Но те, кто грабит армию в масштабах огромных, ответственности не боятся. Ворон ворону — глаз не выклюет.
Если быть честным, исповедь, которую я затеял, мне самому ни к чему. Написать заставляют другие причины. Убит мой старый друг и сослуживец Иван Кудряшов — честный человек, который в эту лихую годину не скурвился, не сломался, не поступился честью. В том, что на Краснокаменском арсенале воруют по-крупному, вы уже разобрались. Скажу, что вам вместе с трупом подкинули возможность свалить всю вину на убитого человека, все списать и дело закрыть. Кроме того, вас лишили важного свидетеля.
Так что считайте — дело пора закрывать.
Конечно, я бы мог назвать фамилии тех, кто стоит за случившимся. Мог бы привести факты и доказательства, но делать этого не стану: сам такой же, как и они, вор и преступник. Только масштабом поменьше. Поверьте, могу украсть, продать, даже убить, но стукачом, да ещё при таком говенном режиме, как нынешний, быть не хочу.
Какой вывод? Он прост.
В криминальном государстве вы, юристы, оставлены для декорации. Вот и служите ею.
Когда гляжу на происходящее, становится страшно. Те, кто довели нас, военных, до такого состояния, первыми пострадают от страшного взрыва ненависти и недовольства, как только найдется человек, который рискнет поджечь фитиль.
И, наконец, убедительная просьба. Не ищите меня. Меня попросту не существует. Я кусок пушечного мяса, завернутый в камуфляж. По закону меня могут ежечасно послать в любой уголок страны, могут приказать мне убивать сограждан, потому что те кому-то не угодили в Москве. И попробуй я откажись — следствие, военный суд. Все законы поднимутся против меня. И вы, товарищ следователь, станете господином. Но если я сам с законом в руках пойду искать собственную зарплату, со мной никто даже говорить на станет. Ибо меня нет. Я нечто бестелесное. Личный номер в списочном составе армии.
Еще одно условие. Примете вы его или нет — ваше личное дело. Я ставлю три миллиона рублей (видите, у меня-то теперь деньги есть) против любой суммы, которую заявите вы, что в расследовании причин взрыва у вас ни хрена не выйдет. Чем ближе вы подойдете к разгадке, чем яснее вам станет, в чьи карманы текут денежки от злоупотребления с оружием и боеприпасами, тем больше шансов на закрытие дела.
В случае, если вы победите, я передам свою ставку вдове прапорщика Кудряшова Татьяне Сергеевне. При проигрыше вы можете распорядиться своей ставкой, как захотите. Для меня важен не выигрыш, а необходимость доказать (даже не вам, а себе), что я прав…»
Гуляев отложил письмо. Он знал — искать офицера, пославшего его, — пустой номер. Судя по лексикону и стилю, писал его человек с образованием и аналитическими способностями мышления. И вряд ли он на самом деле близкий друг убитого Кудряшова. Делать такого рода признание, позволяющее определить личность автора, умный человек не станет.
Определенно, писавший хорошо знал состояние дел в арсенале, но для этого необязательно там служить. Вероятно, что он находится в запасе или отставке, а если в строю, то где-нибудь в службе вооружений военного округа.
Письмо написано на компьютере, выведено на принтер, с оригинала сделана довольно слепая ксерокопия, работать с которой на поиск бессмысленно.
И все же письмо ценно: оно подтверждало предположение, что взрыв на арсенале вызван специально, а значит, следствие идет в правильном направлении.
***
Гуляев пригласил полковника Блинова в прокуратуру. Тот прибыл к точно назначенному сроку, в хорошо отглаженном мундире с небогатым набором орденских лент на планке, правда, это были ленточки медалей не за мужество и боевые заслуги, а за выслугу лет, хотя их официально именовали «орденскими».
Гуляев встретил Блинова у дверей кабинета, пригласил внутрь, предложил стул. Представился:
— Следователь военной прокуратуры Гуляев Виктор Петрович. Вы проходите по делу о взрыве в арсенале в качестве свидетеля, и я должен опросить вас.
