И его можно понять.
Почти все предатели начинают люто ненавидеть то, чему еще недавно служили с немалым рвением и превращают измену в промысел. Так им легче в свое оправдание заявлять, что проданные ими товарищи были ненавистны с давних пор, а их секреты выданы не за деньги, не за материальные блага, а по глубоким идейным мотивам.
Сломавшись, что вполне могло случиться с каждым другим, кого подвергают пыткам, Илич смотрел на Драгана с презрением.
— Почему ты принял ислам?
Солдат показал левую руку.
— Мне отрубали пальцы. По одному. Всего три.
— Кто?
— Господин Зоран.
— Чего он требовал?
— Сменить веру.
— И ты согласился?
— Да.
Они шли по дороге, которая тянулась вдоль обрыва над быстрой Железницей. На одном из поворотов, с которого на большом расстоянии был виден весь путь, Илич задержался. Поднял голову.
— Что там, Драган?
— Где?
Солдат недоуменно посмотрел на капитана.
— Вон. — Илич вскинул руку и показал в сторону плешивой горки.
Солдат приложил руку ко лбу козырьком, прикрывая глаза от солнца, стоявшего над горами. Илич нервным движением ткнул ему в затылок ствол пистолета и нажал на спуск. Выстрел расколол тишину. Отдача толкнула руку. Солдат, сбитый с ног резким ударом, так и не успев оторвать ладонь от расколовшейся головы, рухнул с утеса в темную бурную воду потока.
Не убирая оружия, Илич выставил ногу вперед, склонился над обрывом и проследил за тем, как вода накрыла упавшее в нее тело. Огляделся. Заметил пилотку, которая зацепилась за камни. Зло пнул ее, заставив упасть в реку…
Двадцать три дня Иличу пришлось отлежать в госпитале, который располагался в здании бывшей школы. Герою, выбравшемуся из окружения, потерявшему в бою всех товарищей, пролившему много крови, врачи и сестры оказывали повышенное внимание. Однако рана в плече, как и любое огнестрельное ранение, заживала медленно.
Илич лежал у окна с западной стороны палаты и всякий раз видел, как солнце уходит за горы. Настроение у него все время оставалось поганым. Он боялся, как бы правда о его похождениях и предательстве не выплыла наружу и не стала кому-то известной.
За два дня до выписки в палату к Иличу пришла гостья. Раненый лежал на спине, укрывшись одеялом, и глядел в окно, где красное солнце уже наполовину ушло заТребень лесистых гор и деревья были видны так, словно иголки на спине у ежа.
Гостья была невысокой черноволосой молодицей в военной форме. Она держала в руках плетеную корзиночку с фруктами. Легким шагом приблизилась к постели раненого.
— Я Милена. Тебе привет от Зорана.
У Илича трепыхнулось сердце и похолодело в животе. То, чего он больше всего боялся, случилось: его вычислили. И все же он нашел силы показать возмущение.
— Оставь глупости. Если ты о Зоране Вуковиче, то он погиб в бою. На моих глазах.
Милена перестала улыбаться.
— Разве я ошиблась? Ты Илич из Мокроноге?
Название небольшого населенного пункта на юге страны служило ключевым словом пароля. Чувствуя, что хватка холодной руки страха, сжавшая горло, ослабевает, Илич ответил:
— Нет, я из Коло.
— Тогда это тебе.
Милена поставила на столик возле кровати корзинку с фруктами.
— Хвала. — Илич изобразил улыбку, но она получилась жалкой, вымученной. — Спасибо.
Милена подвинула к койке стул и присела.
— Когда тебя выпишут?
— Не знаю. Еще не прошла слабость.
— Пора выходить. Зоран ждет.
Илич сокрушенно вздохнул.
— Мне еще тяжко.
У Милены хитро заблестели глаза. Ее рука неожиданно для Илича скользнула под одеяло.
Теплая ждонь коснулась груди, прошлась по животу, опускаясь все ниже. Илич пытался дернуться, но Милена ему этого не позволила.
— Контрола, — сказала она и засмеялась. — Ты обманщик, Илич. Так слабость у мужчин не проявляется. Ты уже встал, значит, пора ходить. Это я тебе говорю. Как только выпишут, приходи ко мне…
Медина Наджатич родилась в селе Скендер Вакуф в семье правоверных мусульман-сербов.
