Илич ткнул его в бок ботинком.
— Я мыслил — ты крепак, атыкрепалин а. — Я думал, ты крепкий, а ты — дохлятина.
Благое застонал. Илич снова пристукнул его ногой.
— Запомни, твоя судьба в твоих руках.
— Что случилось? Чего тебе от меня надо?
— Искренности. Отвечай на мои вопросы. Только честно. Что ты делаешь в Сплите?
— Отдыхаю.
— За ложь буду наказывать. Больно. Офицер сербской армии просто так в Хорватию отдыхать не поедет.
Благое промолчал.
— Тебе подсказать?
— Что ты с ним миндальничаешь?
Голос прозвучал со стороны. Благое скосил глаза и увидел женщину, полулежавшую на кровати. Она заложила ногу за ногу и курила. Благое узнал в ней Милену — машинистку штаба. Ту, которая не раз прибегала к нему вечерами, чтобы улечься рядом. Значит, это о ней говорила фрау Шредер!
— Успокойся! — Обращаясь к Милене, Илич повысил голос: — Торопиться некуда. Верно, Селич?
— Лично мне — нет.
Илич зло засмеялся.
— Мне тоже. Так тебе подсказать, зачем ты здесь?
— Если можно. Мне кто-то треснул по башке, и память отшибло.
— Хорошо. — Илич почти мурлыкал, словно кот, игравший с мышкой. — Сколько денег ты привез русским?
— Чужих денег я не считаю.
Благое мог сказать «не знаю» и не соврал бы: ему о сумме гонорара диверсантов не говорили. Но признаваться в этом не очень хотелось.
— И все же? Не жмись, друг, я заставлю тебя сказать.
— Ах, деньги! Они в моей комнате. В сумке под кроватью. Возьми и сосчитай.
Илич подсунул резиновую палку под подбородок Благое и надавил на горло. Дыхание перехватило. Благое захрипел. Лицо покраснело, глаза выпучились.
— По-твоему, — сказал Илич, — я будала — глупак? Я проверял твою сумку. Хотя и знал, что этих долларов ты не привез. Ты должен только назвать русским номера счета. В каком банке?
Давление на горло ослабело. Благое несколько раз глубоко вздохнул, стараясь отдышаться.
— Мне поручено передать им только цифры. Их так много, что ни мне, ни тебе они ничего не скажут. Сколько их в номере счета, я не знаю. В каком порядке стоят, мне тоже никто не сообщал.
— На чье имя и где открыт счет? — Илич походил на лису, которая заговаривает зубы вороне, в надежде, что та уронит сыр.
— Не знаю.
Благое опять не врал. Он и в самом деле не знал ни цифр счета, ни то, как их можно вычислить. Ему передали небольшой карманный календарик авиакомпании КЛМ на 1992 год.
Ни пометок, ни тайных знаков на нем не имелось. В этом Благое мог поклясться — он все проверил сам. Как извлечь из календаря нужные цифры, знал только русский. Но это не делало в глазах Илича положение Благое более простым. В подобных случаях незнание воспринимается как уловка и только отягощает последствия, заставляя прибегать к пыткам и давлению.
— Хорошо. Кто этот русский? Где он тебя ждет? Когда состоится встреча?
— Не знаю. Русский должен найти меня сам.
— Ах, Благое, какой ты несчастный! Идешь сам не знаешь куда. Несешь цифры, не знаешь кому. — Илич говорил вкрадчиво и вдруг взорвался громким криком: — Рогата марва! Скотина рогатая! Хочешь, чтобы я в это поверил?!
Перемена настроения была столь внезапной, что Милена, полулежавшая на кровати, вздрогнула. Таким возбужденным и злым Илича она еще никогда не видела. А тот психанул еще и потому, что неожиданно осознал — Благое мог говорить правду. Тогда все задуманное рушилось и летело в бездну, из которой уже не выбраться: назад, в Сербию, возврата нет, мусульманам он вряд ли будет нужен, особенно если не примет ислам и не подрежет себе плоть настолько, насколько того требуют каноны религии. Куда деваться? Куда идти? Все чертова баба! Ну Милена, проклятая сука! Но не на ней же вымещать злость и неудачу!
