При жизни мужа Анна Ивановна в какой-то мере еще скрывала свои увлечения на стороне. Правда, несколько раз попадалась на горячем, была изрядно колочена мужем-математиком, но зато, оставшись вдовой, отыгралась за все упущенное. Временные мужья стали в ее жизни явлением постоянным. Правда, первыми сбегали от Анны Ивановны они сами. Не у каждого мужчины надолго хватает сил крепко обнимать и ублажать пылкую страсть стокилограммовой вдовушки.
Знание таких подробностей скорее всего не изменило бы планов Лукина на женитьбу, но задуматься кое о чем помогло. Впрочем, и это скорее всего домысел. Учитывать наследственность — собственную и чужую — нас никогда не учили, и делать этого мы не умеем.
А генетика, выбрав подходящий момент, идет на прорыв.
Уже на втором году супружества Ирма поплыла — стала полнеть, терять девичью стройность, обленилась, бросила работу.
Второе наследственное качество — появление больших страстей в большом теле — ждать себя не заставило. И, как всегда, для мужа такое открытие явилось полной неожиданностью.
В один из летних дней, когда парашютно-десантный батальон, в котором Лукин командовал взводом, собирался на прыжки, лейтенанта вызвали в штаб полка и приказали срочно ехать в командировку. Ему поручалось получить в арсенале и привезти в часть партию новых автоматов. Оформив проездные документы, Лукин отправился домой собрать чемодан.
Автобусом он доехал до окраинной улицы городка, где располагались дома, принадлежавшие квартирно-эксплуатационной службе гарнизона. Лукин жил в сборно-щитовой избушке, рассчитанной на две семьи. Домику было по меньшей мере уже лет двадцать, и офицеры по заслугам именовали подобное сооружение «сборно-щелевым». Для утепления все пустоты в двойных стенах при строительстве забили теплоизоляцией, и она стала удобным прибежищем для мышей. По ночам грызуны шебаршили так, что казалось, дом вот-вот рассыплется. Тем не менее офицерам, не избалованным жилищными благами, своя квартира казалась пределом мечты.
Мой дом — моя крепость. Входя к себе, Лукин испытывал приятное чувство возвращения в родную гавань. Открыв наружную дверь ключом, он пересек полутемную прихожую. Легко миновал полосу малозаметных препятствий — ведро с водой (водопроводная колонка находилась на улице), оцинкованный бак для кипячения белья и коляску с хозяйственной сумкой для перевозки овощей. Ничего не задел, ничем не грохнул. Вошел в кухню и остановился в недоумении. Из спальни слышались вскрики Ирмы.
Сдавленные, полные страдания. Что же могло случиться? Когда он уходил, с женой все было нормально. Заболела? Упала и побилась? Сломала ногу и не может подняться? Мысль о возможном несчастье была единственной, пришедшей на ум в ту минуту.
Лукин толкнул запертую дверь коленом. Она распахнулась. Увиденное заставило Лукина на миг застыть на пороге.
Возле семейной кровати на пушистом коврике, который они вместе купили на рынке, в позе скачущей лошадки стояла нагая Ирма. А на ней, как лихой наездник, в такой же степени обнаженный, как и она, восседал тщедушный мужичонка. Он тяжело дышал, дергался, изображая бешеную скачку, и при каждом его рывке Ирма вскрикивала и стонала.
Лукин шагнул вперед, схватил голого мужичка за шкирман, как котяру, забравшегося в хозяйскую сметану, и швырнул в угол. Тот скользнул голым задом по полу, шмякнулся спиной о стену и остался лежать в позе лягушки, распластавшей ноги.
В «наезднике» Лукин узнал соседа, прапорщика Щенкова. Тот заведовал продовольственным складом, был тих, обходителен, незаметен. Внешне прапорщик выглядел тщедушным подобием человека — впалые щеки, обтянутые желтой восковой кожей скулы, ребра, выпиравшие наружу, как шпангоуты лодки с ободранной обшивкой. Короче, не человек, а медицинское пособие для студентов, изучающих кости скелета.
