлетворенно сказал Духов, — сейчас и на будущее. — Помолчал. Задумчиво посмотрел на часы. — Отдыхай. Пока. Скоро двинемся. Сидеть в секрете будешь до утра. Пожевать я тебе захвачу…
Мишин прекрасно понимал, какому риску ему придется подвергнуться, оказавшись безоружным в секрете. Но выглядеть трусом (ох, скольких мужиков, не готовых к серьезным испытаниям, сгубила необдуманная лихость!) он не хотел.
Духов протянул руку, открытой ладонью вверх. Мишин шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор.
К вечеру, когда сумерки начали сгущаться, Духов увел лейтенанта из расположения отряда. Минут двадцать они царапались вверх по крутому склону горы, которая днем выглядела ржаво-рыжей. Добравшись до широкой террасы, на которой громоздились завалы камней, Духов остановился.
— Видишь полость?
Он указал на бесформенную груду глыб, скатившихся в кои-то времена сверху по крутому склону.
Мишин пригляделся. И в самом деле, несколько плит, наваленных одна на другую, образовали на террасе нечто похожее на нору с низко нависавшей крышей.
— Лезть туда? — Мишин задал вопрос, надеясь, что этого не потребуется. Если забраться в узкую щель, из которой выползти можно только задним ходом, он окажется в глухой ловушке и, уж коли его там обнаружат, можно считать — пришел конец. Снова мелькнула мысль: не лучше ли плюнуть на гордость и отказаться? Пусть завтра, но вернуться к своим саперам и продолжать заниматься разминированием?
— Угадал. Именно туда.
— Вперед головой или ногами?
Ответ Духова прозвучал насмешливо.
— Это тот случай, Мишин, когда лучше ногами вперед.
— Понял.
Мишин опустился на колени, лег на живот и, как червяк, стал втягивать тело в укрытие. Пещерка оказалась глубокой, и он забрался так далеко, что от выходного отверстия его отделяло не менее чем два метра. Духов нагнулся к укрытию.
— Все, Мишин, оставайся. Я пошел. Мне тут отсвечивать ни к чему.
Мишин услыхал, как захрустели камни под ногами уходившего майора. Несколько минут спустя вокруг стало тихо.
Очень быстро Мишин понял, что лежать в узкой щели не очень приятно. Острые камни давили на живот, впивались в бока. Мишин, стараясь не шуметь, начал осторожно выбирать из-под себя наиболее неудобные обломки.
Он выгребал и убирал один камень, но тут же выяснялось, что тело начинал мучить другой.
Скоро стало настолько темно, что Мишин перестал видеть вход в свою берлогу. Неподалеку заскрипели, зашуршали камни. Судя по всему, подошедших было двое. И сразу они заговорили.
— Не нравится мне это. — Голос, произнесший фразу, звучал без акцента, чисто по-русски.
— Чера? — спросил второй, несомненно афганец. — Почему?
— Здесь легко подслушать. Много камней, нетрудно спрятаться.
— На. — Афганец говорил уверенно. — Нет. Инджа хуб — здесь хорошо.
— Инджа, инджа, — недовольно пробурчал русский. — Ты уйдешь, а меня возьмут за задницу и к ногтю.
— На, на, не боись.
Мишин лежал, затаив дыхание: пугало, не станут ли его искать. Если собеседники знают о существовании норы, достаточно осветить ее нутро фонариком, обнаружить опасного свидетеля и аккуратно пристукнуть его. От напряжения как-то само собой прекратилось ощущение неудобства от лежания на острых камнях.
Через некоторое время собеседники отошли в сторону, сели на камни и о чем-то долго беседовали вполголоса. Курили. Мишин их не видел, но запах табачного дыма до него долетал.
Час спустя встретившиеся распрощались, и звук их шагов удалился в разные стороны. Однако это не давало Мишину уверенности, что можно покинуть укрытие. Он оставался в нем до рассвета. С первыми лучами солнца появился Духов.
— Приходили? — Голос майора выдавал крайнюю заинтересованность.
— Были.
— О чем говорили, понял?
— Сидели в стороне. Вначале подошли совсем близко. Потом отдалились.
Мишин слово в слово повторил все, что ему удалось услыхать. Духов удовлетворенно кивал.
— Добро, Мишин. Теперь откровенно: сильно перетрухал?
— Как сказать. В общем, дело малоприятное.
