Вон как тебя задели мои слова. Я же вижу. А она пошлет тебя без дипломатии, хотя ты этого не заслужил. Она проститутка. Ты хоть это знаешь?
Последние слова не сразу дошли до сознания.
— Что ты сказала?
— То, что ты слышал.
— Какого ж хера ты с ней якшаешься?
— Что значит «якшаешься»? — Соня посмотрела на брата с удивлением. — Она моя соседка. Ничем никогда мне не досаждает. Я уезжала в отпуск, она забирала мою почту. Я заболела, она мне покупала и приносила лекарства…
Мишин понимал, что его претензии к сестре беспочвенны, что глупо требовать от нее менять что-то в отношениях с соседкой, но самолюбие его было задето так глубоко и сильно, что доводы разума не могли сдержать эмоций.
— Это она проститутка…
— Это ее дело, тебе так не кажется?
— Ты говоришь так, будто ей завидуешь.
Мишин постарался произнести это так, чтобы побольнее задеть самолюбие сестры. Ему казалось, что намек на элементарную зависть к проститутке должен заставить оправдываться честную женщину, какой он считал сестру. Но вышло иначе.
— Может, ты и прав. — Соня не стала ничего отрицать. — Да, завидую.
— Да как…
— Слушай, милый братец! Я думаю, не тебе об этом судить. Что ты знаешь о жизни? Пиф-паф?! Ножом в пузо?
Мишин вздрогнул. Он никогда никому не говорил о своем умении и опыте работать ножом. Соня скорее всего импровизировала, но попала в его больное место.
— При чем пиф-паф, какой-то нож и проституция?
— При том, Сережа, что ты берешься судить, не думая о грязности собственного ремесла. Что ты делал в Афганистане, в Чечне?
— Соня! Если на то пошло, я не сам туда поехал…
— Не оправдывайся, это не нужно. Если бы ты не желал, то послал бы подальше тех, кто тебя посылал туда. Но ты такого не сделал. И чего добился? Благодарности? Да кому она нужна? Импотент без квартиры…
— Не понял.
Мишин и в самом деле не догадывался, что имела в виду сестра. Соня улыбнулась.
— Сейчас так говорят о тех, у кого нет ни кола ни двора.
Ему бы засмеяться, улыбнуться, по крайней мере, но он не сумел одолеть обиды.
— Умнее ничего не придумала? Двора у меня и вправду нет, все остальное, извини…
Соня укоризненно покачала головой.
— Типичное для мужика рассуждение. Ты считаешь, что именно «все остальное» и есть для женщины главное?
— Нет, конечно, но кое-что и это значит.
— Знаешь, Сережа, сиди ты со своим «всем остальным», если ничего другого за душой не имеешь.
— Чего именно?
Мишин понимал справедливость слов сестры, но оказаться на лопатках и постучать по ковру рукой, прося пощады, не мог.
— Ты можешь дать жене машину? И не «Москвича», а иномарку? Можешь дать ей ежегодный круиз по теплым морям? Платья, какие нравятся? Нет? Тогда сиди и не дергайся. Надя, к примеру, сама все это имеет. Плюс «все остальное», как ты говорил, в придачу…
— Какой ценой?
— Это уже не твое дело.
— Где же она работает?
— Вроде бы в центре. У родимой Госдумы…
Мишин завелся. Чертовы бабы! Что одна, что другая — святоша и шлюха. Он встал, вышел из дому. Дверь за собой прикрыл осторожно, тихо, хотя хотелось садануть ею что было сил.
Пошел в город. Выпил пивка. Кружечку. Затем заглотил вторую. Злости это не остудило, наоборот, она вдруг потребовала выхода. Родился план. От этого на душе полегчало.
Мишин приехал на станцию метро «Театральная» к вечеру, когда в центре столицы начинался большой блядоход. Вышел наружу. Площадь, лежавшая перед ним, была перекопана и до отказа загромождена строительной техникой, грузовыми машинами. Гостиница «Москва» стояла среди этого хаоса как единственное в городе здание, уцелевшее после бомбежки.
Мишин огляделся, стараясь выяснить, как можно к нему пройти. Увидел мужика в черной майке с изображением смеющейся обезьяны на груди. Мужик находился в состоянии крутого подпития или, как еще говорят,"был хорошо поддатый". Подобная степень обалдения еще не делала человека агрессивным, но уже толкала к общению с незнакомыми. Он сразу заметил и выделил Мишина из толпы.