Блинов не сдержал язвительности:
— Я не только свидетель. Ко всему имею честь быть начальником данного арсенала. Меня временно отстранили, но это не означает, что я уволен.
Гуляев, соглашаясь, кивнул.
— Не волнуйтесь, я запишу вашу должность в протокол. А теперь начнем, если позволите. Ваша фамилия, имя и отчество?
— Блинов Геннадий Корнеевич.
— Ваша должность?
— Начальник отдельного арсенала центрального подчинения.
Проводя допрос, Гуляев всякий раз старался понять, что представляет собой человек, с которым он имеет дело.
Полковник Блинов, судя по всему, был человеком властным, уверенным в своем праве приказывать, отдавать команды. Да и не могло быть иначе, ведь он в своей глухомани единственный настоящий начальник. Он давал работу, наказывал, поощрял, от него зависели все. Значит, надо было, чтобы полковник сразу понял, что выше его стоит закон, не дающий ему никаких преимуществ перед другими приходящими в прокуратуру.
— Отлично, Геннадий Корнеевич, перейдем к сути дела. Надеюсь, и последующие ваши ответы будут столь же точны и правдивы.
Сказать, что в душе Блинова что-то дрогнуло, значит не сказать ничего. В нем все перевернулось от ярости. Какой-то майоришка — таких у него в подчинении двенадцать — считает возможным говорить с ним, словно он обычный человек, а не полковник и начальник гарнизона. И все же Блинов благоразумно промолчал.
— Скажите, Геннадий Корнеевич, что, по вашему мнению, могло послужить причиной пожара и взрыва в арсенале?
Блинов был готов к подобному вопросу, но его смутила последовательность, в которой следователь называл события.
— Трудно сказать, что вызвало взрыв. Но то, что взрыв повлек за собой пожар, — это очевидно.
— А не могло быть так, что пожар и взрыв стали следствием умышленных действий?
Блинов сразу вспотел. Всегда уверенный в себе, он вдруг понял, что ответить на этот вопрос не так-то просто. Майор явно что-то знал.
Гуляев заметил бисеринки пота, заметил, что лицо Блинова заметно состарилось, краска сошла со щек, голос стал глуше, исчезли нотки самоуверенности. Возможность умышленного взрыва полковник отрицать не стал.
— В принципе, сейчас такое время… Только кому это нужно?
— Вот вы и должны помочь.
Гуляеву нравилось допрашивать. Это напоминало игру в карты, когда приходилось решать, что выгоднее выбросить в данный момент — дешевую шестерку длинной масти или козырной туз, чтобы обнаружить несостоятельность оппонента.
— Нет, не знаю. Коллектив хороший. Люди относятся ответственно. Я никого не подозреваю.
Гуляев полистал бумаги.
— Вот справка городского отдела внутренних дел. Два месяца назад на вещевом рынке были задержаны сержант Еременко и ефрейтор Аллаудинов. Они предлагали две гранаты — «Ф-1» и «РГД». Оба проходят службу в арсенале…
— Да, я помню. В семье не без урода. Боеприпасы солдаты украли во время погрузки в железнодорожный вагон.
— На территории арсенала?
Блинову показалось, что следователь подставился. Он резко и недовольно спросил:
— Вы меня подозреваете?
— Пока нет. Но если в арсенале имели место и другие случаи, значит, кому-то выгодно скрывать ущерб. Может быть и руководству.
Руки полковника стали подрагивать, и, чтобы скрыть это, он положил ладони на колени.
— Во время проверки оружия, которое уничтожено огнем в шестом хранилище, обнаружены автоматы «АК-74», номера которых в учете арсенала не значатся.
— Такого не может быть.
— Но это есть и факт подтвержден документами, а само оружие хранится у нас.
— Не могу этого объяснить.
— Хорошо, продолжу. Два вагона с вооружением из вашего арсенала ушли на станцию Терновка Уральской железной дороги. В адрес воинской части, которая к тому времени уже была расформирована.
— Ну и что? Армию резко сокращают.
— Геннадий Корнеевич, Терновка вернула вагоны в арсенал. Тридцатого июля они вернулись в Каменку.
