Стучит, сука!
Все началось с большого построения. Все как в Советской армии. Мы не стали вставать в общий строй и пристроились в сторонке.
Комбат по такому случаю даже не напился с утра, лишь слегка опохмелился. Впрочем, для его массы-туши, что такое «слегка» я не знаю. Для меня это было бы уже много. Но он — побритый, в начищенной обуви — старательно топал за Гусейновым, когда тот обходил строй нашего батальона.
Сурету что-то не понравилось во внешнем виде пахана из второй роты: тот и стоял перед ним вразвалочку, и цедил что-то сквозь зубы. Гусейнов что-то ему сказал, тот ответил. Тут ещё какая-то «шавка» пахана дёрнулась на Гусейнова, вставая между ним и своим патроном. Но не успела она и двух шагов сделать в благородном порыве, как свалилась под двумя выстрелами телохранителей Гусейнова.
Пахан задрожал всем телом. Это тебе не сонных в постелях приказывать резать, сука! Гусейнов подозвал командира второй роты и что-то спросил. Тот ответил. Пахан умоляюще смотрел на своего ротного, видать немало он попортил крови командиру, что тот его «сдал».
Телохранители выволокли визжащего от страха пахана из строя, тот упирался, сучил ногами, пытался каблуками затормозить своё движение к смерти, на ходу пытался целовать руки своих палачей, но они просто не обращали никакого внимания на эти телодвижения. Этим туркам было глубоко наплевать на всю махру. Бей своих, чтоб чужие боялись!
Пахана поставили перед строем, он упал на колени, заплакал, протягивая руки к Гусейнову, коротко объявили приговор, в духе революции, и два телохранителя, что тащили пахана из строя, дали залп. Пахана отшвырнуло назад, палачи знали своё дело. Пули попали в грудь, разворотив её. Подошёл третий телохранитель и сделал контрольный выстрел в голову.
— Наглядно и убедительно. Вряд ли кто-нибудь сейчас дёрнется на командира второй роты, — Витя закурил, жадно затягиваясь.
— Это точно. Но мы-то перед расстрелом вели себя более достойно! — я тоже закурил.
— Его перед смертью не били, не пытали.
— Не забудь ещё, что у него была какая-то иллюзия власти, он решал, кто будет жить, а кого ночью прирезать или придушить. Не готов он был к смерти, думал, что пуп земли.
— Чем больше шкаф, тем громче падает.
— Один подлец убил другого. Делов-то куча!
— Ну их на хрен, я ещё буду переживал из-за этого!
— О, Гусь! Идёт к нам.
К нам подходил Гусейнов. Наша охрана подтянулась, поправила ремни.
— Ну, здравствуйте, здравствуйте! — голос благодушный, подумаешь, пару человек только что завалили, фигня какая!
— Добрый день! — ещё не хватало, чтобы я перед каждой обезьяной, которая нацепила на себя генеральские погоны, вытягивался во фрунт и орал во всю глотку «Здравия желаю, Ваше высокородие!» Обойдётся!
— Наслышан я о вас, наслышан! — тон его был снисходителен.
— Хорошего или плохого?
— Всякого, — уклончиво ответил он. Из-за его спины сверкали очки нашего батальонного муллы-замполита.
— Будете проводить учения?
— Да, посмотрю, чему научили вы моих молодцов.
При слове «молодцы» мы с Витей дружно хмыкнули.
— Что вы тут фыркаете?
— Я вам говорил, что они не уважают наших людей, глумятся над ними, глумятся над нашей верой. Считают, что можно победить только с помощью оружия, — вставил мулла.
— Что можешь сказать в своё оправдание? — Гусейнов смотрел в упор.
Я понял, что от моего ответа сейчас зависит, похоронят нас сейчас вместе с паханом или чуть попозже.
— Оправдываться можно, когда что-то сделал, а нам оправдываться не за что.
— Так чему научил моих людей?
— Будем разговаривать здесь, или пойдём куда-нибудь?
— Пойдём в штаб.
— Да-да, пойдёмте. Я там столик приготовил, фрукты свежие, водичка холодненькая, все стоит, ждёт, — комбат засуетился, прыгая вокруг Гусейнова.
— Позже, — Гусейнов отмахнулся от него как от мухи.
Мы прошли в здание штаба. Сели в кабинете комбата. Гусейнов брезгливо провёл пальцем по столу, показал результаты комбату и вытер грязный палец о свой носовой платок, после чего платок бросил в урну. Эстет хренов!