Спросил участливо:
— Чой-то ищешь? Али как?
— Али как. Вот смотрю, все перекопано. — Мишин шевельнул рукой и показал, что имеет в виду — Что делают-то?
— Асфальт пахают.
— В смысле?
— Деньгу растят. Плужков и кореша. Миллиард закопают, потом скажут — было два. Кто раскапывать будет, чтобы проверить? — Должно быть, посчитав тему исчерпанной, спросил: — Сам-то откуда?
— Москвич.
— А-а. — Мужик стоял, слегка покачиваясь, сунув руки в карманы. Он посмотрел на Мишина маленькими глазками из-под набрякших век, и вдруг его осенило: — Порыбачить вышел?
Мишин не понял.
— В смысле?
— Подцепить что-нибудь решил? Триппертуце? СПИД-инфо?
— А что, этим здесь приторговывают?
— Тут?! И, милый! Запросто. И мандавошками тоже.
— Милиция не гоняет? Для очищения экологии?
— Гы-ы-ы, — пьяный издевательски хмыкнул. — Это какая же сука будет сук рубить, на котором сидит? Я дворником в ментовке работал, так там у них сифон навроде медали.
— Понял. Бывай, приятель.
Мишин махнул рукой и через площадь, лавируя между самосвалами, прошел к гостинице. Протиснулся в щель забора из гофрированного металла, переступил через бетонный блок, размалеванный черными полосами, будто шлагбаум, и оказался на тротуаре.
Мишин обошел здание, читая вывески, звавшие щедро тратить деньгу. Ресторан «Парадиз», магазины «Седьмой континент», «Золотая доза», «Бриллиантовый мир». Казино «Оазис» являло собой «испанский уголок» в центре Москвы перед Кремлем. Ну, молотки плужковцы! Погодим немного, и у Спасской башни построят салон модной одежды «НАТО».
Разве слабо им?
Взирая с высот власти на бренную суету столичной жизни, напротив «Бриллиантового мира» высилась бесстрастная серая глыба здания Государственной Думы. Вдоль бордюрного камня (настоящий гранит! — не бетонное фуфло столичных окраинных дорог) теснились иномарки — «Мерседесы», «Вольво», «Линкольны»…
Мишин пригляделся и понял: во многих машинах отсиживались в безделье не обычные шоферюги, ждавшие своих хозяев. В автомобилях находились пастухи, приглядывавшие за «мясными» телками, которых выгнали на асфальтовое пастбище, на выпас. Сами «телки», модно одетые, причепуренные, с независимым видом в одиночку и парами стояли у парадного подъезда гостиницы «Москва». Здесь же с таким же отрешенным видом и стреляющими глазами маячили дежурные «топтуны» из спецслужб, бдевшие государственную безопасность.
Один из таких «фланеров» в простеньком черном костюмчике с головой, похожей на грушу беру — сверху маленький кумполок, содержавший мозги, снизу тяжелый подбородок боксера с отрешенным видом шел мимо Мишина. И тот не удержался, легонько толкнул встречного плечом.
— Ну что, служба, враги демократии обнаружены?
«Топтун» на мгновение остолбенел: к подобного рода ситуациям его подготовили плохо.
— Гражданин, вы ошиблись.
Он круто повернулся и двинулся туда, откуда только что пришел — к Театральной площади.
Мишин сразу переключил внимание на другое. Не будучи искушенным в делах рынка живых тел, он тем не менее легко заметил, что здесь царил определенный порядок.
«Бриллиантовый мир» — не Казанский вокзал столицы: сюда дешевым лярвам дорога заказана. Здесь товар разбирают и думские депутаты, и сановные дяди, живущие в дорогой гостинице. А платят «зелеными», не родным обкусанным по углам рублем. И все же законы рынка проявляли себя и тут. Когда предложение превышает спрос, товар из-под полы юбок стараются выложить на места повиднее.
Высокая блондинка на тонких ногах, затянутых в ажурные черные колготки, демонстративно покачивая тощим, как кулачок, задом, журавлиным подпрыгивающим шагом подошла к Мишину.
— Одному в такой вечер не скучно? — Она улыбнулась, открыв мелкие острые зубки. — Может, погуляем вместе?