— Учти, — Илич понизил голос так же неожиданно, как и стал орать. Теперь он говорил с иезуитской вкрадчивостью, временами даже пришептывал: — Я заткну тебе. Благое, пасть и буду отрезать от тебя небольшие кусочки. Сперва пальцы ног, потом двинемся дальше. И ты скажешь все, что знаешь.
Благое молчал. Он прекрасно понимал безысходность своего положения. Немка предупреждала его, но он не принял ее слова всерьез.
Илич вынул из чемодана рулон широкой самоклеющейся ленты — скотча. С хрустом разорвал упаковку. Оскалил зубы в хищной улыбке.
— Ты не веришь, что я говорю серьезно?
В дверь комнаты постучали. Быстрым движением Илич отмотал кусок липучки, оторвал его и запечатал пленнику рот. Повернулся к Милене.
— Кого это к нам несет? Выясни. Только никого не пускай.
Милена подошла к двери.
— Кто там?
— Это фрау Шредер. Вас можно на минутку?
Илич слегка успокоился: немка опасности не представляла. Обычная бабенка. Скорее всего ищет приключений. Фик-фик. У немцев это нормально.
— Выйди к ней. И пошли ее подальше.
Милена щелкнула замком, выглянула в коридор.
Фрау Шредер в красных трикотажных брючках и в серой водолазке сияла улыбкой. Она усиленно жестикулировала и тараторила понемецки нечто совсем непонятное. Из всего Милена выделила только дважды повторенное слово «битте». Она прикрыла дверь в комнату, намереваясь в коридоре объяснить немке, чтобы та катилась к чертовой матери и не нарушала право незнакомых людей на уединение. Однако сказать ничего не успела.
Удар в челюсть справа был настолько силен, а рука, нанесшая его, обладала такой быстротой и силой, что Милена сразу вырубилась из обстановки. Свет в глазах померк, колени подогнулись, и она осела на руки появившегося из-за ее спины Лукина.
Верочка, не медля ни секунды, распахнула дверь, влетела в комнату и, все еще не отрешившись от роли немки, крикнула Иличу:
— Хенде хох! Руки вверх!
Илич не ожидал такого поворота событий. Он дернулся, обернулся и увидел фрау Шредер. Та стояла, широко раздвинув ноги, и двуручным хватом держала пистолет «вальтер» с глушителем. Ствол его был направлен прямо в живот Иличу. По твердо сжатым губам, по выражению глаз было видно: дернись он, немка выстрелит без раздумий.
Мягко ступая по половику, устилавшему пол, в комнату вошли двое. Илич узнал русских…
Он встретился глазами с Крюковым и тут же потупил взор.
В комнату, держа на руках Милену, вошел Лукин. Бросил женщину на кровать. Она все еще не подавала признаков жизни. Посмотрел на Верочку, которая держала Илича под прицелом.
— Ну, мать, у тебя ручка!
Илич неожиданно согнулся, схватился руками за горло: его вырвало прямо на половик.
— Спекся, подлец, — сказал Крюков, брезгливо морщась. — Развяжите Селича.
Связник знал Крюкова в лицо. Он встал, протянул руку.
— Слава Богу, вы здесь. Я уж думал…
Он подошел к платяному шкафу, открыл его, пошуровал в кармане кожаного пиджака. Вынул и протянул Крюкову три карманных календарика, закатанных в прозрачный глянцевый пластик. На лицевой стороне каждого листка красовались голенькие девицы. Они поражали вызывающими позами: сидели, раздвинув ноги, лежали на спинах, ноги задрав. Такие календарики охотно покупают и носят в бумажниках эротоманы всех возрастов — юные с неопробованными в делах женилками и старые, свои женилки уже измочалившие до состояния потертых веревок. Короче, наличие подобных карточек при обнаружении ни у кого не вызовет подозрений. На календарях даты разных лет — девяностого, девяносто первого и второго. Все верно.
Для отсчета следовало взять самый старший — девяносто второй. Вторая цифра в нем показывала нужный для дешифровки месяц года — февраль. Красным цветом в этом месяце обозначены Sunday — воскресенья. Они выпадали на второе, девятое, шестнадцатое и двадцать третье. Значит, недостающие цифры — 2, 9, 1, 6, 2, 3. Стало быть, номер счета в полном виде читался так: 321-29-162-312-3.