— Докладывайте! — бросил он нам и приготовился слушать.
Мы вкратце доложили о проделанной работе, при этом не поливали грязью комбата, который во время всего нашего доклада внимательно слушал и потел. Пот ручьями струился по его телу, форма намокала тёмными пятнами.
— Командование батальона присутствовало на занятиях? — спросил Гусейнов.
— Конечно! Комбат почти постоянно.
— А начальник штаба?
Модаев умоляюще смотрел на нас.
Получи, предатель!
— Нет. Всего один раз издалека понаблюдал, а потом, видимо решил, что все знает и умеет, ни к чему это все!
— Модаев! Почему не ходил?
— Они ничего нового помимо того, что я уже знаю, не преподали.
— Посмотрим. Сейчас пойдём и посмотрим выучку личного состава.
— Почему с муллой общий язык не нашли? — это уже к нам.
— Мы здесь выступаем как инструктора в обмен на свои жизни. Так?
— Так, — подтвердил Гусейнов.
— Так какого хрена нам ещё веру менять? Мы что, плохо работаем? Если так, то меняйте нас, но зачем в душу-то лезть! Попытки к бегству не делаем, ни во что не влазим, жизнь никому не осложняем. А этот новоявленный замполит лезет и лезет! Мы его в дверь выгоняем, а он в окно лезет!
— Не хотите, значит, веру менять? — Гусейнов смотрел в упор не моргая.
— Не хотим.
— Понятно. Я скажу, чтобы к вам не лезли по вопросам веры. Какие есть общие замечания?
— Как вы собираетесь в бою управлять личным составом?
— Не понял?
— Радиостанций нет.
— Да, верно — это наша боль. Нигде нет связи, — он вздохнул тяжело.
— А как воевать без связи?
— Очень много наших потерь из-за отсутствия связи. Кто-то попал в засаду, не может вырваться, посылает посыльного, а тот либо погибает, или пока добежит — все уже погибли.
— Круто вы воюете! И ничего сделать нельзя?
— Должны из России привезти станции, да и с теми войсками, что здесь ещё остались, мы ведём переговоры, чтобы нам продали. Но такие цены ломят! О-го-го!
Вот ты и проболтался! Значит, есть ещё в Азербайджане наши войска! Есть ещё! Соврал ты тогда, ваше генеральство! Соврал! Гражданин соврамши! Есть куда бежать! Есть куда отступать!
— Ладно, идём покажете, чему научили! — он пошёл на выход, потом остановился, резко повернулся на каблуках и, глядя мне в глаза, сказал зло: Ну, смотри, если вы здесь дурака валяли, стрелять поверх головы не будем!
Когда выходили, нас оттолкнул мулла и шепнул на бегу:
— Молитесь своему Иисусу, посмотрим, как он вам поможет! Хе-хе!
Мы пошли позади всей свиты. Вся эта свора презрительно смотрела на нас. Наверное, уже списали со счётов! Поторопились, однако, сволота, ой поторопились. Виду мы не подавали. Но волновались. Врать не буду, волновались очень, курили непрерывно. Благо, что у свиты были хорошие сигареты, которые мы «стреляли» безбожно, опустошая все запасы. Ничего, не обеднеют.
Весь батальон уже сосредоточился в районе стрельбища. Было установлено новое мишенное поле. Начала стрелять первая рота. Упражнение было простое. Стреляли уже не поодиночке, а по десять человек. Все отстрелялись быстро и уверенно. Гусейнов поначалу сам бегал смотреть, но потом перестал. Бегали шавки из своры сопровождения.
Потом перешли к более сложным упражнениям. Такого, чтобы они попадали точно в центр самодельных мишеней, конечно, не было, но в саму мишень попадали. Гусейнову это понравилось.
Он сам взял автомат, встал спиной к мишени, по команде развернулся, сделал выстрел в мишень, установленную на расстоянии ста метров, а затем в мишень, установленную на сто пятьдесят метров. Обе мишени были поражены. После этого он загнал на выполнение данного упражнения всю свою свиту. Никто из них не смог повторить командирского достижения.
Пытались всучить автомат мулле, но тот отбрехался, что, мол, его оружие — это слово. Оставили в покое. А жаль, я бы с удовольствием посмотрел, как он обделается, фанатик хренов!