— Ну и что?
— Геннадий Корнеевич, за оградой арсенала возвращенный груз испарился. Это пять тысяч автоматов «АК-74». Их обратное поступление документально не оформлено.
— Недоразумение.
— Тогда скажите, как могло на складе сгоревшего оружия оказаться именно то, которое из Терновки в арсенал не возвращалось?
— Ошибка исполнителей.
— Пусть так. Но ведь ровно такое количество автоматов, с номерами, которые числятся на длительном хранении, в обгорелом оружии не найдено?
— Их могли заслать кому-то по ошибке. Это все объясняет. Мы разберемся.
— Как видите, теперь этим пришлось заниматься нам. И у меня уже есть заключение эксперта из службы вооружений. Он утверждает, что получатель, даже если бы он существовал, то не мог принять оружие с номерами, которые не соответствуют указанным в сопроводительных документах. В крайнем случае это можно сделать, получив новые данные от арсенала, отправившего груз. Такой переписки не обнаружено.
Блинов задумался, опустил глаза.
— Вы назвали июль девяносто четвертого? Простите, я в это время арсеналом ещё не командовал. Был только заместителем.
— Мы вернемся к этому вопросу. Теперь скажите, когда вы принимали арсенал, производилась ли проверка оружия и боеприпасов по номенклатуре и соответствию номерам?
— Такая проверка практически невозможна из-за сокращенного штата арсенала, особенно когда речь идет о простой передаче дел начальниками друг другу.
— Какая же осуществлялась передача дел?
— У каждого хранилища свой начальник. Он материально ответственен за наличие имущества и его сохранность. Периодически проводятся ревизии хранилищ. Это фиксируется в актах. Поэтому передача происходила по докладам лиц, отвечавших за сохранность имущества.
— Вы полностью доверяете начальникам хранилищ?
— Безусловно. Это проверенные люди. Они служат по много лет. Им нет смысла неверно отражать объемы хранимого оружия и боеприпасов. Особенно если учесть, что движение материальных ценностей контролируется по документам штаба. Кроме того злополучного случая с хищением гранат…
— Вы утверждаете, что учету, который ведется в штабе, можно полностью доверять?
— Как же иначе?
— Хорошо. В марте девяносто второго в арсенал поступили тысячи тонн снарядов для гаубиц из Западной группы войск. В документах есть ваша подпись.
— Помню.
— Эти боеприпасы были заложены в пятое хранилище?
— Да.
— Отлично. Теперь потрудитесь объяснить, каким образом тысяча тонн снарядов попала в арсенал, если эшелонов в ваш адрес в марте не поступало?
— Это ошибка. Я помню…
— У меня есть официальная справка железной дороги.
— Не представляю, как такое могло случиться. Надо поинтересоваться у начальника хранилища.
— У прапорщика Рушникова?
— Да.
— Поинтересуйтесь. Его сегодня арестовали, и завтра я его буду допрашивать.
Блинов сделал непроизвольное глотательное движение, но во рту пересохло. Подобное волнение он пережил однажды, когда на рыбалке заплыл далеко в море, а отбойное течение стало уносить лодку от берега. Греб что было мочи, но справиться с волнами и ветром не мог. Близилась ночь. И тогда Блинов понял: греби не греби — конец. Он сложил весла и ощутил, как ужас давит сердце жестко и холодно.
В кромешной тьме его обнаружил и взял на буксир пограничный катер. Теперь такого буксира не было и в помине.
— Может быть, на сегодня хватит? — Блинов спросил так, словно речь шла о дружеской встрече, которую можно и продолжить, но в силу обстоятельств лучше прервать. — У меня заболела голова. Знаете, бывает такое… Я отдохну, подумаю…
Гуляев бросил взгляд на часы.
— Хорошо, Геннадий Корнеевич, хотя у меня ещё много вопросов, я их задам позже. Сейчас последний: где вы были в ночь взрыва? В гарнизоне вас не оказалось…
— Это настолько интересно, что ответ не терпит отлагательства?