Сам посыльный не был посвящен в тайну кода и при самой большой догадливости раскрыть секрета не мог.
— Что будем делать с этими? — Крюков брезгливо тронул носком ботинка Илича.
— Будите без бриге. — Благое потер пальцем уголок рта, где еще недавно лепилась клеящая лента. — Не беспокойтесь. С ними я сам разберусь.
Десять минут спустя фрау Шредер вышла из номера. В холле остановилась возле хозяйки, приветливо улыбнулась.
— Bitte, wo ist die nachste Apotheke? — Пожалуйста, где находится ближайшая аптека?
Хозяйка долго и старательно объясняла дорогой гостье, как пройти к нужному месту, и проводила ее до дверей.
В это время мужчины через окно из номера Верочки покинули гостиницу, оставив Благое наедине с его пленниками. Что серб собирался сделать с ними, никого уже не интересовало.
Вечером того же дня на теплоходе под греческим флагом Верочка, Лукин и Демин отправились на Кипр. Для них путешествие в пекло окончилось.
Проводив их, Крюков прошел в порт. У причала маломерных судов он отыскал катер «Морски орао» — «Морской орел».
С борта на пирс навстречу гостю выпрыгнул узкоплечий загорелый мужчина с по-женски широкими бедрами, голый по пояс, в белой фуражке с якорем на тулье.
— Дон, сервус!
Было видно, что Крюков рад этой встрече.
— Шолом! — Моряк широко распахнул руки. — Сендер! Гольдман! Наконец-то!
— Ты готов? Выходим.
Катер, пеня волну, заложил крутую дугу и, ревя двигателем, понесся в сторону Сплитского канала — пролива между берегом материка и островами Малым и Великим Дрвеником. Там лежал выход в голубые просторы Ядрана — Адриатического моря.
Дон вел судно уверенно, и даже со стороны можно было угадать, что оно подчиняется руке умелого моряка.
— Сендер, я за тебя боялся. Они могли подстраховаться.
— Что ты имеешь в виду?
— За такие деньги они могли убрать тебя и…
— Не могли.
— Ты так уверен?
Сендер мрачно усмехнулся.
— Ты не знаешь русских, Дон. Это еще не люди, а просто так, биомасса… Они слишком примитивны. Слишком доверчивы. В них сидит неистребимое желание подчиняться. Они ждут, чтобы их кто-то вел за собой. Они верят, что есть дураки, которые желают о них заботиться. Они доверяют политикам, которые обещают счастливое будущее. Банкирам, сулящим дикую прибыль на вклады. Работодателям, что предлагают большие заработки и богатство. Ко всему, русские никогда на другой день после обещаний не проверяют, как они исполняются… Это кажется им не совсем приличным. Дурацкая вера в законы чести… Обмануть их ничего не стоит.
— Неужели все такие?
— Почему? Уже есть и немало других.
— Ты еще туда вернешься?
— В Россию? Ну нет. Там совсем недавно погорел Динель…
— Нелегал?
— Нет, работал в посольстве под дипломатическим прикрытием. Влип на разработке офицера военной разведки. Так что погода для меня стала неблагоприятной.
— Уедешь в Израиль?
Гольдман пожал плечами.
— Откуда мне знать? Смотря что прикажут.
— Я так рад. — Дон обнял Гольдмана за плечи и прижался к нему. — Ты не представляешь, как я соскучился. — И сразу задал вопрос: — Ты этой русской бабой не увлекся?
Гольдман коротко хохотнул.
— Не беспокойся, Дон. Так дешево покупаться — не мой стиль.
Считая, что вопрос исчерпан, Гольдман сменил тему:
— На траверзе Рогожницы нас должен ждать сухогруз «Эйлат». Капитан в курсе. Он примет товар.
— Эти чертовы взрыватели?
— Головки наведения. Как только передадим их, возвращаемся. Завтра мне надо смотаться в Женеву.