— Простите, мадам. — Голос Мишина полнился сожалением. — Я не бабник, я — алкоголик.
Блондинка ничуть не смутилась. Она с независимым видом прошла мимо, будто и не было между ними никакого разговора. Не хотите фик-фик, сэр? Воля ваша. Было бы предложено.
Мишин два раза прошелся вдоль здания гостиницы — туда и обратно — пока не заметил Надежду. Она вышла из зеркальных дверей и остановилась с видом удивленной провинциалки, которая попала в Москву впервые и не знает куда пойти.
Мишин оттолкнул плечом попавшегося на пути прохожего и ледоколом попер прямо к даме.
— Вот ты, — он нацелил ей в грудь указательный палец, как пистолет, — мне подходишь. Беру. Сколько?
Возбужденный непривычностью ситуации, злой на свое неумение покупать женщин в живом виде, он говорил грубо, двигался резко.
Что-то в его поведении испугало Надежду.
— Будьте добры, — она не потеряла спокойствия. — Отойдите. Вы, должно быть, обознались.
Мишин не увидел знака, который Надежда подала своим стражам. Но те, кому он предназначался, его заметили сразу.
Из черного «Ауди» вылез маленький занюханный парень с серебряной серьгой в левом ухе, с конским хвостом волос, схваченным на затылке резинкой. Сморкнись на такого — соплей перешибешь. Но Мишин не обманывался. Он знал: «сморчок» — фигура мелкая и работает на подхвате. Акулы, качающие секс-доллары из половых скважин, находятся где-то рядом, однако по пустякам не маячат, не выставляются. Как в любом деле, у капитанов индустрии совокуплений своя иерархия, точно определенные ранги, финансовые и силовые возможности. Гера Барабаш, в Системе известный под кличкой Мандавоха, являл собой самый низший уровень паразитов, ютившихся в зарослях кучерявых лобковых волос «контингента». Ему дозволялось улаживать небольшие конфликты с рьяными сержантами милиции, наезжавшими на рынок тел, отстегивать им по полсотни «штук» на каждое правоохраняющее рыло, и не больше.
— В чем проблема?
Барабаш подошел и, держа обе руки в карманах, остановился между Надеждой и Мишиным.
— Слушай, малыш, без тебя разберемся.
Мишин спокойно, одним движением руки, как котенка с колен, отбросил Мандавоху.
В другом случае тот мог бы и залупиться, поиграть ножичком-"лягушкой", который носил в кармане, сказать нечто угрожающее, отчего у дешевого фраера кровь начинает стынуть в жилах. Но в решительности, с какой его отодвинули, в силе и уверенности руки, сделавшей это, Мандавоха уловил некий намек на толстые обстоятельства. Шеф торговли передками Сазон Толстогубый не раз предупреждал: не лезьте в скандалы с люберами, не конфликтуйте с солнцевскими, не собачьтесь с долгопрудненскими. В городе все давно было поставлено чин-чинарем, районы разбиты на отделения милиций, а хлебные территории разделены на зоны влияния между братвой. И в этой сложной дележке не ему, Мандавохе, качать права. Пусть решает, как быть, старший кутка — Лысый Шнобель.
Мандавоха осадил без дерганья, не зарыпел, не окрысился, а только сделал едва приметное движение рукой. Сразу раскрылась дверца черного «Ниссана», и наружу выбрался живой монумент — бригадир мандовки Шнобель, толстозадый русак с оловянными глазами и железными кулаками. В два шага подгреб к Мишину, оглядел его, не узнал, но обострять отношений не стал.
— В чем проблема?
Шнобель улыбнулся, открыв белый ряд металлокерамических зубов, ровных и аккуратных, как у эстрадной дивы. Мишин понял: с этим надо говорить. Сказал спокойно, тоном, снимающим напряжение:
— Вот решил поскакать, а кобылка артачится.
Шнобель посмотрел на Надежду, бросил взгляд на Мишина.
— Мужик, может, выбрать что попроще? И скакай, пока женилка не съежится. А?
— Ё-моё! — Мишин возмущенно повысил голос. — Человек анчоусов возжелал, а ему свиной хрящ предлагают!
Что такое «анчоусы», Шнобель не знал, но понял — это нечто изысканное и дорогое. А коли человек претендует на дорогое, то наверняка понимает: придется платить по крутому тарифу.