Когда девочке было три года, ее отец и мать погибли в автокатастрофе. Рейсовый автобус на омытой дождем горной дороге соскользнул с проезжей части и рухнул под обрыв.
Девочку на воспитание взял в свою семью мулла Нуратдин. Уже к десяти годам ему стало ясно, что в доме подрастает черноокая красавица. Нуратдин не форсировал событий. Он исподволь готовил падчерицу к роли наложницы. Делал это мулла с большим терпением и последовательностью. Нуратдин приучил девочку сидеть у него на коленях, гладил головку, расчесывал пышные волосы, запускал руку под рубаху, потирал и почесывал спинку. Медине это нравилось, и она охотно позволяла Нуратдину ласкать себя. Любила она и щедрые подарки, которые дарил опекун.
Когда у девочки появились грудки, благочестивый мулла стал их осторожно поглаживать, сжимать пальцами и пощипывать соски.
Благочестивость своего поведения мулла Нуратдин сверял по Корану: «А если вы боитесь, что будете несправедливы с сиротами, то женитесь на тех, что приятны вам, женщинах — и двух, и трех, и четырех… Ваши жены — нива для вас, ходите на вашу ниву, когда пожелаете, и уготовайте для самих себя…»
В тринадцать лет Медина стала наложницей Нуратдина. Он взошел к ней и узнал ее наготу, и показал, что властен в этом. Некоторое время спустя Медина и сама стала искать близости со своим повелителем, отдавалась ему с радостью и удовольствием. Тайна тайн открылась перед ней с самой прекрасной ее стороны. Единственное, что заставляло сдерживать страсть, сжигавшую девушку, и умерять желания, было повеление пророка: «О вы, которые уверовали! Пусть просят разрешения у вас те, которыми овладели ваши десницы, и те, которые достигли зрелости, три раза: до молитвы на заре, когда снимаете одежду, после полудня, и после вечерней молитвы — три наготы у вас. Нет ни на вас, ни на них греха после них: тогда ходите одни из вас к другим. Так разъясняет вам Аллах знамения!»
Три наготы в день Медине почти всегда оказывалось мало, но преступить поучение не могла ни она, ни сам мулла.
Нуратдин умер внезапно, когда Медине было шестнадцать. Его вдова госпожа Айша без раздумий и колебаний выставила девчонку из дома.
Начать жизнь на улице, без моральной и материальной поддержки, для неопытной девушки дело совсем не простое. Медине пришлось Ьспытать немало злоключений. Она занималась проституцией в Загребе и Белграде, была стриптизершей. В двадцать лет окончила курсы радиотелеграфистов. Тогда же сменила мусульманское имя Медина на Милену и поступила на службу в югославскую народную армию. Работая в армейском штабе, познакомилась с сержантом Зораном Вуковичем и сблизилась с ним.
Вукович происходил из семьи богатых сербов-мусульман, и родственные души объединились. Состоя на сербской службе, они начали работать на военную разведку боснийских мусульман. Милене Илич пришелся по душе с первого взгляда. С того времени, как Зоран ушел к своим, она томилась, не имея возможности предстать в наготе своей перед мужчиной хотя бы раз в день.
Илич все правильно понял. Он не боялся и не стеснялся женщин. В селе, где Илич родился и рос, несмотря на строгие нравы и православную церковную мораль, жизнь брала свое.
С наступлением вечера, когда Божий глаз терял остроту и способность подглядывать за греховными делишками прихожан местной церкви, благочестие уступало место неутоленным желаниям и похоти. Даже местный священник — душебрижник — отец Петр, подобрав рясу, отправлялся в гости к удовице — вдове Соколич, богатой телом и переполненной страстями. Отец Петр не считал грех телесный грехом смертным и любовные проступки сельчан — мужчин и женщин, исповедовавшихся ему, с легкой душой прощал от имени Бога-вседержителя, творца неба и земли.
В четырнадцать лет Звездан совершил первое грехопадение. Произошло это настолько неожиданно, что мальчишка буквально обалдел от свалившейся на него сладости и постыдности содеянного.