Потом пришла очередь Модаева, он пытался улизнуть с первой ротой, но не тут-то было. Его вернули и заставили стрелять. Ни фига! Не смог Серёжа-Иудушка выполнить упражнение, которое выполняли его бойцы! Как в Красной армии был он чмо, так и в другой армии останется чмырем!
Потом Гусейнов посмотрел, как первая рота умеет окапываться. Для усиления эффекта, и чтобы не было скучно свите, по приказу Гусейнова его телохранители стреляли поверх голов окапывающихся бойцов и перед ними. Это они умеют, страх нагонять!
Скорость окапывания возросла до невероятной! И вся отрываемая каменистая земля не раскидывалась, как во время учебных занятий, а укладывалась впереди себя на бруствер.
Свита отчаянно веселилась, глядя на это зрелище. Вас бы, толстопузов, заставить окапываться под пулями, я посмотрел бы на ваши глаза с расширенными от ужаса зрачками!
Гусейнов был строг, он внимательно смотрел, как окапываются его люди. Когда были оборудованы окопчики, он лично взял автомат и стрелял по брустверу, прямо перед лицом у ошалевших от страха ополченцев. Ни один из проверенных брустверов пуля не пробила.
Те, кто прошёл эти испытания, откапывали эти пули и вешали их себе на цепочке на шею. Старая армейская и бестолковая примета, что это, мол, та самая пуля, что была отлита для тебя.
Потом была маскировка на местности, что тоже понравилось Гусейнову. Устройство засады, отражение нападения колонны при попадании в засаду. Все это очень понравилось и самому командующему народно-освободительной армией Азербайджана и его прихлебателям. Только наш батальонный мулла-комиссар ходил мрачнее тучи.
Модаеву тоже досталось по первое число. Он ходил и косился на нас. Нечего косится! Если собираешься воевать за свою новую Родину, так научись выживать на войне!
Не было у него моего командира курсантской роты майора Земова! Это благодаря его науке мы сдали с Витьком экзамен. Как я тебя ненавидел и боялся, майор, так сейчас благодарен той науке, которую ты вбивал в нас с потом, кровью, страхом, превозмогая себя, через «не хочу» и «не могу»!
К нам подошёл Гусейнов. Мы стояли и курили. Подопечные сдали экзамен. Это было видно. Гусейнов был доволен.
— Ну, спасибо! Порадовали!
— Так и нас тоже надо порадовать!
— Просите чего хотите!
— Отпусти!
— Ну, нет. Вот когда закончится эта война, вот тогда и отпущу. А сейчас вы будете с этим батальоном до конца.
— Нам что, погибать на вашей войне?
— Она теперь не только наша, но и ваша. Как научите людей, так и домой поедете. Если они все погибнут, то и вы с ними, а если придёте с победой — скатертью дорога на все четыре стороны!
— Тьфу!
— Ты чего плюёшься! Это очень некрасиво плеваться в присутствии своего генерала.
— А ты не мой генерал!
— Я твой начальник.
— Ты мой главный мучитель! Мы обучили людей всему, что знали сами, и что взамен? Идти под пули на чужой войне, за чужую землю. Это ведь не русская земля. Мне в Сибири её, знаешь, как хватает! Во! Жизни не хватит всю её обойти! А здесь? Одни сплошные горы! Разве это земля? И её так мало, что на машине пролетишь за два часа и не заметишь! Тьфу! Надоело!
— Ну что ты, Олег, распереживался! Скоро мы закончим всю эту войну, и поедете домой! Денег вам дадим, машины подарим!
— Это мы уже слышали много раз. На фига козе баян?
— Я все сказал! Пока война не закончится, будете с этим батальоном! — и тут же смягчился: — Я вам там подарки привёз. Охрана принесёт!
— Консервированная свобода?
— Не шути так. Да, кстати, с сегодняшнего дня вам будут платить по двойному тарифу, как инструкторам.
— Спасибо, барин! — Витька дурашливо поклонился. — Век твоей доброты не забуду.
— 32 -
Мы пошли в свою медсанчасть. По дороге отчаянно матерились, обсуждая происшедшее. Наши охранники безмолвно ступали сзади, как тени. Скинули обувь, упали на кровати. Снова навалилась бешеная усталость. Мы не дети и понимали, что даже если сделаем «зеленных беретов» из этих ополченцев, все равно нас никуда не отпустят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Все началось с большого построения. Все как в Советской армии. Мы не стали вставать в общий строй и пристроились в сторонке.