— Не потянешь, мужик. Не твой фасон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Последние слова не сразу дошли до сознания.
— Что ты сказала?
— То, что ты слышал.
— Какого ж хера ты с ней якшаешься?
— Что значит «якшаешься»? — Соня посмотрела на брата с удивлением. — Она моя соседка. Ничем никогда мне не досаждает. Я уезжала в отпуск, она забирала мою почту. Я заболела, она мне покупала и приносила лекарства…
Мишин понимал, что его претензии к сестре беспочвенны, что глупо требовать от нее менять что-то в отношениях с соседкой, но самолюбие его было задето так глубоко и сильно, что доводы разума не могли сдержать эмоций.
— Это она проститутка…
— Это ее дело, тебе так не кажется?
— Ты говоришь так, будто ей завидуешь.
Мишин постарался произнести это так, чтобы побольнее задеть самолюбие сестры. Ему казалось, что намек на элементарную зависть к проститутке должен заставить оправдываться честную женщину, какой он считал сестру. Но вышло иначе.
— Может, ты и прав. — Соня не стала ничего отрицать. — Да, завидую.
— Да как…
— Слушай, милый братец! Я думаю, не тебе об этом судить. Что ты знаешь о жизни? Пиф-паф?! Ножом в пузо?
Мишин вздрогнул. Он никогда никому не говорил о своем умении и опыте работать ножом. Соня скорее всего импровизировала, но попала в его больное место.
— При чем пиф-паф, какой-то нож и проституция?
— При том, Сережа, что ты берешься судить, не думая о грязности собственного ремесла. Что ты делал в Афганистане, в Чечне?
— Соня! Если на то пошло, я не сам туда поехал…
— Не оправдывайся, это не нужно. Если бы ты не желал, то послал бы подальше тех, кто тебя посылал туда. Но ты такого не сделал. И чего добился? Благодарности? Да кому она нужна? Импотент без квартиры…
— Не понял.
Мишин и в самом деле не догадывался, что имела в виду сестра. Соня улыбнулась.
— Сейчас так говорят о тех, у кого нет ни кола ни двора.
Ему бы засмеяться, улыбнуться, по крайней мере, но он не сумел одолеть обиды.
— Умнее ничего не придумала? Двора у меня и вправду нет, все остальное, извини…
Соня укоризненно покачала головой.
— Типичное для мужика рассуждение. Ты считаешь, что именно «все остальное» и есть для женщины главное?
— Нет, конечно, но кое-что и это значит.
— Знаешь, Сережа, сиди ты со своим «всем остальным», если ничего другого за душой не имеешь.
— Чего именно?
Мишин понимал справедливость слов сестры, но оказаться на лопатках и постучать по ковру рукой, прося пощады, не мог.
— Ты можешь дать жене машину? И не «Москвича», а иномарку? Можешь дать ей ежегодный круиз по теплым морям? Платья, какие нравятся? Нет? Тогда сиди и не дергайся. Надя, к примеру, сама все это имеет. Плюс «все остальное», как ты говорил, в придачу…
— Какой ценой?
— Это уже не твое дело.
— Где же она работает?
— Вроде бы в центре. У родимой Госдумы…
Мишин завелся. Чертовы бабы! Что одна, что другая — святоша и шлюха. Он встал, вышел из дому. Дверь за собой прикрыл осторожно, тихо, хотя хотелось садануть ею что было сил.
Пошел в город. Выпил пивка. Кружечку. Затем заглотил вторую. Злости это не остудило, наоборот, она вдруг потребовала выхода. Родился план. От этого на душе полегчало.
Мишин приехал на станцию метро «Театральная» к вечеру, когда в центре столицы начинался большой блядоход. Вышел наружу. Площадь, лежавшая перед ним, была перекопана и до отказа загромождена строительной техникой, грузовыми машинами. Гостиница «Москва» стояла среди этого хаоса как единственное в городе здание, уцелевшее после бомбежки.
Мишин огляделся, стараясь выяснить, как можно к нему пройти. Увидел мужика в черной майке с изображением смеющейся обезьяны на груди. Мужик находился в состоянии крутого подпития или, как еще говорят,"был хорошо поддатый". Подобная степень обалдения еще не делала человека агрессивным, но уже толкала к общению с незнакомыми. Он сразу заметил и выделил Мишина из толпы.