— Нет, просто может потребоваться проверка, поэтому вряд ли есть смысл тянуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Если быть честным, исповедь, которую я затеял, мне самому ни к чему. Написать заставляют другие причины. Убит мой старый друг и сослуживец Иван Кудряшов — честный человек, который в эту лихую годину не скурвился, не сломался, не поступился честью. В том, что на Краснокаменском арсенале воруют по-крупному, вы уже разобрались. Скажу, что вам вместе с трупом подкинули возможность свалить всю вину на убитого человека, все списать и дело закрыть. Кроме того, вас лишили важного свидетеля.
Так что считайте — дело пора закрывать.
Конечно, я бы мог назвать фамилии тех, кто стоит за случившимся. Мог бы привести факты и доказательства, но делать этого не стану: сам такой же, как и они, вор и преступник. Только масштабом поменьше. Поверьте, могу украсть, продать, даже убить, но стукачом, да ещё при таком говенном режиме, как нынешний, быть не хочу.
Какой вывод? Он прост.
В криминальном государстве вы, юристы, оставлены для декорации. Вот и служите ею.
Когда гляжу на происходящее, становится страшно. Те, кто довели нас, военных, до такого состояния, первыми пострадают от страшного взрыва ненависти и недовольства, как только найдется человек, который рискнет поджечь фитиль.
И, наконец, убедительная просьба. Не ищите меня. Меня попросту не существует. Я кусок пушечного мяса, завернутый в камуфляж. По закону меня могут ежечасно послать в любой уголок страны, могут приказать мне убивать сограждан, потому что те кому-то не угодили в Москве. И попробуй я откажись — следствие, военный суд. Все законы поднимутся против меня. И вы, товарищ следователь, станете господином. Но если я сам с законом в руках пойду искать собственную зарплату, со мной никто даже говорить на станет. Ибо меня нет. Я нечто бестелесное. Личный номер в списочном составе армии.
Еще одно условие. Примете вы его или нет — ваше личное дело. Я ставлю три миллиона рублей (видите, у меня-то теперь деньги есть) против любой суммы, которую заявите вы, что в расследовании причин взрыва у вас ни хрена не выйдет. Чем ближе вы подойдете к разгадке, чем яснее вам станет, в чьи карманы текут денежки от злоупотребления с оружием и боеприпасами, тем больше шансов на закрытие дела.
В случае, если вы победите, я передам свою ставку вдове прапорщика Кудряшова Татьяне Сергеевне. При проигрыше вы можете распорядиться своей ставкой, как захотите. Для меня важен не выигрыш, а необходимость доказать (даже не вам, а себе), что я прав…»
Гуляев отложил письмо. Он знал — искать офицера, пославшего его, — пустой номер. Судя по лексикону и стилю, писал его человек с образованием и аналитическими способностями мышления. И вряд ли он на самом деле близкий друг убитого Кудряшова. Делать такого рода признание, позволяющее определить личность автора, умный человек не станет.
Определенно, писавший хорошо знал состояние дел в арсенале, но для этого необязательно там служить. Вероятно, что он находится в запасе или отставке, а если в строю, то где-нибудь в службе вооружений военного округа.
Письмо написано на компьютере, выведено на принтер, с оригинала сделана довольно слепая ксерокопия, работать с которой на поиск бессмысленно.
И все же письмо ценно: оно подтверждало предположение, что взрыв на арсенале вызван специально, а значит, следствие идет в правильном направлении.
***
Гуляев пригласил полковника Блинова в прокуратуру. Тот прибыл к точно назначенному сроку, в хорошо отглаженном мундире с небогатым набором орденских лент на планке, правда, это были ленточки медалей не за мужество и боевые заслуги, а за выслугу лет, хотя их официально именовали «орденскими».
Гуляев встретил Блинова у дверей кабинета, пригласил внутрь, предложил стул. Представился:
— Следователь военной прокуратуры Гуляев Виктор Петрович. Вы проходите по делу о взрыве в арсенале в качестве свидетеля, и я должен опросить вас.