В один из дней лета Звездана пригласила зайти к ней во двор удовица Олга Божич. Ей нужно было выкопать яму для компоста. Звездан работы не боялся, лопатой орудовал споро. Он стоял на дне ямы, доходившей ему уже до плеч, когда на ее краю появилась Олга. Она встала над ним как монумент, одетая в легкое платье с рукавами до плеч. По случаю жары исподнего на удовице не оказалось.
Звездан случайно поднял голову и увидел то, о чем до того только слышал, когда мальчишки говорили между собой «про это».
Один взгляд, а Звездана будто током шибануло. До той поры мало знакомое ему волнение заставило задрожать руки и ноги. Низ живота потяжелел, мужское естество, не подчиняясь разуму, напряглось, напружинилось, закаменело.
Вдова стояла у ямы как капитан на палубе корабля в качку — широко расставив ноги, и Звездан не мог побороть любопытства. Едва копнув лопатой, он выбрасывал землю наружу и кидал взгляд вверх…
Позже, приобретя опыт общения с женщинами и разгадав некоторые их хитрости, Звездан понял, что Олга ничего случайно не делала. В ее поведении все было продумано так, чтобы паренек пал жертвой искушения и соблазна как бы само собой. Так и случилось, когда удовица пригласила мальчишку, который закончил работу, пообедать — поручати — с ней.
Она все обставила так, чтобы виновником происшедшего в собственных глазах остался Звездан. Он долго был уверен, что соблазнил и одолел удовицу против ее желания и воли, такую одинокую и беззащитную. А Олга, лаская и не отпуская от себя мальчишку, уговаривала его не губить ее и никому, даже самым верным друзьям, не рассказывать о случившемся. И Звездан дал страшную клетву — клятву — и перед распятием побожился, что никогда не станет кривоклетником — клятвоотступником.
Обещание Звездан сдержал. Он вообще не был трепачом.
Газдарка — хозяйка Олга — славно поработала над сексуальным развитием Илича. Ой, славно! Общаясь с ней, набираясь мужского опыта, парень постепенно пришел к выводу, что бабе в той же мере сладко с мужиком, как и мужику с бабой. Коли так, то нет нужды тратить силы и время, волочиться за каждой юбкой. Если возникло у тебя желание, ищи ту, которая его разделит. Задавай вопрос: «А вы, милая, со мной не желаете? Нет? Простите. Для меня священно ваше желание и нежелание. Адью, мадам!»
Практика подтвердила правильность избранного Иличем пути.
В своем селе, не порывая с газдаркой удовицей Олгой, он втайне шастал и по другим дворам. Стрелял во все, что попадало под прицел — в удовиц, в солдаток, проводивших мужей на службу в армию. Услаждался даже с монашкой, которая приехала в село к сестре на побывку. И убедился: умеют, черт подери, за монастырскими стенами выдерживать вина и страсти. Ох, умеют!
Прямо из госпиталя Илич переселился к Милене, и они стали жить вместе.
Группа мусульманской разведки начала свою работу в штабе армии боснийских сербов.
Азиз Омар
Офицер иракской внешней разведки Мухабарата. Инструктор спецназа. Диверсант.
— Ла иллаха илля ллаху ва Мухамаддун расулу-л-лахи. — Азиз Омар благочестив, праведен, и молитва часто срывается с его языка. — Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммад его пророк.
Кто может усомниться в истинности такого утверждения? Кто?
Азиз Омар мог родиться в славном городе Багдаде или в благословенной, овеянной легендами Басре в семье богатых шейхов, и что?
Дало бы это ему счастье и радость? А он родился в небогатой семье ремесленника в поселке Аль-Ауджа под Тикритом, который по большому счету и городом не назовешь. Но Аллах велик, и правоверные в его глазах равны.
Справедливость всемогущего — адль — в одинаковой мере распространяется на рожденных во дворцах, в чертогах владык и на тех, кто вышел из хижин.
Азиз Омар, выходец из племени аль-тикрити, оказался выделенным божественным провидением из тысяч и тысяч правоверных мусульман. Выделен бисмилляхи р-рахманир-рахим — именем Аллаха милостивого и милосердного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53