Комбат по такому случаю даже не напился с утра, лишь слегка опохмелился. Впрочем, для его массы-туши, что такое «слегка» я не знаю. Для меня это было бы уже много. Но он — побритый, в начищенной обуви — старательно топал за Гусейновым, когда тот обходил строй нашего батальона.
Сурету что-то не понравилось во внешнем виде пахана из второй роты: тот и стоял перед ним вразвалочку, и цедил что-то сквозь зубы. Гусейнов что-то ему сказал, тот ответил. Тут ещё какая-то «шавка» пахана дёрнулась на Гусейнова, вставая между ним и своим патроном. Но не успела она и двух шагов сделать в благородном порыве, как свалилась под двумя выстрелами телохранителей Гусейнова.
Пахан задрожал всем телом. Это тебе не сонных в постелях приказывать резать, сука! Гусейнов подозвал командира второй роты и что-то спросил. Тот ответил. Пахан умоляюще смотрел на своего ротного, видать немало он попортил крови командиру, что тот его «сдал».
Телохранители выволокли визжащего от страха пахана из строя, тот упирался, сучил ногами, пытался каблуками затормозить своё движение к смерти, на ходу пытался целовать руки своих палачей, но они просто не обращали никакого внимания на эти телодвижения. Этим туркам было глубоко наплевать на всю махру. Бей своих, чтоб чужие боялись!
Пахана поставили перед строем, он упал на колени, заплакал, протягивая руки к Гусейнову, коротко объявили приговор, в духе революции, и два телохранителя, что тащили пахана из строя, дали залп. Пахана отшвырнуло назад, палачи знали своё дело. Пули попали в грудь, разворотив её. Подошёл третий телохранитель и сделал контрольный выстрел в голову.
— Наглядно и убедительно. Вряд ли кто-нибудь сейчас дёрнется на командира второй роты, — Витя закурил, жадно затягиваясь.
— Это точно. Но мы-то перед расстрелом вели себя более достойно! — я тоже закурил.
— Его перед смертью не били, не пытали.
— Не забудь ещё, что у него была какая-то иллюзия власти, он решал, кто будет жить, а кого ночью прирезать или придушить. Не готов он был к смерти, думал, что пуп земли.
— Чем больше шкаф, тем громче падает.
— Один подлец убил другого. Делов-то куча!
— Ну их на хрен, я ещё буду переживал из-за этого!
— О, Гусь! Идёт к нам.
К нам подходил Гусейнов. Наша охрана подтянулась, поправила ремни.
— Ну, здравствуйте, здравствуйте! — голос благодушный, подумаешь, пару человек только что завалили, фигня какая!
— Добрый день! — ещё не хватало, чтобы я перед каждой обезьяной, которая нацепила на себя генеральские погоны, вытягивался во фрунт и орал во всю глотку «Здравия желаю, Ваше высокородие!» Обойдётся!
— Наслышан я о вас, наслышан! — тон его был снисходителен.
— Хорошего или плохого?
— Всякого, — уклончиво ответил он. Из-за его спины сверкали очки нашего батальонного муллы-замполита.
— Будете проводить учения?
— Да, посмотрю, чему научили вы моих молодцов.
При слове «молодцы» мы с Витей дружно хмыкнули.
— Что вы тут фыркаете?
— Я вам говорил, что они не уважают наших людей, глумятся над ними, глумятся над нашей верой. Считают, что можно победить только с помощью оружия, — вставил мулла.
— Что можешь сказать в своё оправдание? — Гусейнов смотрел в упор.
Я понял, что от моего ответа сейчас зависит, похоронят нас сейчас вместе с паханом или чуть попозже.
— Оправдываться можно, когда что-то сделал, а нам оправдываться не за что.
— Так чему научил моих людей?
— Будем разговаривать здесь, или пойдём куда-нибудь?
— Пойдём в штаб.
— Да-да, пойдёмте. Я там столик приготовил, фрукты свежие, водичка холодненькая, все стоит, ждёт, — комбат засуетился, прыгая вокруг Гусейнова.
— Позже, — Гусейнов отмахнулся от него как от мухи.
Мы прошли в здание штаба. Сели в кабинете комбата. Гусейнов брезгливо провёл пальцем по столу, показал результаты комбату и вытер грязный палец о свой носовой платок, после чего платок бросил в урну. Эстет хренов!