Спросил участливо:
— Чой-то ищешь? Али как?
— Али как. Вот смотрю, все перекопано. — Мишин шевельнул рукой и показал, что имеет в виду — Что делают-то?
— Асфальт пахают.
— В смысле?
— Деньгу растят. Плужков и кореша. Миллиард закопают, потом скажут — было два. Кто раскапывать будет, чтобы проверить? — Должно быть, посчитав тему исчерпанной, спросил: — Сам-то откуда?
— Москвич.
— А-а. — Мужик стоял, слегка покачиваясь, сунув руки в карманы. Он посмотрел на Мишина маленькими глазками из-под набрякших век, и вдруг его осенило: — Порыбачить вышел?
Мишин не понял.
— В смысле?
— Подцепить что-нибудь решил? Триппертуце? СПИД-инфо?
— А что, этим здесь приторговывают?
— Тут?! И, милый! Запросто. И мандавошками тоже.
— Милиция не гоняет? Для очищения экологии?
— Гы-ы-ы, — пьяный издевательски хмыкнул. — Это какая же сука будет сук рубить, на котором сидит? Я дворником в ментовке работал, так там у них сифон навроде медали.
— Понял. Бывай, приятель.
Мишин махнул рукой и через площадь, лавируя между самосвалами, прошел к гостинице. Протиснулся в щель забора из гофрированного металла, переступил через бетонный блок, размалеванный черными полосами, будто шлагбаум, и оказался на тротуаре.
Мишин обошел здание, читая вывески, звавшие щедро тратить деньгу. Ресторан «Парадиз», магазины «Седьмой континент», «Золотая доза», «Бриллиантовый мир». Казино «Оазис» являло собой «испанский уголок» в центре Москвы перед Кремлем. Ну, молотки плужковцы! Погодим немного, и у Спасской башни построят салон модной одежды «НАТО».
Разве слабо им?
Взирая с высот власти на бренную суету столичной жизни, напротив «Бриллиантового мира» высилась бесстрастная серая глыба здания Государственной Думы. Вдоль бордюрного камня (настоящий гранит! — не бетонное фуфло столичных окраинных дорог) теснились иномарки — «Мерседесы», «Вольво», «Линкольны»…
Мишин пригляделся и понял: во многих машинах отсиживались в безделье не обычные шоферюги, ждавшие своих хозяев. В автомобилях находились пастухи, приглядывавшие за «мясными» телками, которых выгнали на асфальтовое пастбище, на выпас. Сами «телки», модно одетые, причепуренные, с независимым видом в одиночку и парами стояли у парадного подъезда гостиницы «Москва». Здесь же с таким же отрешенным видом и стреляющими глазами маячили дежурные «топтуны» из спецслужб, бдевшие государственную безопасность.
Один из таких «фланеров» в простеньком черном костюмчике с головой, похожей на грушу беру — сверху маленький кумполок, содержавший мозги, снизу тяжелый подбородок боксера с отрешенным видом шел мимо Мишина. И тот не удержался, легонько толкнул встречного плечом.
— Ну что, служба, враги демократии обнаружены?
«Топтун» на мгновение остолбенел: к подобного рода ситуациям его подготовили плохо.
— Гражданин, вы ошиблись.
Он круто повернулся и двинулся туда, откуда только что пришел — к Театральной площади.
Мишин сразу переключил внимание на другое. Не будучи искушенным в делах рынка живых тел, он тем не менее легко заметил, что здесь царил определенный порядок.
«Бриллиантовый мир» — не Казанский вокзал столицы: сюда дешевым лярвам дорога заказана. Здесь товар разбирают и думские депутаты, и сановные дяди, живущие в дорогой гостинице. А платят «зелеными», не родным обкусанным по углам рублем. И все же законы рынка проявляли себя и тут. Когда предложение превышает спрос, товар из-под полы юбок стараются выложить на места повиднее.
Высокая блондинка на тонких ногах, затянутых в ажурные черные колготки, демонстративно покачивая тощим, как кулачок, задом, журавлиным подпрыгивающим шагом подошла к Мишину.
— Одному в такой вечер не скучно? — Она улыбнулась, открыв мелкие острые зубки. — Может, погуляем вместе?
— Простите, мадам. — Голос Мишина полнился сожалением. — Я не бабник, я — алкоголик.