Блинов не сдержал язвительности:
— Я не только свидетель. Ко всему имею честь быть начальником данного арсенала. Меня временно отстранили, но это не означает, что я уволен.
Гуляев, соглашаясь, кивнул.
— Не волнуйтесь, я запишу вашу должность в протокол. А теперь начнем, если позволите. Ваша фамилия, имя и отчество?
— Блинов Геннадий Корнеевич.
— Ваша должность?
— Начальник отдельного арсенала центрального подчинения.
Проводя допрос, Гуляев всякий раз старался понять, что представляет собой человек, с которым он имеет дело.
Полковник Блинов, судя по всему, был человеком властным, уверенным в своем праве приказывать, отдавать команды. Да и не могло быть иначе, ведь он в своей глухомани единственный настоящий начальник. Он давал работу, наказывал, поощрял, от него зависели все. Значит, надо было, чтобы полковник сразу понял, что выше его стоит закон, не дающий ему никаких преимуществ перед другими приходящими в прокуратуру.
— Отлично, Геннадий Корнеевич, перейдем к сути дела. Надеюсь, и последующие ваши ответы будут столь же точны и правдивы.
Сказать, что в душе Блинова что-то дрогнуло, значит не сказать ничего. В нем все перевернулось от ярости. Какой-то майоришка — таких у него в подчинении двенадцать — считает возможным говорить с ним, словно он обычный человек, а не полковник и начальник гарнизона. И все же Блинов благоразумно промолчал.
— Скажите, Геннадий Корнеевич, что, по вашему мнению, могло послужить причиной пожара и взрыва в арсенале?
Блинов был готов к подобному вопросу, но его смутила последовательность, в которой следователь называл события.
— Трудно сказать, что вызвало взрыв. Но то, что взрыв повлек за собой пожар, — это очевидно.
— А не могло быть так, что пожар и взрыв стали следствием умышленных действий?
Блинов сразу вспотел. Всегда уверенный в себе, он вдруг понял, что ответить на этот вопрос не так-то просто. Майор явно что-то знал.
Гуляев заметил бисеринки пота, заметил, что лицо Блинова заметно состарилось, краска сошла со щек, голос стал глуше, исчезли нотки самоуверенности. Возможность умышленного взрыва полковник отрицать не стал.
— В принципе, сейчас такое время… Только кому это нужно?
— Вот вы и должны помочь.
Гуляеву нравилось допрашивать. Это напоминало игру в карты, когда приходилось решать, что выгоднее выбросить в данный момент — дешевую шестерку длинной масти или козырной туз, чтобы обнаружить несостоятельность оппонента.
— Нет, не знаю. Коллектив хороший. Люди относятся ответственно. Я никого не подозреваю.
Гуляев полистал бумаги.
— Вот справка городского отдела внутренних дел. Два месяца назад на вещевом рынке были задержаны сержант Еременко и ефрейтор Аллаудинов. Они предлагали две гранаты — «Ф-1» и «РГД». Оба проходят службу в арсенале…
— Да, я помню. В семье не без урода. Боеприпасы солдаты украли во время погрузки в железнодорожный вагон.
— На территории арсенала?
Блинову показалось, что следователь подставился. Он резко и недовольно спросил:
— Вы меня подозреваете?
— Пока нет. Но если в арсенале имели место и другие случаи, значит, кому-то выгодно скрывать ущерб. Может быть и руководству.
Руки полковника стали подрагивать, и, чтобы скрыть это, он положил ладони на колени.
— Во время проверки оружия, которое уничтожено огнем в шестом хранилище, обнаружены автоматы «АК-74», номера которых в учете арсенала не значатся.
— Такого не может быть.
— Но это есть и факт подтвержден документами, а само оружие хранится у нас.
— Не могу этого объяснить.
— Хорошо, продолжу. Два вагона с вооружением из вашего арсенала ушли на станцию Терновка Уральской железной дороги. В адрес воинской части, которая к тому времени уже была расформирована.
— Ну и что? Армию резко сокращают.
— Геннадий Корнеевич, Терновка вернула вагоны в арсенал. Тридцатого июля они вернулись в Каменку.
— Ну и что?