— Сендер! — Голос Дона стал просящим. — Ты у меня задержишься? Я очень…
— Задержусь, милый. Я тоже — очень…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Я мыслил — ты крепак, атыкрепалин а. — Я думал, ты крепкий, а ты — дохлятина.
Благое застонал. Илич снова пристукнул его ногой.
— Запомни, твоя судьба в твоих руках.
— Что случилось? Чего тебе от меня надо?
— Искренности. Отвечай на мои вопросы. Только честно. Что ты делаешь в Сплите?
— Отдыхаю.
— За ложь буду наказывать. Больно. Офицер сербской армии просто так в Хорватию отдыхать не поедет.
Благое промолчал.
— Тебе подсказать?
— Что ты с ним миндальничаешь?
Голос прозвучал со стороны. Благое скосил глаза и увидел женщину, полулежавшую на кровати. Она заложила ногу за ногу и курила. Благое узнал в ней Милену — машинистку штаба. Ту, которая не раз прибегала к нему вечерами, чтобы улечься рядом. Значит, это о ней говорила фрау Шредер!
— Успокойся! — Обращаясь к Милене, Илич повысил голос: — Торопиться некуда. Верно, Селич?
— Лично мне — нет.
Илич зло засмеялся.
— Мне тоже. Так тебе подсказать, зачем ты здесь?
— Если можно. Мне кто-то треснул по башке, и память отшибло.
— Хорошо. — Илич почти мурлыкал, словно кот, игравший с мышкой. — Сколько денег ты привез русским?
— Чужих денег я не считаю.
Благое мог сказать «не знаю» и не соврал бы: ему о сумме гонорара диверсантов не говорили. Но признаваться в этом не очень хотелось.
— И все же? Не жмись, друг, я заставлю тебя сказать.
— Ах, деньги! Они в моей комнате. В сумке под кроватью. Возьми и сосчитай.
Илич подсунул резиновую палку под подбородок Благое и надавил на горло. Дыхание перехватило. Благое захрипел. Лицо покраснело, глаза выпучились.
— По-твоему, — сказал Илич, — я будала — глупак? Я проверял твою сумку. Хотя и знал, что этих долларов ты не привез. Ты должен только назвать русским номера счета. В каком банке?
Давление на горло ослабело. Благое несколько раз глубоко вздохнул, стараясь отдышаться.
— Мне поручено передать им только цифры. Их так много, что ни мне, ни тебе они ничего не скажут. Сколько их в номере счета, я не знаю. В каком порядке стоят, мне тоже никто не сообщал.
— На чье имя и где открыт счет? — Илич походил на лису, которая заговаривает зубы вороне, в надежде, что та уронит сыр.
— Не знаю.
Благое опять не врал. Он и в самом деле не знал ни цифр счета, ни то, как их можно вычислить. Ему передали небольшой карманный календарик авиакомпании КЛМ на 1992 год.
Ни пометок, ни тайных знаков на нем не имелось. В этом Благое мог поклясться — он все проверил сам. Как извлечь из календаря нужные цифры, знал только русский. Но это не делало в глазах Илича положение Благое более простым. В подобных случаях незнание воспринимается как уловка и только отягощает последствия, заставляя прибегать к пыткам и давлению.
— Хорошо. Кто этот русский? Где он тебя ждет? Когда состоится встреча?
— Не знаю. Русский должен найти меня сам.
— Ах, Благое, какой ты несчастный! Идешь сам не знаешь куда. Несешь цифры, не знаешь кому. — Илич говорил вкрадчиво и вдруг взорвался громким криком: — Рогата марва! Скотина рогатая! Хочешь, чтобы я в это поверил?!
Перемена настроения была столь внезапной, что Милена, полулежавшая на кровати, вздрогнула. Таким возбужденным и злым Илича она еще никогда не видела. А тот психанул еще и потому, что неожиданно осознал — Благое мог говорить правду. Тогда все задуманное рушилось и летело в бездну, из которой уже не выбраться: назад, в Сербию, возврата нет, мусульманам он вряд ли будет нужен, особенно если не примет ислам и не подрежет себе плоть настолько, насколько того требуют каноны религии. Куда деваться? Куда идти? Все чертова баба! Ну Милена, проклятая сука! Но не на ней же вымещать злость и неудачу!