Блондинка ничуть не смутилась. Она с независимым видом прошла мимо, будто и не было между ними никакого разговора. Не хотите фик-фик, сэр? Воля ваша. Было бы предложено.
Мишин два раза прошелся вдоль здания гостиницы — туда и обратно — пока не заметил Надежду. Она вышла из зеркальных дверей и остановилась с видом удивленной провинциалки, которая попала в Москву впервые и не знает куда пойти.
Мишин оттолкнул плечом попавшегося на пути прохожего и ледоколом попер прямо к даме.
— Вот ты, — он нацелил ей в грудь указательный палец, как пистолет, — мне подходишь. Беру. Сколько?
Возбужденный непривычностью ситуации, злой на свое неумение покупать женщин в живом виде, он говорил грубо, двигался резко.
Что-то в его поведении испугало Надежду.
— Будьте добры, — она не потеряла спокойствия. — Отойдите. Вы, должно быть, обознались.
Мишин не увидел знака, который Надежда подала своим стражам. Но те, кому он предназначался, его заметили сразу.
Из черного «Ауди» вылез маленький занюханный парень с серебряной серьгой в левом ухе, с конским хвостом волос, схваченным на затылке резинкой. Сморкнись на такого — соплей перешибешь. Но Мишин не обманывался. Он знал: «сморчок» — фигура мелкая и работает на подхвате. Акулы, качающие секс-доллары из половых скважин, находятся где-то рядом, однако по пустякам не маячат, не выставляются. Как в любом деле, у капитанов индустрии совокуплений своя иерархия, точно определенные ранги, финансовые и силовые возможности. Гера Барабаш, в Системе известный под кличкой Мандавоха, являл собой самый низший уровень паразитов, ютившихся в зарослях кучерявых лобковых волос «контингента». Ему дозволялось улаживать небольшие конфликты с рьяными сержантами милиции, наезжавшими на рынок тел, отстегивать им по полсотни «штук» на каждое правоохраняющее рыло, и не больше.
— В чем проблема?
Барабаш подошел и, держа обе руки в карманах, остановился между Надеждой и Мишиным.
— Слушай, малыш, без тебя разберемся.
Мишин спокойно, одним движением руки, как котенка с колен, отбросил Мандавоху.
В другом случае тот мог бы и залупиться, поиграть ножичком-"лягушкой", который носил в кармане, сказать нечто угрожающее, отчего у дешевого фраера кровь начинает стынуть в жилах. Но в решительности, с какой его отодвинули, в силе и уверенности руки, сделавшей это, Мандавоха уловил некий намек на толстые обстоятельства. Шеф торговли передками Сазон Толстогубый не раз предупреждал: не лезьте в скандалы с люберами, не конфликтуйте с солнцевскими, не собачьтесь с долгопрудненскими. В городе все давно было поставлено чин-чинарем, районы разбиты на отделения милиций, а хлебные территории разделены на зоны влияния между братвой. И в этой сложной дележке не ему, Мандавохе, качать права. Пусть решает, как быть, старший кутка — Лысый Шнобель.
Мандавоха осадил без дерганья, не зарыпел, не окрысился, а только сделал едва приметное движение рукой. Сразу раскрылась дверца черного «Ниссана», и наружу выбрался живой монумент — бригадир мандовки Шнобель, толстозадый русак с оловянными глазами и железными кулаками. В два шага подгреб к Мишину, оглядел его, не узнал, но обострять отношений не стал.
— В чем проблема?
Шнобель улыбнулся, открыв белый ряд металлокерамических зубов, ровных и аккуратных, как у эстрадной дивы. Мишин понял: с этим надо говорить. Сказал спокойно, тоном, снимающим напряжение:
— Вот решил поскакать, а кобылка артачится.
Шнобель посмотрел на Надежду, бросил взгляд на Мишина.
— Мужик, может, выбрать что попроще? И скакай, пока женилка не съежится. А?
— Ё-моё! — Мишин возмущенно повысил голос. — Человек анчоусов возжелал, а ему свиной хрящ предлагают!
Что такое «анчоусы», Шнобель не знал, но понял — это нечто изысканное и дорогое. А коли человек претендует на дорогое, то наверняка понимает: придется платить по крутому тарифу.
— Не потянешь, мужик. Не твой фасон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53