— Докладывайте! — бросил он нам и приготовился слушать.
Мы вкратце доложили о проделанной работе, при этом не поливали грязью комбата, который во время всего нашего доклада внимательно слушал и потел. Пот ручьями струился по его телу, форма намокала тёмными пятнами.
— Командование батальона присутствовало на занятиях? — спросил Гусейнов.
— Конечно! Комбат почти постоянно.
— А начальник штаба?
Модаев умоляюще смотрел на нас.
Получи, предатель!
— Нет. Всего один раз издалека понаблюдал, а потом, видимо решил, что все знает и умеет, ни к чему это все!
— Модаев! Почему не ходил?
— Они ничего нового помимо того, что я уже знаю, не преподали.
— Посмотрим. Сейчас пойдём и посмотрим выучку личного состава.
— Почему с муллой общий язык не нашли? — это уже к нам.
— Мы здесь выступаем как инструктора в обмен на свои жизни. Так?
— Так, — подтвердил Гусейнов.
— Так какого хрена нам ещё веру менять? Мы что, плохо работаем? Если так, то меняйте нас, но зачем в душу-то лезть! Попытки к бегству не делаем, ни во что не влазим, жизнь никому не осложняем. А этот новоявленный замполит лезет и лезет! Мы его в дверь выгоняем, а он в окно лезет!
— Не хотите, значит, веру менять? — Гусейнов смотрел в упор не моргая.
— Не хотим.
— Понятно. Я скажу, чтобы к вам не лезли по вопросам веры. Какие есть общие замечания?
— Как вы собираетесь в бою управлять личным составом?
— Не понял?
— Радиостанций нет.
— Да, верно — это наша боль. Нигде нет связи, — он вздохнул тяжело.
— А как воевать без связи?
— Очень много наших потерь из-за отсутствия связи. Кто-то попал в засаду, не может вырваться, посылает посыльного, а тот либо погибает, или пока добежит — все уже погибли.
— Круто вы воюете! И ничего сделать нельзя?
— Должны из России привезти станции, да и с теми войсками, что здесь ещё остались, мы ведём переговоры, чтобы нам продали. Но такие цены ломят! О-го-го!
Вот ты и проболтался! Значит, есть ещё в Азербайджане наши войска! Есть ещё! Соврал ты тогда, ваше генеральство! Соврал! Гражданин соврамши! Есть куда бежать! Есть куда отступать!
— Ладно, идём покажете, чему научили! — он пошёл на выход, потом остановился, резко повернулся на каблуках и, глядя мне в глаза, сказал зло: Ну, смотри, если вы здесь дурака валяли, стрелять поверх головы не будем!
Когда выходили, нас оттолкнул мулла и шепнул на бегу:
— Молитесь своему Иисусу, посмотрим, как он вам поможет! Хе-хе!
Мы пошли позади всей свиты. Вся эта свора презрительно смотрела на нас. Наверное, уже списали со счётов! Поторопились, однако, сволота, ой поторопились. Виду мы не подавали. Но волновались. Врать не буду, волновались очень, курили непрерывно. Благо, что у свиты были хорошие сигареты, которые мы «стреляли» безбожно, опустошая все запасы. Ничего, не обеднеют.
Весь батальон уже сосредоточился в районе стрельбища. Было установлено новое мишенное поле. Начала стрелять первая рота. Упражнение было простое. Стреляли уже не поодиночке, а по десять человек. Все отстрелялись быстро и уверенно. Гусейнов поначалу сам бегал смотреть, но потом перестал. Бегали шавки из своры сопровождения.
Потом перешли к более сложным упражнениям. Такого, чтобы они попадали точно в центр самодельных мишеней, конечно, не было, но в саму мишень попадали. Гусейнову это понравилось.
Он сам взял автомат, встал спиной к мишени, по команде развернулся, сделал выстрел в мишень, установленную на расстоянии ста метров, а затем в мишень, установленную на сто пятьдесят метров. Обе мишени были поражены. После этого он загнал на выполнение данного упражнения всю свою свиту. Никто из них не смог повторить командирского достижения.
Пытались всучить автомат мулле, но тот отбрехался, что, мол, его оружие — это слово. Оставили в покое. А жаль, я бы с удовольствием посмотрел, как он обделается, фанатик хренов!