— Учти, — Илич понизил голос так же неожиданно, как и стал орать. Теперь он говорил с иезуитской вкрадчивостью, временами даже пришептывал: — Я заткну тебе. Благое, пасть и буду отрезать от тебя небольшие кусочки. Сперва пальцы ног, потом двинемся дальше. И ты скажешь все, что знаешь.
Благое молчал. Он прекрасно понимал безысходность своего положения. Немка предупреждала его, но он не принял ее слова всерьез.
Илич вынул из чемодана рулон широкой самоклеющейся ленты — скотча. С хрустом разорвал упаковку. Оскалил зубы в хищной улыбке.
— Ты не веришь, что я говорю серьезно?
В дверь комнаты постучали. Быстрым движением Илич отмотал кусок липучки, оторвал его и запечатал пленнику рот. Повернулся к Милене.
— Кого это к нам несет? Выясни. Только никого не пускай.
Милена подошла к двери.
— Кто там?
— Это фрау Шредер. Вас можно на минутку?
Илич слегка успокоился: немка опасности не представляла. Обычная бабенка. Скорее всего ищет приключений. Фик-фик. У немцев это нормально.
— Выйди к ней. И пошли ее подальше.
Милена щелкнула замком, выглянула в коридор.
Фрау Шредер в красных трикотажных брючках и в серой водолазке сияла улыбкой. Она усиленно жестикулировала и тараторила понемецки нечто совсем непонятное. Из всего Милена выделила только дважды повторенное слово «битте». Она прикрыла дверь в комнату, намереваясь в коридоре объяснить немке, чтобы та катилась к чертовой матери и не нарушала право незнакомых людей на уединение. Однако сказать ничего не успела.
Удар в челюсть справа был настолько силен, а рука, нанесшая его, обладала такой быстротой и силой, что Милена сразу вырубилась из обстановки. Свет в глазах померк, колени подогнулись, и она осела на руки появившегося из-за ее спины Лукина.
Верочка, не медля ни секунды, распахнула дверь, влетела в комнату и, все еще не отрешившись от роли немки, крикнула Иличу:
— Хенде хох! Руки вверх!
Илич не ожидал такого поворота событий. Он дернулся, обернулся и увидел фрау Шредер. Та стояла, широко раздвинув ноги, и двуручным хватом держала пистолет «вальтер» с глушителем. Ствол его был направлен прямо в живот Иличу. По твердо сжатым губам, по выражению глаз было видно: дернись он, немка выстрелит без раздумий.
Мягко ступая по половику, устилавшему пол, в комнату вошли двое. Илич узнал русских…
Он встретился глазами с Крюковым и тут же потупил взор.
В комнату, держа на руках Милену, вошел Лукин. Бросил женщину на кровать. Она все еще не подавала признаков жизни. Посмотрел на Верочку, которая держала Илича под прицелом.
— Ну, мать, у тебя ручка!
Илич неожиданно согнулся, схватился руками за горло: его вырвало прямо на половик.
— Спекся, подлец, — сказал Крюков, брезгливо морщась. — Развяжите Селича.
Связник знал Крюкова в лицо. Он встал, протянул руку.
— Слава Богу, вы здесь. Я уж думал…
Он подошел к платяному шкафу, открыл его, пошуровал в кармане кожаного пиджака. Вынул и протянул Крюкову три карманных календарика, закатанных в прозрачный глянцевый пластик. На лицевой стороне каждого листка красовались голенькие девицы. Они поражали вызывающими позами: сидели, раздвинув ноги, лежали на спинах, ноги задрав. Такие календарики охотно покупают и носят в бумажниках эротоманы всех возрастов — юные с неопробованными в делах женилками и старые, свои женилки уже измочалившие до состояния потертых веревок. Короче, наличие подобных карточек при обнаружении ни у кого не вызовет подозрений. На календарях даты разных лет — девяностого, девяносто первого и второго. Все верно.
Для отсчета следовало взять самый старший — девяносто второй. Вторая цифра в нем показывала нужный для дешифровки месяц года — февраль. Красным цветом в этом месяце обозначены Sunday — воскресенья. Они выпадали на второе, девятое, шестнадцатое и двадцать третье. Значит, недостающие цифры — 2, 9, 1, 6, 2, 3. Стало быть, номер счета в полном виде читался так: 321-29-162-312-3.