Прапорщик лежал на полу, перепуганный до смерти. И было чего бояться: Лукин одним щелчком мог перешибить удачливого соперника пополам. Но хладнокровие не оставило лейтенанта. В приключившемся он видел не столько трагическое, сколько комическое.
Надо же, его, лихого орла, десантника, общипал, оставил без перьев и выставил на всеобщее обозрение бледный червь-опарыш, вылезший из мешка муки в продовольственном складе.
Обычно в таких случаях моральное потрясение у мужчины вызывает не столько очевидная потеря жены, сколько эгоистическое осознание того, что его предпочли кому-то другому.
Именно оскорбленное чувство собственника заставляет обманутых мужей убивать жен, их любовников, а то и самих себя.
Что следует сделать и как поступить, спроси его об этом заранее, Лукин не знал. Все остальное, что он делал, происходило будто в густом тумане, и многие подробности случившегося даже не остались в памяти.
Первым делом Лукин сгреб шмотье прапорщика, которое тот в беспорядке разбросал по комнате. Затем сдернул простыню с жены, укрывшейся ею до подбородка. Та перепуганно дернулась и рукой прикрыла густую рыжую шерсть в треугольнике под животом.
Лукин увязал барахло прапорщика в узел, закинул за спину. Замахнулся, занес кулак над головой Щенкова. Тот в испуге закрыл глаза и пригнул голову.
— Вперед марш!
Держа руки лопаточкой на причинном месте и боязливо переступая ногами (не врезали бы кулаком по затылку!), прапорщик двинулся к выходу. Они вышли на крыльцо.
На улице светило солнце. Перед домом в траве копошились и ссорились воробьи. На старом тополе, вытягивая шею, словно стараясь вылезти из перьев, противно орала ворона. Две женщины, сидевшие на лавочке возле соседнего двора, увидев странную процессию, подняли головы.
Лукин довел Щенкова до угла, где стояли железная противопожарная бочка с водой и лестница, приставленная к крыше.
— Полезай!
— Я-я… — прапорщик заикался.
— Марш!
Сверкая голым задом и грязными пятками, Щенков полез вверх. Лукин бросил узел и поднялся за ним.
От среза крыши по крутому скату к коньку вела драбина — доска с прибитыми к ней перекладинами.
— Наверх!
Прапорщик забрался на верхотуру и уселся, свесив ноги по обе стороны ската.
— Сиди!
Соседки, заинтересованные происходившим, встали со скамейки и подошли к палисаднику: надо же потом будет рассказать подругам о случившемся со всеми подробностями, во всех деталях!
Лукин закинул узел на плечо и пошел к многоквартирному бараку, в котором жил Щенков. Его жена, желчная, вредная курва, продавщица гарнизонного магазина, после большой стирки развешивала белье на веревках, натянутых поперек двора. Лукин подошел к ней, развязал узел и, не говоря ни слова, стал развешивать на те же веревки обмундирование прапорщика — китель, брюки, кальсоны, майку. Ботинки швырнул на землю.
Изумленная, не знавшая, что делать, женщина, стояла и смотрела на происходившее широко раскрытыми глазами. Бросив к ее ногам также и свою простыню, Лукин сказал:
— Пошли со мной, заберешь своего мужика.
— Где он? — Супруга Щенкова, должно быть, стала о чем-то догадываться. И тут же, предположив самое невероятное, заголосила, заплакала.
— Да не ори! — Лукин держался спокойно. — Твой мудила на мою крышу залез и слезать не хочет. Разделся ко всему. Яйца греет…
Спускать Щенкова с крыши на землю пришлось Лукину. Прапорщик так перепугался, что самостоятельно не мог лезть вниз, даже когда на место водрузили драбину.
Щенков спускался с крыши и решал сложную проблему: держаться за перекладины или обеими руками прикрывать червеобразный отросток, неприлично болтавшийся на виду у зевак.
Внизу прапорщика ждала разъяренная жена. Она двинула его кулаком в челюсть с такой профессиональной точностью и силой, что Щенков кулем осел на землю, оказавшись под ногами супруги…
— Аут! — Лукин произнес это довольно и ушел в дом.
У скандала было три итога. Лукин развелся с Ирмой. По рапорту получил перевод в другой гарнизон. Щенкова командир полка вышиб из армии, не подписав с ним контракта на новый срок.