— Геннадий Корнеевич, за оградой арсенала возвращенный груз испарился. Это пять тысяч автоматов «АК-74». Их обратное поступление документально не оформлено.
— Недоразумение.
— Тогда скажите, как могло на складе сгоревшего оружия оказаться именно то, которое из Терновки в арсенал не возвращалось?
— Ошибка исполнителей.
— Пусть так. Но ведь ровно такое количество автоматов, с номерами, которые числятся на длительном хранении, в обгорелом оружии не найдено?
— Их могли заслать кому-то по ошибке. Это все объясняет. Мы разберемся.
— Как видите, теперь этим пришлось заниматься нам. И у меня уже есть заключение эксперта из службы вооружений. Он утверждает, что получатель, даже если бы он существовал, то не мог принять оружие с номерами, которые не соответствуют указанным в сопроводительных документах. В крайнем случае это можно сделать, получив новые данные от арсенала, отправившего груз. Такой переписки не обнаружено.
Блинов задумался, опустил глаза.
— Вы назвали июль девяносто четвертого? Простите, я в это время арсеналом ещё не командовал. Был только заместителем.
— Мы вернемся к этому вопросу. Теперь скажите, когда вы принимали арсенал, производилась ли проверка оружия и боеприпасов по номенклатуре и соответствию номерам?
— Такая проверка практически невозможна из-за сокращенного штата арсенала, особенно когда речь идет о простой передаче дел начальниками друг другу.
— Какая же осуществлялась передача дел?
— У каждого хранилища свой начальник. Он материально ответственен за наличие имущества и его сохранность. Периодически проводятся ревизии хранилищ. Это фиксируется в актах. Поэтому передача происходила по докладам лиц, отвечавших за сохранность имущества.
— Вы полностью доверяете начальникам хранилищ?
— Безусловно. Это проверенные люди. Они служат по много лет. Им нет смысла неверно отражать объемы хранимого оружия и боеприпасов. Особенно если учесть, что движение материальных ценностей контролируется по документам штаба. Кроме того злополучного случая с хищением гранат…
— Вы утверждаете, что учету, который ведется в штабе, можно полностью доверять?
— Как же иначе?
— Хорошо. В марте девяносто второго в арсенал поступили тысячи тонн снарядов для гаубиц из Западной группы войск. В документах есть ваша подпись.
— Помню.
— Эти боеприпасы были заложены в пятое хранилище?
— Да.
— Отлично. Теперь потрудитесь объяснить, каким образом тысяча тонн снарядов попала в арсенал, если эшелонов в ваш адрес в марте не поступало?
— Это ошибка. Я помню…
— У меня есть официальная справка железной дороги.
— Не представляю, как такое могло случиться. Надо поинтересоваться у начальника хранилища.
— У прапорщика Рушникова?
— Да.
— Поинтересуйтесь. Его сегодня арестовали, и завтра я его буду допрашивать.
Блинов сделал непроизвольное глотательное движение, но во рту пересохло. Подобное волнение он пережил однажды, когда на рыбалке заплыл далеко в море, а отбойное течение стало уносить лодку от берега. Греб что было мочи, но справиться с волнами и ветром не мог. Близилась ночь. И тогда Блинов понял: греби не греби — конец. Он сложил весла и ощутил, как ужас давит сердце жестко и холодно.
В кромешной тьме его обнаружил и взял на буксир пограничный катер. Теперь такого буксира не было и в помине.
— Может быть, на сегодня хватит? — Блинов спросил так, словно речь шла о дружеской встрече, которую можно и продолжить, но в силу обстоятельств лучше прервать. — У меня заболела голова. Знаете, бывает такое… Я отдохну, подумаю…
Гуляев бросил взгляд на часы.
— Хорошо, Геннадий Корнеевич, хотя у меня ещё много вопросов, я их задам позже. Сейчас последний: где вы были в ночь взрыва? В гарнизоне вас не оказалось…
— Это настолько интересно, что ответ не терпит отлагательства?
— Нет, просто может потребоваться проверка, поэтому вряд ли есть смысл тянуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45