— Хорошо. Сейчас вернемся, ты отдыхай. Вечером пойдем опять. В другое место. Надо точно установить, кто с кем встречается…
Очередной секрет Духов расположил в глинобитных развалинах неподалеку от гарнизона. Здесь раньше был караван-сарай, или, по-русски, постоялый двор на большом тракте. Его окружала высокая глухая стена, сложенная из саманного кирпича. Теперь сооружение, брошенное всеми, пустовало.
Года три назад отряд моджахедов устроил за стенами караван-сарая засаду. К невезению противника командир полка мотострелков, двигавшихся по дороге, издали заприметил подозрительное сооружение. Он приказал гаубичной батарее развернуться и на всякий случай взять его под прицел.
После первых же выстрелов из засады мощный залп накрыл караван-сарай. Никому из моджахедов уйти с поля боя не удалось. С той поры за развалинами у них сохранилась слава места неудачного. Устраивать здесь засады боевики больше не рисковали.
Мишин просидел в развалинах до утра. На этот раз он больше боялся, как бы рядом не появились змея или скорпион. Чем-чем, а этой гадостью Афганистан богат в полной мере.
Двух человек, пришедших на конспиративную встречу, Мишин разглядел в той мере, в какой это позволил сделать зыбкий голубоватый свет луны, народившейся заново.
Утром в своей палатке Духов спросил:
— Голоса запомнил?
— Думаю, да.
— Хорошо, Мишин, сейчас каждый из наших, не заходя сюда, за тентом произнесет фразу. Попробуй определить того, кто ночью был в развалинах.
Майор подошел к выходу, высунул голову наружу.
— Серов, начинайте.
К тенту стали по одному подходить люди. Все произносили дурацкую, не имевшую смысла фразу: «Что говорить, когда нечего говорить». Произносили и тут же удалялись.
— Этот! — сказал Мишин, услышав голос пятого человека. Сердце заколотилось, ладони вспотели.
— Не ошибся?
— Нет.
— Может, пройдемся еще разок, для верности?
— Давайте.
И снова Мишин сказал: «Этот». Но в голосе его прозвучала растерянность.
— Что-то не так? — Духов вскинул брови.
— Это голос второго. Афганца…
Духов покачал головой.
— Опознать их по виду сумеешь?
— Постараюсь.
— Пошли.
Взвод «спецов» в камуфляже, выцветшем, испятнанном потеками соли, стоял в шеренгу по одному. Мишин долго не думал.
— Второй с правого фланга, третий с левого. Они.
Спецназовцы засмеялись. Заулыбался и Духов.
— Не обижайся, Мишин. Это была проверка. Оба парня — наши. Свои. В первый раз ты слышал только их голоса. Во второй — видел фигуры. Не верю, что не боялся. Но запомнил. Значит, дело ставишь выше собственного страха. Для нас это главное. И еще, Мишин, сделай вывод. Опасность тебе не угрожала, но ты боялся. Значит, наш страх возникает не оттого, что опасность рядом, а потому что мы думаем о ее существовании. Короче, сами себя заставляем дрожать…
Мишин понимал, что его одурачили, но не хотел показывать ни обиды, ни возмущения.
Над ним не смеялись. Его испытывали, и он ничем не унизил себя в этой проверке.
Уже два дня спустя Мишина пригласил в свою палатку Духов. Он сидел за раскладным столиком, обложившись аэроснимками и топографическими картами. Посмотрел на сапера задумчиво.
— Вот что, Сергей…
Такое обращение оказалось неожиданным, и Мишин сразу не понял, что командир обратился к нему. Когда понял, улыбнулся довольно.
— Вот что, Сергей. Предстоит веселое дельце. Надо обрушить небольшую пещерку. Можешь навскидку сказать, сколько тебе потребуется взрывчатки?
Ни спокойствие тона, ни уничижительное определение «пещерка» не обманули Мишина. «Спецам», как он знал, пустяковых дел не поручали, и настраиваться на них не стоило.
— Все зависит от того, какая это пещерка.
Духов едва заметно улыбнулся. Ему вспомнился старый генеральский анекдот. Однажды маршала Буденного спросили: «Как вам нравится Бабель?» Имелся в виду еврейский литератор, далеко не лестно отзывавшийся о буденновской коннице. Буденный его терпеть не мог. Выслушав вопрос, он подкрутил ус и ответил: «Все зависит от того, какая это будет бабель».
— Пещерка хитрая. Магара. Может, слыхал?
Мишин слыхал. Большая часть смерти, консервированной в минах, которые он разоружал, поступала моджахедам из тайников Магары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53