Потом пришла очередь Модаева, он пытался улизнуть с первой ротой, но не тут-то было. Его вернули и заставили стрелять. Ни фига! Не смог Серёжа-Иудушка выполнить упражнение, которое выполняли его бойцы! Как в Красной армии был он чмо, так и в другой армии останется чмырем!
Потом Гусейнов посмотрел, как первая рота умеет окапываться. Для усиления эффекта, и чтобы не было скучно свите, по приказу Гусейнова его телохранители стреляли поверх голов окапывающихся бойцов и перед ними. Это они умеют, страх нагонять!
Скорость окапывания возросла до невероятной! И вся отрываемая каменистая земля не раскидывалась, как во время учебных занятий, а укладывалась впереди себя на бруствер.
Свита отчаянно веселилась, глядя на это зрелище. Вас бы, толстопузов, заставить окапываться под пулями, я посмотрел бы на ваши глаза с расширенными от ужаса зрачками!
Гусейнов был строг, он внимательно смотрел, как окапываются его люди. Когда были оборудованы окопчики, он лично взял автомат и стрелял по брустверу, прямо перед лицом у ошалевших от страха ополченцев. Ни один из проверенных брустверов пуля не пробила.
Те, кто прошёл эти испытания, откапывали эти пули и вешали их себе на цепочке на шею. Старая армейская и бестолковая примета, что это, мол, та самая пуля, что была отлита для тебя.
Потом была маскировка на местности, что тоже понравилось Гусейнову. Устройство засады, отражение нападения колонны при попадании в засаду. Все это очень понравилось и самому командующему народно-освободительной армией Азербайджана и его прихлебателям. Только наш батальонный мулла-комиссар ходил мрачнее тучи.
Модаеву тоже досталось по первое число. Он ходил и косился на нас. Нечего косится! Если собираешься воевать за свою новую Родину, так научись выживать на войне!
Не было у него моего командира курсантской роты майора Земова! Это благодаря его науке мы сдали с Витьком экзамен. Как я тебя ненавидел и боялся, майор, так сейчас благодарен той науке, которую ты вбивал в нас с потом, кровью, страхом, превозмогая себя, через «не хочу» и «не могу»!
К нам подошёл Гусейнов. Мы стояли и курили. Подопечные сдали экзамен. Это было видно. Гусейнов был доволен.
— Ну, спасибо! Порадовали!
— Так и нас тоже надо порадовать!
— Просите чего хотите!
— Отпусти!
— Ну, нет. Вот когда закончится эта война, вот тогда и отпущу. А сейчас вы будете с этим батальоном до конца.
— Нам что, погибать на вашей войне?
— Она теперь не только наша, но и ваша. Как научите людей, так и домой поедете. Если они все погибнут, то и вы с ними, а если придёте с победой — скатертью дорога на все четыре стороны!
— Тьфу!
— Ты чего плюёшься! Это очень некрасиво плеваться в присутствии своего генерала.
— А ты не мой генерал!
— Я твой начальник.
— Ты мой главный мучитель! Мы обучили людей всему, что знали сами, и что взамен? Идти под пули на чужой войне, за чужую землю. Это ведь не русская земля. Мне в Сибири её, знаешь, как хватает! Во! Жизни не хватит всю её обойти! А здесь? Одни сплошные горы! Разве это земля? И её так мало, что на машине пролетишь за два часа и не заметишь! Тьфу! Надоело!
— Ну что ты, Олег, распереживался! Скоро мы закончим всю эту войну, и поедете домой! Денег вам дадим, машины подарим!
— Это мы уже слышали много раз. На фига козе баян?
— Я все сказал! Пока война не закончится, будете с этим батальоном! — и тут же смягчился: — Я вам там подарки привёз. Охрана принесёт!
— Консервированная свобода?
— Не шути так. Да, кстати, с сегодняшнего дня вам будут платить по двойному тарифу, как инструкторам.
— Спасибо, барин! — Витька дурашливо поклонился. — Век твоей доброты не забуду.
— 32 -
Мы пошли в свою медсанчасть. По дороге отчаянно матерились, обсуждая происшедшее. Наши охранники безмолвно ступали сзади, как тени. Скинули обувь, упали на кровати. Снова навалилась бешеная усталость. Мы не дети и понимали, что даже если сделаем «зеленных беретов» из этих ополченцев, все равно нас никуда не отпустят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42