Сам посыльный не был посвящен в тайну кода и при самой большой догадливости раскрыть секрета не мог.
— Что будем делать с этими? — Крюков брезгливо тронул носком ботинка Илича.
— Будите без бриге. — Благое потер пальцем уголок рта, где еще недавно лепилась клеящая лента. — Не беспокойтесь. С ними я сам разберусь.
Десять минут спустя фрау Шредер вышла из номера. В холле остановилась возле хозяйки, приветливо улыбнулась.
— Bitte, wo ist die nachste Apotheke? — Пожалуйста, где находится ближайшая аптека?
Хозяйка долго и старательно объясняла дорогой гостье, как пройти к нужному месту, и проводила ее до дверей.
В это время мужчины через окно из номера Верочки покинули гостиницу, оставив Благое наедине с его пленниками. Что серб собирался сделать с ними, никого уже не интересовало.
Вечером того же дня на теплоходе под греческим флагом Верочка, Лукин и Демин отправились на Кипр. Для них путешествие в пекло окончилось.
Проводив их, Крюков прошел в порт. У причала маломерных судов он отыскал катер «Морски орао» — «Морской орел».
С борта на пирс навстречу гостю выпрыгнул узкоплечий загорелый мужчина с по-женски широкими бедрами, голый по пояс, в белой фуражке с якорем на тулье.
— Дон, сервус!
Было видно, что Крюков рад этой встрече.
— Шолом! — Моряк широко распахнул руки. — Сендер! Гольдман! Наконец-то!
— Ты готов? Выходим.
Катер, пеня волну, заложил крутую дугу и, ревя двигателем, понесся в сторону Сплитского канала — пролива между берегом материка и островами Малым и Великим Дрвеником. Там лежал выход в голубые просторы Ядрана — Адриатического моря.
Дон вел судно уверенно, и даже со стороны можно было угадать, что оно подчиняется руке умелого моряка.
— Сендер, я за тебя боялся. Они могли подстраховаться.
— Что ты имеешь в виду?
— За такие деньги они могли убрать тебя и…
— Не могли.
— Ты так уверен?
Сендер мрачно усмехнулся.
— Ты не знаешь русских, Дон. Это еще не люди, а просто так, биомасса… Они слишком примитивны. Слишком доверчивы. В них сидит неистребимое желание подчиняться. Они ждут, чтобы их кто-то вел за собой. Они верят, что есть дураки, которые желают о них заботиться. Они доверяют политикам, которые обещают счастливое будущее. Банкирам, сулящим дикую прибыль на вклады. Работодателям, что предлагают большие заработки и богатство. Ко всему, русские никогда на другой день после обещаний не проверяют, как они исполняются… Это кажется им не совсем приличным. Дурацкая вера в законы чести… Обмануть их ничего не стоит.
— Неужели все такие?
— Почему? Уже есть и немало других.
— Ты еще туда вернешься?
— В Россию? Ну нет. Там совсем недавно погорел Динель…
— Нелегал?
— Нет, работал в посольстве под дипломатическим прикрытием. Влип на разработке офицера военной разведки. Так что погода для меня стала неблагоприятной.
— Уедешь в Израиль?
Гольдман пожал плечами.
— Откуда мне знать? Смотря что прикажут.
— Я так рад. — Дон обнял Гольдмана за плечи и прижался к нему. — Ты не представляешь, как я соскучился. — И сразу задал вопрос: — Ты этой русской бабой не увлекся?
Гольдман коротко хохотнул.
— Не беспокойся, Дон. Так дешево покупаться — не мой стиль.
Считая, что вопрос исчерпан, Гольдман сменил тему:
— На траверзе Рогожницы нас должен ждать сухогруз «Эйлат». Капитан в курсе. Он примет товар.
— Эти чертовы взрыватели?
— Головки наведения. Как только передадим их, возвращаемся. Завтра мне надо смотаться в Женеву.
— Сендер! — Голос Дона стал просящим. — Ты у меня задержишься? Я очень…
— Задержусь, милый. Я тоже — очень…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53