Из новой части Лукина послали на курсы переподготовки, после окончания которых он попал во флотский спецназ, где и завершил военную карьеру.
С торговкой Ксенией у Лукина концы не связались. Баба она была вольная, энергичная, деловая, постельная, но совсем не домашняя. Хозяйство ее не волновало. Детей заводить она не собиралась. К замужеству относилась с пренебрежением: зачем оно? Есть женщина, есть мужичок. Короче, есть чем, есть кого, есть где, чего еще требуется? Не нравится? Зад об зад, и разбежались. Нравится? Живем вместе, пока не надоест.
Лукину хотелось иного. Он наломался на службе, наелся одиночества от пуза — оно уже дошло до самого горла, так почему же не войти в тихую гавань, не завести семью? Оказалось, что не выходит.
Когда в военкомат пришли документы, Лукина повесткой пригласили прийти для оформления пенсии. Он прибыл к назначенному времени, немного подождал в очереди.
Принял Лукина майор — молодой, одетый в хорошо отутюженный китель с двумя ленточками медалей за выслугу лет на груди. Он взял из стопки папок личное дело подполковника и начал его листать. В корочки цвета пожухлого листа была впрессована целая жизнь офицера. И попробуй угадай из аттестаций, хорош этот человек или нет, если хорош, то чем, коли плох — почему?
Аттестации пишут люди, и у каждого на уме свой интерес. Лукин знал по личному опыту случай, когда командир батальона подполковник Сальков, завистливый и зловредный, написал аттестации на трех своих ротных. Офицеры это были толковые, но, чтобы их не забрали из батальона, Сальков аттестовал их, как не радеющих за дело разгильдяев и неумех. Приговор, который должен был лечь в личное дело каждого ротного, прочитал командир полка полковник Лютов. Был он человек спокойный и мудрый. Разобравшись, в чем дело, Лютов написал аттестацию на Салькова, прописав в ней все то, что комбат вылил на ротных. Потом пригласил подполковника и дал ему прочитать свой отзыв. Тот едва не бухнулся на колени: «За что?! Я служу! Я стараюсь!» — «Да разве может быть хорошим комбат, у которого все три ротных никуда не годны?»
Сальков все понял и тут же переписал аттестации своим подчиненным.
Что за годы службы накопилось в личном деле, Лукин не знал. В его руки полностью оно никогда не попадало. Но теперь это мало волновало. Пенсию по выслуге лет дать обязаны, остальным пусть подотрутся.
Майор вдруг оторвался от чтения. Взглянул на Лукина с интересом.
— Вы, Алексей Сергеевич, работу нашли?
Лукин горько усмехнулся.
— С моей-то специальностью? Если только в террористы податься.
— Тут с вами трудно спорить. — Майор подумал, потер пальцем правую бровь. — А если я вам предложу дело?
— Спасибо на добром слове, товарищ майор, но все зависит от того, какое оно.
Майор загадочно улыбнулся.
— Почти по специальности.
— Утопить пару барж на Москве-реке?
Теперь засмеялись оба.
— Чем черт не шутит. — Майор опять посерьезнел. — Подробностей я не знаю, но, если пожелаете, сведу с нужным человеком.
— Простите, товарищ майор, вы предлагаете это дело только мне? Или от него уже кто-то отказывался?
— Только вам.
— Почему, если не секрет?
Майор положил руку на личное дело Лукина.
— Здесь записано, что вы не просто высокий специалист. Сказано: «талантливый разведчик и диверсант».
— Вот не знал! — Лукин удивился искренне. — Кто же это мне такое вмазал?
Майор снова заглянул в личное дело.
— На аттестации по чистому полю дописано от руки… Да, вот. Подписал адмирал Рогов…
— Ну облом! Вот чего никак не ожидал!
— Так что насчет моего предложения?
— Давайте попробую. Чем черт не шутит.
Майор снял трубку телефона. Набрал номер.
— Александр Алексеевич? Майор Коржов. Здравствуйте. У меня сидит интересный человек. Посмотрите? Через час? Я объясню, где вас встретить.
Трубка легла на рычаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53